Глава 4 Президенты. Моё разрушение мифов

Глава 4

Президенты. Моё разрушение мифов

Ну, и что еще случалось примечательного, — думаю я сегодня, размышляя над этими записками, — не упустить бы действительно значимого, да и просто забавного, о чем хорошо помнить. И обнаруживаю — столько еще остается за полями этих страниц! А сколько еще вспомнится, если…

Да нет же, — останавливаю я сам себя, — только не сейчас, и не здесь, потом как-нибудь, если, конечно, этого «потом» достанет на все, чего хотелось успеть. А сейчас, сейчас вот еще что: пока не ушло это во времени так далеко, что и самому вспомнить станет неинтересным. В общем, так…

Случилось мне дважды общаться с президентами стран — бывшим, СССР, и действующим — США. А если считать общее число встреч, так их было всего шесть: три с Горбачевым (правда, одна из них — издали, чего всё же оказалось достаточным для поддержания разрушения мифа первого) и три с Клинтоном — мифа второго. И в том, и в другом случаях обнаружилось нечто, отличное от «широко известного».

Ну вот, например, Горбачев: он вовсе не трезвенник, каким его представляли во время, и долго после, печально знаменитой антиалкогольной кампании: тогда страна лишилась лучших своих виноградников, от чего материальный ущерб и до сих пор подсчитывается.

Но ведь это при нём власти вырубали виноградники, закрывали в городах винные отделы магазинов к вечеру и по выходным. Жаль, конечно, невосполнимые потери природы, только еще грустнее, говорят ученые социологи и медики, — ущерб, нанесенный здоровью граждан, не внявшим пропаганде: они продолжали употреблять столь же интенсивно, как и «до того» — но уже не заводские, пусть даже скверные портвейны, в которых от знаменитого напитка только и содержалось что название, а опасное для жизни содержимое уродливых бутылок, заполнявших полки продмагов.

Между прочим, об этом периоде забавно рассказывает Андрей Макаревич, музыкант, неожиданно проявившийся великолепным рассказчиком-юмористом. Его сборничек авторским слогом напомнил мне некогда изданных «Панорамой» Вайля и Гениса, их «Русскую кухню в изгнании»: книжка эта выдержала впоследствии несколько переизданий в метрополии и не утратила своей популярности по нынешние дни. А также, и может быть, даже еще в большей степени, знаменитую «Москва — Петушки» Венички Ерофеева, и здесь, и там главным героем был именно алкоголь — способы его получения и употребления. Но и тем не менее…

Так вот, первое развенчание мифа произошло в гостиной «Общей газеты» — на одном из журфиксов, которые Егор Яковлев, ныне, к сожалению, покойный, устраивал тогда раз в месяц для друзей редакции, и вообще, для приличных, на его взгляд, людей. Я, оказавшись там с подачи Наташечки Познанской, руководящей не первый год творческими аспектами деятельности ЦДЛ, заметил: Михаил Сергеевич не расставался с рюмкой, регулярно ее наполнял даже и тогда, когда нам случилось обменяться с ним и с Ширвиндтом свежими анекдотами — о чем свидетельствует приводимое в этой книге фото, сделанное Вишневским Володей с помощью моего фотоаппарата. Вот оно и сохранилось.

В другой раз я наблюдал Михаила Сергеевича не так, чтобы совсем издали, но все же на расстоянии — на встрече, посвященной 65-летию моего доброго друга Марика Розовского: Горбачев и здесь, проходя по залу, с удовольствием прихлебывал из стаканчика водку. И наконец, в третий раз — уже совсем недавно, на праздновании юбилея писателя Бориса Васильева. В ресторане на Старом Арбате мы оказались за одним столом, хоть и сидели с разных его краев, я — с одного, он — с другого. Вот и здесь не упустил я случая подсмотреть — выпивает ли Михаил Сергеевич, и что именно? Оказалось, да — так и на здоровье ему! Честное слово, я не из тех, кто желает зла человеку, поставившему крест на семидесятилетней истории Советского Союза, и даже, наоборот…

А к Васильеву, совсем уже недавно, на его дачу — домик, затерявшийся в лесу в районе Солнечногорска, привезла меня Таня Кузовлева. В Москве он редко появляется — только если иногда по медицинским делам. Доехали мы без приключений, невзирая на мерзкую погоду.

Было очень милое, доброе застолье, Зоря Альбертовна, жена Бориса Львовича, расстаралась — стол был обилен и великолепен разнообразием русских, главным образом, закусок. Знакомясь с Васильевым, я поднялся к нему в «светелку» — совсем небольшую комнатенку на втором этаже — там на столе стоял компьютер, стены представляли собой книжные полки, а больше ничего и не могло здесь уместиться.

Мы немного поговорили, я рассказал что-то о себе, о писателе же я знал из только что прочитанной его автобиографической книги — Татьяна заблаговременно мне ее дала. Так что тему я мог поддержать. Отмечу — никак я не ожидал от этого далеко немолодого человека столь блестящей памяти, светлого ума и, я бы сказал, «яркости». Разговаривал он несколько манерно, растягивая слова — со старинными оборотами, выговаривая некоторые фразы тоже по-старинному, что получалось у него как-то «по-благородному», и в этом, наверное, сказывалось дворянство его предков. Слышим — зовут, за столом нас уже ждали, и мы спустились вниз.

И только уже потом, после ужина, мы снова присели с Васильевым — в дальнем углу комнаты стояли рядом кресла — там и продолжили мы разговор, и вот эта часть нашей встречи мне вспоминается без большой охоты. Думаю — и ему. Зря, наверное, стал он меня расспрашивать о впечатлениях от нынешней России. Ну, что я мог ему сказать, ведь мы только едва познакомились!

Был я, кажется, очень, может, даже чересчур осторожен в своих оценках. Я ведь, правда, боялся своей откровенностью поставить его в неловкое положение, да и себя, признаюсь. Вот, например, писатель спросил — что я думаю о наличии мавзолея на Красной площади? Надо было бы сказать — негоже превращать в кладбище главную площадь страны: я ведь и правда так думаю. А только и сказал я ему — вряд ли вождя вынесут оттуда в ближайшее время. Васильев внимательно, изучающе, на меня смотрел и думал, наверное, — вот скользкий тип, и кого же привела ко мне Татьяна! А может, и не думал так. Да и ладно.

Ну, а Клинтон — это отдельная история.

Обращаюсь и к ней, а лучше сказать — к ним, потому что было их у меня три, встречи с мистером американским президентом. И всеми тремя случаями я обязан тому, что состоял членом, правда, не очень активным по отношению к этой организации, Американской ассоциации газетных редакторов и издателей. Оговорюсь сразу: из говорящих по-русски состоял в ней только я. И активность моя выражалась, главным образом, в том, что я не избегал участия в ежегодных встречах, устраиваемых Белым Домом с нашим президентом, и только. Да мало ли это разве!

Мне хватило, чтобы украсить стены редакции, а после каждого визита в Вашингтон и — по особым случаям, юбилейным датам газеты — полосу «Панорамы», и выглядело это внушительно. Не все верили в достоверность фотографий, особенно из Нью-Йорка коллеги-конкуренты (хотя, какие конкуренты: они там — мы здесь, но и все же) подпускали слушок: монтаж, мол, это. Ну и ладно, негативы-то целы и хранятся не только у меня, но и в Белом Доме — тоже, вот и пусть проверят. Хотя, кому сегодня до этого…

Итак, миф первый: президент страны — лицо, пьющее исключительно лимонад, — этот миф я развеял предшествующим текстом.

И миф второй — его развеяла сама жизнь: президент — лицо сугубо моральное, в общем, идеал добродетели. Не про нашего, американского, сказано — что широко известно: было, да все там было, а только его злоключения ничего у меня, кроме симпатии, не вызывали тогда, а сейчас и тем более…

На первой встрече с Клинтоном, в 1998-м, если не ошибаюсь, был обильный ленч с легким вином. На второй, годом позже, нам был предложен легкий фуршет с прохладительными напитками. А в 2000-м — даже и фуршета не было, только лимонады и кола, но зато было другое… Вот об этом «зато» я и хочу здесь рассказать.

Руководство газетной ассоциации расстаралось и в этот раз: при каждом приезде нас возили и в Библиотеку Конгресса на встречу с законодателями — сенаторами, конгрессменами.

Так и в этот приезд: легкие закуски, коктейли, в нескольких залах гости сбивались группками вокруг своих, своего штата законодателей. Хотя не возбранялось пообщаться и с другими.

Наши, калифорнийцы, поначалу собрались — кто вокруг представительной и породистой Файнстейн, кто вокруг замухрышистой и крикливой, какой она предстает в своих публичных «спичах» — Барбары Боксер. Я постоял и там, и там, перекинулся с ними какими-то словами, заручился приглашением звонить и заходить при нужде — газетной, разумеется.

Так вот, в этой третьей и последней встрече у меня случилась возможность высказать президенту США в лицо и при свидетелях некоторые итоги своих размышлений.

А было так: после формальной части вместо фуршета нам, десятку, может, полутора десяткам участников встречи, каждому предложили побеседовать неформально с господином президентом. Что было, естественно, с энтузиазмом нами воспринято.

Итак: прежде всего — разрушение мифа о неполной компетентности Клинтона в государственных делах, оно произошло для меня во время его выступления: мы окружили несколько приподнятую над уровнем пола трибунку, и Клинтон произнес (не сказал — именно произнес) блестящую речь, занявшую минут сорок, ни разу не заглянув в бумажку — да ее, кажется, и не было у него с собой. И в предыдущие мои визиты в Белый дом, в 97-м и в 98-м, было то же.

А потом… а потом началось самое-самое: Клинтон спустился с невысокого подиума, мы окружили его и поочередно пожимали ему руку, представляясь, минуты две-три, сколько позволяли обстоятельства, беседовали с ним. Естественно, большинство моих коллег интересовались вопросами экономики, политики внешней и внутренней, а я… Внимание! Я, представившись, когда он подошел и ко мне, сказал Биллу Клинтону:

— Господин президент! Я лично и, кажется, большинство читателей моей газеты не обязательно и не всегда согласны с осуществляемой вами, и демократами вообще, политикой во многих ее аспектах. И даже — наоборот: наш, бывших жителей СССР, опыт, господин президент, сделал нас консерваторами, мы с опаской и даже с тревогой относимся к социалистическим экспериментам, мы знаем, к чему они ведут.

Улыбаясь, Клинтон выслушал меня, кивая головой, — мол, понимаю… И уж совсем неожиданно, даже для себя самого, я добавил:

— Разрешите, господин президент, все же выразить вам сегодня наши симпатии и даже сочувствие в связи с безобразной кампанией, развернувшейся в прессе по поводу ваших, сугубо лишь ваших, — повторил я дважды, — аспектов личной жизни!

Ух… выговорив это, я подумал: да что же это я несу — зачем ему мои сочувствия, да и к месту ли! Знаете, оказалось — нужны, и к месту. Мне показалось, что пока я выговаривал эту фразу, глаза у Клинтона стали влажными. Может, просто показалось… И теперь, когда, чуть повернувшись в сторону, я приготовился уступить место кому-то из ждавших своей очереди сказать несколько слов президенту, в этот самый момент я ощутил у себя на плече небольшую тяжесть.

Я обернулся — это Клинтон приобнял меня. Мелькнула вспышка: нас сфотографировал кто-то из стоящих рядом, кому я предусмотрительно успел передать свою камеру за минуту-другую до того. И, значит, еще один миф — о бесчувственности, присущей поголовно всем представителям верховной власти там и тут — как, мол, иначе к ней пробиться, — развеялся.

Оказалось — можно, теперь я это знаю.

Кстати, как тут не вспомнить предшествующие визиту в Вашингтон анкеты с не очень сложными вопросами: так, формальный «клиринг», потому что о потенциальных визитерах Белого Дома и так все знали загодя в американском «где надо». Поражала проверка, а фактически, отсутствие настоящей проверки при входе в резиденцию президента США, главного лица страны.

Ну, выложили мы при проходе металлодетекторов из карманов ключи, мобильники, кошельки с монетами, наши фотоаппараты мельком повертел в руках офицер из числа двух, стоящих здесь, и вернул вместе с кошельками. Сейчас, наверное, там все не так — после всего, что произошло в последующие годы. Взять хотя бы аэропорты — а только там и достается мне проходить через металлодетекторы.

Хотя нет, в Москве случилось дважды: при визите к Дине Рубиной в Московское отделение израильского Сохнута, она тогда там дослуживала свой контрактный срок, о чем я вспоминал в одной из глав выше. И второй — совсем недавно, при входе в вестибюль здания в центре Москвы, — там размещаются службы телевизионного канала «Культура» и… Государственного симфонического оркестра. Елки же палки!

— чего они там боятся: что взорвут главное пианино страны злоумышленники или что захватят передатчик, чтобы обратиться к народам России, припавшим к телевизорам во время очередной передачи довоенного советского фильма?

И опять — кстати: с Диной Рубиной мы выпили по бокалу вина на глазах действующего президента России — он смотрел на нас с очень живого портрета, укоризны в его взгляде явно не было — о чем может свидетельствовать помещенная дальше на этих страницах наша с Диной и с ним фотография.

Вот и получились три президента страны в моей жизни. Правда, действующий российский — остался для меня пока мифом, третьим мифом.

Да, был еще один, не президент, но король. Король мира шахмат, Гарик Каспаров, захоти, мог запросто стать и президентом — одной из всемирных шахматных ассоциаций. Не стал — не захотел. Так вот: за те немногие встречи, что у меня с ним случились, развеялся еще миф: такого ранга шахматиста, кроме шахмат, ничего не должно задевать.

Задевало — и как еще! Будь здесь место, я непременно бы привел нашу с ним беседу, текст которой был опубликован полтора десятка лет назад. И поэтому сегодня я нисколько не удивляюсь призыву Гарри Каспарова к созданию в России «партии нового типа» — лучше не скажешь — конечно же, не той, которую строил вождь пролетарской революции — такая уже была. И ведь, кто знает — может, и станет Каспаров президентом страны. Я бы не возражал, и, наверное, не только я… Поживем — увидим.