ВОТ ОН — ВРАГ!

ВОТ ОН — ВРАГ!

1941 год, 24–29 июля

В первый день батальон прошел путь от Яссок до деревни Городовик — по прямой это около 17 километров. Прошли без происшествий. Вел колонну Антон Виноградов, родившийся и, до выезда на работу в Ленинград, много лет живший в деревне Бродки. Наш маршрут проходил как раз мимо этой деревни, и первый в тот день привал решено было устроить неподалеку. Антон знал местность отлично и был проводником незаменимым.

Не доходя до Бродков километров пять, мы стали различать сначала неясный, но постепенно становившийся все более отчетливым гул работающих моторов. Он не прекращался ни на минуту, свидетельствуя о том, что движущаяся где-то колонна техники очень велика. Впереди была дорога Чихачево — Старая Русса. И наших частей там быть не могло. Значит…

Ощущение близости врага было тревожным и тягостным. Он все еще оставался для нас чем-то не вполне реальным — как можно что-то, представить, не увидев собственными глазами! — а оттого особенно зловещим. Каждый знает, что больше всего страшит именно неизвестное. Люди посуровели. Уже наяву, а не только в мыслях каждый шаг приближал нас к опасности. Чувствовалось, что многие бойцы именно сейчас начали действительно осознавать то, что ждало нас впереди. Но назад не просился уже никто.

Привал. В деревню отправились заготовители, остальные отдыхали. Шум моторов слышался уже рядом — от Бродков до дороги рукой подать, — но теперь к нему уже привыкли, он не привлекал к себе столько внимания. Так привыкают к шуму моря, к вою ветра в непогоду. И тут на дороге раздался сильный взрыв, затем непродолжительная автоматная стрельба и несколько орудийных выстрелов. Я немедленно выслал разведку.

Немного спустя над лесом, едва не задевая временами макушки деревьев, закружил «фокке-вульф» — немецкий самолет-разведчик. Впервые мы видели вражеский самолет так близко, можно было различать даже фигуру пилота в кабине. Мы замаскировались под деревьями. Через некоторое время «костыль» так впоследствии стали называть партизаны этот самолет — улетел.

Чуть позже вернулись наши разведчики. Они доложили, что взрыв произошел у деревни Хлеборадово: когда головной фургон вражеской автоколонны выехал на мостик через неширокий ручей, тот взлетел на воздух. Видимо, машина нарвалась на поставленную нашими отходившими частями мину. Вот тут-то и началась стрельба, возможно с этим же связан и полет «фокке-вульфа». Впрочем, гитлеровцы довольно быстро выяснили, что засады нет, колонне ничто больше не угрожает, и движение возобновилось.

Тем временем вернулись и заготовители. На подводе с продуктами к нам в лес приехал с ними родственник Виноградова — муж его старшей сестры, мужичок лет пятидесяти пяти. Он рассказал, что в Бродках немцев еще не было, но в Хлеборадово и других деревнях, находящихся на дороге Чихачево-Старая Русса, они появились уже два дня назад. В Хлеборадово от крестьян прежде всего потребовали сообщить немецкому командованию обо всех «коммунистах и комиссарах». Им объявили, что деревней будет управлять староста, назначенный немецкими властями из числа жителей. Что все распоряжения немецкого командования должны выполняться незамедлительно: за неподчинение — расстрел. Что скоро войска фюрера займут Ленинград и Москву. Что Советы уже уничтожены и Советская Россия прекратит в ближайшие дни свое существование. Он рассказал, что кое-где в деревнях уже начинают поднимать голову обиженные Советской властью — бывшие подкулачники и уголовники… И чем больше он говорил, чем больше мы узнавали, тем отчетливее становилось новое, пришедшее именно в эти минуты чувство: мы ощутили себя, более собранными, мы чувствовали себя пусть маленькой, но монолитной группой советских людей, готовой в любую минуту к взаимовыручке, обладающей бесценным даром взаимопонимания…

* * *

До наступления темноты вышли к деревне Городовик, занятой, как мы уже знали, фашистами. Лес на подходах к ней кончился, поэтому до ночи сделали большой привал. Я приказал выставить посты, а всем свободным от дежурства спать: предстоял большой ночной переход.

В это время мы находились совсем близко от дороги, по которой все еще двигалась вражеская колонна. Гул моторов слышался так отчетливо, идти было так недалеко, что я не выдержал: взяв с собой трех бойцов и, оставив Чуднова старшим, пошел на шум.

Кустарник позволил подобраться к дороге метров на двести. Многие сейчас по кадрам кинохроники легко представят картину, которую мы увидели: беззаботно шагающие по нашей земле завоеватели — засученные рукава, улыбки во весь рот, автоматы на шее… Машины, танки, повозки, облепленные солдатами, как мухами… Артиллерия, тупорылые огромные грузовики… И все это нескончаемым потоком льется на восток.

Мы впервые увидели врага собственными глазами. Не было ни начала, ни конца бесконечной ленты-змеи, которая ползла душить все живое на своем пути. Мы лежали у дороги долго. Смотрели и запоминали. И думали, мне кажется, об одном: как жаль, что нельзя сию же минуту, сию же секунду поднять автомат и всадить хоть одну очередь в этого удава.

* * *

Ночью около деревни Большое Заполье мы пересекли опустевшую, размолотую гусеницами танков и колесами тяжелых машин дорогу, а к рассвету вышли к небольшой железнодорожной станции Плотовец. Высланная ранее разведка донесла, что на станции немцев нет и не было. Зато по большаку Бежаницы — Порхов, в 8 километрах западнее Плотовца, — а через этот большак нам предстояло перейти движется большая колонна в направлении на Порхов.

Довольно странная ситуация. Сзади нас и впереди интенсивное движение войск противника, а посредине, на железнодорожной магистрали, его нет. Выстраиваю батальон в колонну по четыре, и с песней, строем мы входим в изумленный нашей беспечностью Плотовец. Из окон смотрят кто с тревогой, кто с радостью, а вездесущие мальчишки весело сопровождают батальон по поселку.

Войти сюда именно таким образом я решил, руководствуясь несколькими соображениями. Во-первых, это была не беспечность, а расчет: противник относительно далеко, а на входы и выходы из поселка поставлено наше боевое охранение, кроме того, организовано достаточно надежное наблюдение за железной дорогой. Таким образом, никто не войдет и не выйдет со станции незамеченным. Во-вторых, нам остро необходимо было не только накормить людей, но и сделать запасы продовольствия на несколько дней вперед. В Плотовце же, как мы знали, имеются магазин и пекарня, и одно дело войти в поселок крадучись, а совсем другое — вот так, открыто. В-третьих, мне хотелось, чтобы наши бойцы почувствовали большую в себе уверенность, почувствовали, что все происходящее не так уж страшно, как может показаться на первый взгляд. И наконец, подбодрить местное население мне тоже очень хотелось: хоть нас и немного, но смотрите — мы не боимся. Судя по всему, в своих расчетах я не ошибся.

Отдав команду разместить батальон в домах поселка на целый день, я приказал разыскать заведующего кооперативом. Потребовал открыть складское помещение.

На полках почти пусто. Заведующий — человек, похоже, жуликоватый и трусливый — заявил, что почти все вывезли несколько дней назад в лес. Бегающие глаза, подхалимская, угодливая улыбка, суетливость…

Сказанное им могло быть и правдой. Нам еще в Ленинграде сообщили о том, что в районах, над которыми нависла угроза вражеского вторжения, создаются из местного партийного, советского и комсомольского актива партизанские отряды и подпольные группы, что они закладывают базы продовольствия, обмундирования и оружия. Возможно, здесь побывала одна из таких групп. Однако заведующий толком объяснить ничего не мог.

— Куда вывезли-то все? — спросил я.

— Туда… Кажется… — Он очень неопределенно показал на восток, откуда мы только что пришли.

Одно из двух: либо ему не доверяли, либо…

Дальнейший разговор был бесполезен. Мы занялись подсчетом того немногого, что оставалось на магазинных полках. Нашли сотни полторы банок с мясными и рыбными консервами, два мешка сахару, несколько мешков муки. Табаку и папирос примерно по одной пачке на человека. Вот и все.

— Нам нужен хлеб, — сказал я заведующему.

— Хлеб? — переспросил он. — Нет хлеба… — Как это нет? А мука? А пекарня?

— Так ведь печь некому. И времени уйдет… Словом, никакого энтузиазма. Глядя на заведующего в упор, я объявил:

— Вы сейчас же найдете кого нужно, подготовите пекарню и к вечеру выпечете хлеб. Наши люди помогут. Считайте, что это приказ, а что бывает за невыполнение — сами знаете.

После этого дело пошло как по маслу. Пока заведующий бегал по поселку, разыскивая людей для работы в пекарне, я написав расписку на все, что мы взяли в магазине. Минут через двадцать он, едва переводя дыхание, доложил, что все в порядке.

Я вручил ему расписку, и некоторое время он смотрел на нее, ничего не понимая. И тут у меня мелькнула мысль: «А ведь он не верит в то, что ему придется отчитываться!»

— Спрячьте хорошенько, — сказал я сухо. — Пригодится.

В это время открылась дверь и двое наших ребят ввели какого-то военного. Знаки различия спороты, по всему видно, что парень с похмелья.

— Кто такой?

Объясняет: сержант, единственный из состава находившейся здесь группы ВНОС.[4]

Остальные разбежались, когда прекратилась связь. Рассказывает, что по большаку Бежаницы — Порхов в районе деревни Дубье (как раз туда лежит наш путь) сплошным потоком движутся колонны вражеских войск. Он сам только что возвратился оттуда и был задержан нашим постом.

Выяснив обстановку, состояние моста через речку Судому, я стал расспрашивать сержанта, известно ли ему что-нибудь о наших отступающих частях и подразделениях, не слыхал ли он о каких-либо группах, располагающихся в лесах. Из его ответов, основанных больше на слухах, следовало, что в Серболовских лесах (мы их вчера оставили в стороне) вроде кто-то есть. Но кто именно и где точно — он не знает.

…Мы искали связи с партизанскими группами, организованными местными товарищами, буквально с первых же часов нахождения в немецком тылу. Это не только входило в поставленную еще в Ленинграде задачу, но и могло сильно облегчить наше положение. Однако первые попытки были безрезультатными…

Обязав сержанта никуда из поселка не отлучаться, я приказал ему явиться ко мне к исходу дня. Я рассчитывал использовать его как проводника, поскольку он знал путь до деревни Дубье.

День прошел спокойно, люди хорошо отдохнули. Вечером наш батальон, опять не таясь, строем вышел из Плотовца. Правда, вид у колонны был немного странный — вещмешков-то у нас не было, а уходили, нагруженные продуктами. Но это никого не смущало.

Предполагали, что до утра сумеем перейти через большак. Но получилось так, что около деревни Дубье мы неожиданно и очень опасно застряли.

Началось с того, что ночью, когда до деревни оставалось километра два-три, исчез проводник. Испугался, наверное, близости немцев. А ведь как раз теперь он и был нужен: по дороге мы и без него прошли бы отлично, когда же настала пора обходить деревню, выйти к плотине маленькой мельницы и по ней переправиться через Судому — иными словами, когда обходиться без проводника стало почти невозможно, он сбежал. И едва не погубил весь батальон.

Место совершенно незнакомое, открытое. Небольшие холмы да редкий кустарник. И вот-вот рассветет. Оставался один выход — переходить большак, за которым лес. А движение вражеских машин не прекращалось ни на минуту. И чтобы подойти к большаку, надо было как-то переправиться через Судому.

Что, если попытаться проскочить через деревню? Проводник уверял, что она занята немцами, но это, возможно, и не так, тогда удастся перейти мост незамеченными. Это опасно, но зато быстро. А для нас выигрыш времени главное: через два часа будет совсем светло.

Мы вышли к огородам за деревней и стали ждать высланную ранее разведку. Мост был рядом, охраны никакой, но легче от этого не становилось. На той стороне до самого большака тянулось только поле поспевавшей ржи, по которому скрытно не пройдешь. А в предрассветной мгле по дороге по-прежнему шли машина за машиной. Фары включены, никакой светомаскировки… И никакого разрыва в этой бесконечной цепи…

…Происходившее у деревни Дубье стало для меня одним из самых тревожных воспоминаний первого месяца войны. Дело в том, что мы попали как раз в такое положение, когда изменить что-либо, повлиять на ход событий не могли и вопрос дальнейшего существования батальона стал зависеть попросту от случая: повезет или не повезет, заметят или не заметят. Хуже этого нет, наверное, ничего.

Мы ждали возвращения разведчиков. Стало ясно, что этой ночью большак не перейти и что надо пытаться теперь где-то укрыться на день. Вернется разведка — и в путь.

— Слушай! — Чуднов неожиданно толкнул меня в бок. — Подводы, кажется!..

Через поле прямо в нашу сторону действительно двигалось несколько подвод. Скоро уже можно стало различать обрывки чужой речи. Я дал команду к бою, очень ясно понимая, насколько этот бой бессмыслен…

Подводы прошли буквально в каких-то метрах от наших изготовившихся к атаке людей. Это был небольшой отрядик, и мы справились бы с ним одним ударом. Но оттуда, с большака, на нас немедленно были бы двинуты такие силы, противостоять которым мы, безусловно, не смогли бы. К счастью, гитлеровцы нас не заметили. Они проехали мимо, весело болтая, и не подозревая о том, насколько близка была к ним в эти мгновения смерть…

Через некоторое время оставаться у деревни стало невозможно. Близился рассвет. Не дожидаясь возвращения разведки, мы вышли в поле, затем двинулись по заросшему ивняком ручью, а дальше, используя складки местности, к единственному поблизости укрытию — кустарнику. Светало. Чтобы нас никто не заметил, должно было совершиться чудо.

Как вскоре выяснилось, чуда не произошло. Нас заметил старик мельник с той самой мельницы, по плотине которой мы вначале предполагали перейти Судому. Но нам повезло. Как раз в то время, когда он увидел батальон, к мельнице подходили наши разведчики. Увидев их, старик почему-то решил, что это немцы, выбежал навстречу и стал громко кричать, что вон в тех кустах полно большевиков. Не знаю, что руководило им: может быть, он был одним из «обиженных Советской властью», а может быть, покупал такой ценой расположение захватчиков. Во всяком случае, столкнись он не с нашими людьми, а с гитлеровцами — и батальон неминуемо погиб бы.

Старика заперли на мельнице. Потребовали, чтобы он не выходил оттуда два дня. Заодно и собаку свою чтобы взял с собой и не позволял ей ночью лаять. Перепугавшийся мельник в точности выполнил все эти требования. А мы тем временем, даже не догадываясь, какой опасности только что избежали, как могли замаскировались в кустарнике, заняв круговую оборону. Нам оставалось только ждать.

Солнце поднималось все выше и выше. В который раз обходил я посты. Все было в порядке. А на большаке гудели и гудели моторы. Если день пройдет благополучно, ночью надо будет предпринимать новую попытку проскочить на ту сторону. Удастся ли — этот вопрос мучил не одного меня.

Разведчики во главе все с тем же неутомимым Антоном Виноградовым нашли нас, когда солнце было уже почти в зените. Оказалось, что они сделали очень много: не только нейтрализовали мельника, но и нашли отличное место для перехода через Судому и через большак. Сразу легче стало на душе. Все заметно повеселели.

И вот тут наша конспирация была нарушена самым неожиданным образом: в районе расположения батальона появилась сначала одна, потом еще одна и, наконец… целое стадо коров, которые деловито и независимо принялись щипать траву около лежавших на земле партизан. Что могли сделать наши посты? Отогнать? Невозможно. Но ведь если появилось стадо, обязательно появится и пастух, а кто знает, что это за человек!

Он не заставил нас долго ждать. Басовито покрикивая на коров, хозяином вошел в расположение батальона мальчик лет десяти, глядя на которого, никак нельзя было не вспомнить некрасовское «и шествуя важно, в спокойствии чинном…». Самый настоящий «мужичок с ноготок»! Он был в рваном, видимо отцовском, картузе с треснувшим посредине козырьком, в стареньком пальтишке внакидку, в полотняной рубахе навыпуск, в больших сапогах. В руках у него был длинный кнут, за плечами котомка, И казалось, что его ничуть не удивила встреча с нами.

Держался паренек удивительно независимо и спокойно. На вопросы отвечал серьезно, деловито, и очень скоро я убедился, что сегодня наша разведка может отдыхать — все, что надо, сделает этот мальчишка. Его осведомленности нельзя было не удивляться. О занявшем деревню подразделении гитлеровцев он знал буквально все, подсчитал, сколько прошло за последние дни по большаку танков, дополнил мельчайшими подробностями сведения наших разведчиков о возможных местах переправы через Судому и через большак. А потом, в течение дня, был, что называется, и глазами, и ушами батальона.

Время стерло в памяти его имя. Мы благодарили мальчишку на прощание, но я не уверен в том, что он понял, за что. И конечно же, я не знаю дальнейшей его судьбы. Сегодня я еще раз говорю ему «спасибо». От имени всего батальона.

…Как только стемнело, мы снова двинулись в путь, Ночь выдалась облачная, нас надежно скрывала темнота. Судому перешли через плотину у мельницы, подошли к большаку. Движение здесь по-прежнему было довольно сильным, однако интенсивность его постепенно начинала затухать.

Мы растянули батальон вдоль дороги и залегли в ржаном поле. Ждали сравнительно недолго, минут сорок, и, как только заметили в движении машин разрыв, стремительным броском, цепью проскочили на ту сторону. Впереди, в 30–40 метрах, был редкий кустарник. Но и он отличное укрытие в темноте. Когда сюда добежал последний из партизан, вновь, ярко освещая дорогу, засверкали фары.

К рассвету мы вышли к озеру Локно и расположились в прилегающем к нему лесном массиве. Недалеко Вышегород — крупное село, в котором уже обосновался немецкий гарнизон.

Примерно в середине дня северо-западнее нас началась интенсивная перестрелка, длившаяся больше часа. Что произошло — мы не узнали из-за отдаленности боя. Опасались, что это один из батальонов нашего полка нарвался на гитлеровцев, но помочь все равно не могли.

Разведчики, одетые в крестьянскую одежду, как обычно, весь день ходили по близлежащим деревням. Кроме движения в заданный район перед батальоном стояла единственная боевая задача — разведка. И ребята действовали.

Было воскресенье, 27 июля. В деревнях по выходным особенно людно, и поэтому появление наших парней интереса ни у кого не вызывало. Впрочем, в те дни незнакомые люди перестали привлекать внимание. Кто только и куда не шел, спасаясь от войны или двигаясь ей навстречу!

Разведчики узнали много. Во-первых, о расположении немецких гарнизонов, их примерной численности, вооружении. Постоянные гарнизоны разместились в Вышегороде, Пожеревицах, Порхове, Дедовичах, Чихачево, Бежаницах, Острове. В деревнях на нашем пути, как и в конечной точке маршрута, гитлеровцев еще не было.

Во-вторых, колхозники рассказывали, что в районе деревни Жедрицы (нам предстояло этой ночью пройти рядом) совсем недавно велись крупные бои. В этих местах кто-то из колхозников побывал недавно и видел много брошенного оружия, боеприпасов. Оружие нас, конечно же, интересовало, и мы взяли эти сведения на заметку.

К сожалению, как и прежде, ничего не удалось узнать о местных партизанах. Правда, тот факт, что активисты ушли из деревень, вселял уверенность в обязательной с ними встрече. Пусть не сегодня, пусть даже не завтра, но она произойдет.

Ничего не узнали ребята и о перестрелке северо-западнее Вышегорода. А она по-прежнему вызывала тревогу. Что же касается слухов, распускаемых гитлеровцами, то они ничем не отличались от тех, которые доходили до нас раньше.

Как стало уже привычным, с наступлением сумерек батальон продолжил марш. Шли в колонне по одному, растянувшись более чем на полтораста, метров. Движение таким образом для партизан удобнее всего, особенно в тех случаях, когда надо пробираться через поля, кустарник, лес, болота. И с первых же дней во вражеском тылу само собой получилось, что ходили мы, как правило, именно так. Позднее стало ясно, что помимо всего прочего этот порядок давал и еще одно преимущество: при движении в ночное время через населенные пункты создавалась видимость в несколько раз большей группы людей, чем это было на самом деле. Двадцать человек могли принять за сто, пятьдесят за двести, а если в ночи через, казалось бы, спящую деревню прошли сто партизан, то назавтра разведчики узнавали бесспорное суждение деревенских жителей: ночью здесь прошло человек пятьсот. И нам это всегда было выгодно — в своих вселяло уверенность, предателей пугало, а оккупантов сбивало с толку.

…Довольно быстро достигли района деревни Жедрицы. За эту ночь можно было бы пройти и значительно большее расстояние, но я решил задержаться, поскольку оказалось, что здесь действительно можно насобирать довольно много оружия. Бой под Жедрицами, судя по всему, был жаркий. И ни у тех, кто наступал, ни у тех, кто отступил, не хватило, видимо, времени и сил, чтобы забрать винтовки, автоматы, пулеметы, патроны убитых солдат.

Я решил провести дневку здесь, тем более что теперь стало уже совершенно ясно: у цели мы будем точно в назначенный срок.

Едва забрезжил рассвет, начали стаскивать в одно место все, что могло пригодиться. Довольно быстро на небольшой поляне в густом отдаленном кустарнике образовался солидный арсенал: в нем красовалась даже новенькая противотанковая пушка. Пригодиться могло почти все, но унести мы смогли относительно немногое: патроны, гранаты, станковый пулемет.

Рассвело. Батальон расположился на отдых. А разведчики Виноградов, Гусев и Прохорский начали свой обычный обход близлежащих деревень.

Валя Гусев отправился в деревню Линево. Когда же он вернулся и рассказал о результатах своей вылазки, я серьезно задумался. А рассказанное Гусевым наводило на мысли очень огорчительные.

В Линеве Валя зашел в первую попавшуюся избу, попросил напиться. Дали квасу, потекла беседа. Говорил с ним хозяин дома, старик лет шестидесяти пяти.

— Куда идешь-то, парень? — спросил он.

— Да дома был, возле Острова. В Ленинград теперь пробираюсь.

— А в Ленинград зачем?

— Учусь я там. В железнодорожном институте…

Для отвода глаз Валя стал расспрашивать, как и где можно было бы безопасно пройти по близлежащим местам.

— И знаете, товарищ командир, — рассказывал он мне, удивляясь и горячась, старик-то вроде мне поверил, я чувствовал! Про сыновей своих рассказывал, фотографии показывал. Они у него все военные. Ну вот, потом о немцах поговорили. А когда я уходить собрался, он мне вдруг продуктов предложил кучу целую да еще теленка. К своим, говорит, уведешь…

Короче говоря, яснее ясного было одно: нас заметили. В Валину легенду старик и не думал верить, он уже заранее знал, что тут к чему.

Забегая вперед, скажу, что и впоследствии мы много раз убеждались в удивительной наблюдательности деревенских жителей. Из-за мельчайших наших оплошностей в маскировке, по каким-то совершенно, казалось бы, незначительным признакам нас очень часто в первое время обнаруживали, несмотря на все наши предосторожности. И как хорошо, что это были свои люди. Такие, как тот старик, к которому зашел в Линеве Валя Гусев.

Со стариком мы вновь встретились вечером, и он согласился стать нашим проводником на последнем участке марша. Кстати, от него же мы услышали наконец хоть что-то о вчерашней перестрелке у Вышегорода. Мужики, вернувшиеся из Порхова, рассказывали, что немцы обнаружили какую-то группу окруженцев и разогнали ее. Говорят, что несколько человек в перестрелке погибли. Двух или трех раненых немцы пленили и повезли в Порхов.

Проводник наш оказался, человеком очень ценным. Все дороги и все тропы в округе он знал, как собственный двор, поэтому чрезвычайно быстро вывел батальон к деревне Ровняк, окруженной прекрасным, с нашей точки зрения, лесным массивом, а затем и к развилке дорог: одна вела к деревне Борок, другая — к Федово. Здесь мы простились. И, хоть не было у нас оснований не доверять старику, я скомандовал двигаться по дороге на Борок, а не на Федово. Мы были почти у цели. И рисковать, даже минимально, было нельзя: дело касалось безопасности уже не только нашего батальона, но и других подразделений полка. До встречи с ними оставались, как мы думали, считанные часы. Дав крюк километра в полтора, мы повернули почти в противоположную сторону — на Федово и Лютые Болота.