Идет нарастание абсурда
Идет нарастание абсурда
О. Бычкова: — Добрый вечер, Александр Андреевич.
Сегодня про это уже писали и говорили, но я не могу вас не спросить. И сама тоже просто умираю абсолютно от новости о том, как президент Путин заедет на Ямал и там будет принимать участие в проекте «Полет надежды» по сохранению журавлей-стерхов, занесенных в Красную книгу. Я не верю своим глазам, если честно, что я это читаю про президента страны. Абсолютно официальная новость: Путину предстоит исполнить роль вожака журавлиной стаи, он будет лететь. Он будет лететь на дельтаплане. И журавли должны полететь за ним как за родителем, потому что это один из методов восстановления популяции. И Путину выдадут белый халат и шлем, чтобы птицы признали его своим вожаком.
А. Проханов: — Ничего смешного нет. Во-первых, неизвестно, чьей популяции, журавлей или Путина. Раз.
О. Бычкова: — Как это? За ним полетят маленькие Путины?
А. Проханов: — Может быть, может быть. Может, он после этого сядет на гнездо, я не знаю. Это раз. А во-вторых, действительно, сегодня весь день все хохотали. Ничего в этом смешного нет. А я, когда услышал эту новость, я даже как-то внутренне содрогнулся.
Я сейчас пишу новую книжку, и написал такую сцену буквально вчера, когда в художественной галерее, совершенно модной, состоялся перформанс и как бы демонстрация нового выдающегося мастера под названием «Стань птицей». Он выставил там на этой выставке множество искусственных журавлей.
О. Бычкова: — Как всякий писатель-классик, Александр Андреевич, вы обладаете даром предвидения.
А. Проханов: — Даром предвидения и формирования, видимо, реальности. Даже не предвидения, а формирования реальности. И там этот герой, который выставил журавлей, сделанных из консервных банок, из старых газет, из наклеек всевозможных…
О. Бычкова: — «Из дельтапланов», — надо было вам написать. Внесите правку.
А. Проханов: — Там зрителей удивляло, что среди этих всех удивительных экспонатов стоит какая-то ванна, наполненная чем-то таким золотистым типа гель, и стоит какой-то ящик, в котором как бы распоротая перина. И этот герой, в конце концов, — автор этой выставки — голый совершенно выскочил туда в зал, кинулся в эту ванну, обвалялся в этом геле, потом метнул себя в эту перину, обвалялся перьями и вылетел из перины с криком или с курлыканьем журавлиным, стал махать руками и летать по залу. А потом застыл…
О. Бычкова: — Он взлетел?
А. Проханов: — Ну, почти взлетел. И потом он застыл в позе вот этого летящего журавля. И вдруг я слышу сегодняшнюю новость.
Она меня ужаснула вот этими таинственными совпадениями. Потом, когда первый страх прошел, я еще раз подумал, что все-таки, действительно, во мне есть что-то пророческое, потому что я и у вас несколько раз говорил без всякой иронии, повторяю, что я считаю: Путин лишь отчасти человек. В Путине есть что-то действительно загадочное, таинственное, метафизическое. Отчасти он представлен в человеческой плоти и в человеческой сущности, но какая-то вторая загадочная часть, не дающая людям понять, кто же он, Путин, в нем присутствует.
По-видимому, может быть, в нем действительно присутствует ангел или какое-нибудь другое крылатое существо. Или птица. И он сам пытается разгадать в себе вот эту таинственную сущность, он пробует мир.
Вот сегодня ваш остроумный сотрудник Орехъ…
О. Бычкова: — Комментатор.
А. Проханов: — Комментатор.
О. Бычкова: — Антон Орехъ.
А. Проханов: — Орехъ сказал, что делает он это от великой скуки. Нет. Это он делает не от скуки. Он пытается разгадать ребус, который ему когда-то кто-то… Может, какая-нибудь гадалка в детстве загадала.
О. Бычкова: — Он ищет свое предназначение?
А. Проханов: — Он хочет, чтобы эта сущность в нем проявилась. Он хочет выявить в себе эту сущность и понять, кто же он во второй своей половине, ипостаси. Поэтому он рискует. И поэтому он, действительно, может насмешить людей. Это ему дается, в общем, непросто.
О. Бычкова: — А если окажется, что он действительно птица, что тогда?
А. Проханов: — Во-первых, если он птица — он птица действительно высокого полета. Это ясно. Может быть, он даже сталинский сокол, я не знаю. Судя из его таких вот мессианских побуждений, у него есть что-то от крупного вождя.
О. Бычкова: — Ну, согласитесь, что эта версия лежит на поверхности.
А. Проханов: — Что он сталинский сокол?
О. Бычкова: — Да. Надо что-то покруче предложить.
А. Проханов: — Нет, вы знаете, то, что он является отчасти лишь человеком, а во второй своей ипостаси является чем-то — не обязательно птицей, не обязательно ангелом… Может быть, вторая его часть связана с чем-то, обладающим мощными стальными гусеницами, я не знаю. Либо это шагающий экскаватор. Одним словом, вторая его ипостась не проявлена даже для него самого. Говорю это без всякой иронии. И, может быть, счастье России, а, может быть, это и драма России, что наш президент таков. Понимаете, завершенный тип президента. Что может быть скучнее? Ну, типы президента Ельцина или Горбачева — это понятные типы. А человек, который, действительно, незавершен и является постоянным экспромтом, и постоянно возбуждает воображение подданных, и иногда он вызывает в них отвращение, иногда восторг, иногда оторопь, — это, повторяю, почище любых пиар-кампаний.
И, наконец, последнее, что мне пришло в голову. Ужасное подозрение, что пиар-кампанию Путина все эти годы возглавляет Шендерович.
Его, Шендеровича, убрали из «Кукол», когда он там нелепо пошутил над президентом, и все подумали, что он ушел и устранился. Нет. Он нашел себе место и гнездо именно в пиар-группе, обслуживающей президента. Потому что иначе я просто не могу понять, как в течение всех этих…
О. Бычкова: — Да. Потому что это слишком талантливо. Это правда.
А. Проханов: — Талантливо и абсолютно экстравагантно. И пускай как можно дольше Виктор Шендерович остается в этой роли.
О. Бычкова: — Вы разоблачили Шендеровича, я чувствую.
А. Проханов: — Это мое подозрение. Может, это как бы условный Шендерович.
О. Бычкова: — В программе «Особое мнение» Александр Проханов. Он продолжит свои разоблачения, ну а вы продолжайте, например, нажимать на кнопку кардиограммы эфира. Я не понимаю, это…
А. Проханов: При слове «Шендерович».
О. Бычкова: — Нет, нет. Это похоже на птицу. Посмотрите, какое там…
А. Проханов: — Похоже на птицу?
О. Бычкова: — Да. Вот сейчас посмотрите… Может, на верблюда, конечно, но, по-моему, на птицу.
А. Проханов: Вот это похоже на ангела. Это, все-таки, похоже на ангела.
О. Бычкова: — Нет. Это похоже на стерха, я уверена. Только красного цвета.
Александр Проханов у нас в студии телекомпании, радиостанции, на экранах Сетевизора тоже. За его спиной зрители Сетевизора и RTVi могут видеть кардиограмму эфира — там схематическое изображение стерха, занесенного в Красную книгу, поэтому линия красная. Тут уже два стерха образовалось, уже стая постепенно растет.
Ну, продолжая тему безумия, если можно так выразиться. Не потому ли, что у нас все так странно, непредсказуемо, и образы, которые нас окружают, странно не завершены, как вы говорите, не потому ли количество абсурда множится вокруг? Вот эта замечательная история с маркировкой СМИ и разного рода такой продукции информационной всякими возрастными цифрами. Вот у нас сайт, например, «Эха Москвы» называется 12+. 12+ — так сейчас маркируются многие телевизионные каналы. Газета «Завтра», кстати говоря, как будет маркироваться?
А. Проханов: — Четыре минуты плюс.
О. Бычкова: — Почему четыре минуты?
А. Проханов: — Сразу после того как младенец рождается, он уже берет в руки газету «Завтра». Через четыре минуты после рождения.
О. Бычкова: — А где он ее берет?
А. Проханов: — Ну как? А из чего памперсы делают?
О. Бычкова: — А, ну да. Логично совершенно. Что это такое? Ну, вот, просто нечего делать больше, извините. Я не хочу звучать нарушителем закона, но это какие-то странные такие истории. Ну, 12+ там, 11-… Это имеет значение для вас?
А. Проханов: — Вот особенно с конца, может быть, июля, с начала августа стала нарастать вот эта какая-то безумная сутолока идей, форм, политических, коллективных или индивидуальных поступков. И вот этот поток как будто разорвали какую-то мешковину, из нее все это посыпалось, какая-то требуха, рухлядь какая-то.
О. Бычкова: — Ящик Пандоры.
А. Проханов: — Рухлядь. Мешок, а не ящик. Мешковину какую-то.
О. Бычкова: — Пыльный мешок.
А. Проханов: — И она вся посыпалась. И она будет сыпаться, сыпаться, сыпаться. Это во многих вызывает иронию, в других — раздражение, в четвертых — снобистское презрение к этой глупости. А во мне это вызывает страх. Потому что этот абсурд, эта путаница, этот хаос и эта хаотизация всех пространств — политического, экономического, культурного, военного, философского — таят в себе какую-то страшную угрозу, которая может мгновенно возникнуть и сдуть все эти пипифаксы, весь этот прах, всю эту труху. То есть возникает ощущение предвоенного чего-то, чего-то грозного предвоенного.
Помните стихи Пастернака: «А в наши дни и воздух пахнет смертью. Открыть окно, что вены растворить»? Вот это ощущение присутствует. При всей веселости, при всей игривости и при всей злобной смехотворности, то, что взбухает, например, на Ближнем Востоке… Такое ощущение, что по минутам эта ртуть там накаляется, и может всё к чертовой матери рвануть. То есть назревает какая-то огромная катастрофа, может быть, вселенская. И она, назревая, уже не рассосется. И поэтому вот этот абсурд — это, по существу, поведение животных, социальных животных (а люди — социальные животные), которые чувствуют вибрации, вибрации приближающейся беды. Отсюда и паника, паническое поведение каждого из нас и всех нас вместе взятых. Вот я это рассматриваю как-то так. Это симптоматика какой-то огромной беды, которая при дверях. Кончилось веселье 90-х, кончился прагматизм 2000-х. И мы перед лицом чего-то очень грозного. Грозного и беспощадного. У меня такое ощущение.
О. Бычкова: — Чего грозного?
А. Проханов: — Не знаю. Какой-то крах. Вселенский, региональный, национальный. И вот этот крах движется как оползень, и против него нет противоядия. Этот оползень не укрепить ни бетоном, ни законодательством.
О. Бычкова: — Против него нет противоядия, потому что непонятно, откуда он движется и что может сделать?
А. Проханов: — Ну, есть роковые явления. Вот история — она роковая. Политтехнологии — они временные. Политтехнологии — это попытки управлять историческим процессом, которые удаются довольно часто, но удаются на коротких промежутках времени. Политтехнологии не могут управлять историей как таковые. История прорывается сквозь политтехнологии. И с историей ничего не поделать. Ничего не поделать с историей — она все равно прорвется и грохнет.
Что это такое, я не хочу гадать… Я не Пифия, я не могу сказать, будет ли это скорая бомбардировка Ирана, будет ли это ответ Ирана по Израилю грязной бомбой или просто шарахнет две тысячи ракет.
О. Бычкова: — А у нас-то? У нас-то? До нас же тоже как-то это в своих формах доносится?
А. Проханов: — Так это движется все на нас. Вот смотрите, что произошло за последнее время: Тунис пал у нас на глазах, Египет пал на глазах. Ирак…
О. Бычкова: — Кто-то считает, что, наоборот, встали с колен.
А. Проханов: — Ирак разгромлен, Ливия разгромлена. Сейчас Сирия. То есть идет бульдозер, он чистит вот это огромное континентальное пространство Северной Африки. Вот этот грейдер протаскивает энергию западной силы туда, в Среднюю Азию. Удар будет направлен в среднеазиатские пространства — туда, где зыбкие, хрупкие и несостоявшиеся государства, такие, как Сирия, как Казахстан, как Узбекистан. Там все кипит. Все это взорвется. И это все рядом с нами. Тут же Кавказ. Посмотрите, что на Кавказе творится.
О. Бычкова: — А вот на Кавказе странная история, кстати, творится между Чечней и Ингушетией, которые теперь делят территорию, прокладывают границу, и Чечня говорит о том, что два района должны быть у нее. Ну, как бы известно, что это за районы, но, тем не менее, откуда это вдруг вот сейчас так резко вылезло?
А. Проханов: — Вот отсюда и оттуда. Я сказал.
О. Бычкова: — Но эта история же не новая сама по себе, в общем?
А. Проханов: — Это история, может быть, очень древняя. Но она всплыла сегодня, потому что вчера они не решались об этом говорить. Еще вчера казалось, что централизм сохраняется, что существует федеральная власть. И, в ответ на происшедшее вчера или сегодня, Кремль по-прежнему молчит. Это мне напоминает Карабахскую проблему. Вы вспомните, что было, когда Армения объявила свои претензии к Карабаху, когда начались там первые кровавые столкновения, появились первые убитые и самая первая кровь. Горбачев сказал, что это не дела союзного центра, пусть регионы эту проблему улаживают между собой. Он возложил ответственность и возложил эти функции умиротворения на регионы. Он показал, что центр устраняется, его практически нет. С этого начался распад Советского Союза.
Распад Советского Союза начался не с Карабахского конфликта армян и азербайджанцев. Кафанские азербайджанцы были изгнаны армянами, ушли через перевалы, там были жертвы, а потом Сумгаит, а потом удары из Агдама по Степанакерту. Не с этого начался конфликт, а с заявления Горбачева, что центр устраняется от решения этого конфликта.
Вот то же самое и здесь происходит. Значит, центр настолько слаб, или люди на Кавказе почувствовали, будто центр настолько слаб, центр летает с журавлями с юга на север и обратно, что они выступили с этими заявлениями.
О. Бычкова: — А что должен был центр сделать? Вызвать Кадырова и Евкурова, например, и сказать: «Вы там разберитесь», — или погрозить пальцем, или что?
А. Проханов: — Ну, не знаю. У центра есть тысячи самых разных форм. Ведь это есть, по существу, разрушение конституционного пространства России. Внутри России возникает внутритерриториальный конфликт. Это нарушение Конституции.
О. Бычкова: — Ну, это безумие тоже, на самом деле.
А. Проханов: — Нет, а чем это отличается от 12+? Это ничем не отличается. Это и есть хаотизация сегодняшнего пространства, когда нет уложений, исчезает система координат, исчезают все правила игры. Каждый диктует эти правила игры самостоятельно. И возникает вот эта бессистемность или внесистемность.
О. Бычкова: — Во что это может вылиться, по-вашему?
А. Проханов — Ну, я вам сказал: у меня аналогия с Карабахом.
О. Бычкова: — Но они не могут воевать — чеченцы и ингуши. Это вообще родственные народы, это почти одно и то же.
А. Проханов: — Ну, конечно. Я считаю, что когда там тверичи воевали с новгородцами в свое время, такой войны не могло быть. Но, тем не менее, воевали и поливали друг друга градом стрел и убивали друг друга. Я думаю, что это чревато большой кровью.
А что, конечно же, осетины — это не ингуши, правда? Те — православные, а эти — мусульмане. Да они весь век жили как братья под Владикавказом. Это были братья, у них были смешанные браки. Но все кончилось страшной резней, потому что исчез централизм, исчез арбитр. В сложных образованиях — таких, как империя, например (Россия наша сегодняшняя — усеченная, но империя), — должен быть, конечно, арбитр. Должен быть имперский арбитр.
О. Бычкова: — А когда центр перестал быть арбитром, по-вашему? Ведь, он же был им относительно недавно? Это совершенно точно, что это было только что.
А. Проханов: Мне кажется, когда Путин передал полномочия Медведеву. Четыре медведевских года диссоциировали огромное количество централистских ценностей. И когда эти четыре года кончились, и Путин опять пришел к власти, он пришел, во-первых, другим человеком и в другую власть, и в другую страну. Он пришел в страшную ослабленную страну, где исчез тот запас прочности, который он же, Путин, создавал в течение, первых своих четырех лет, по крайней мере. Точно создал запас прочности.
О. Бычкова: — Ну а, может быть, он просто сам девальвировал эту власть таким перекидыванием короны из рук в руки?
А. Проханов: — Нет, ну, конечно, это была ошибка. А может быть, это была и не ошибка, я не знаю.
О. Бычкова: — Злой умысел?
А. Проханов: — Мне всегда казалось, что он должен был пойти сразу на третий срок. И Партия третьего срока, которую мы формулировали, она была бы жесткой реакцией на этот хаос. Но это не была бы конституционная контрреволюция. Конституцию можно было в ту пору подправить.
О. Бычкова: — То есть вы считаете, что сейчас мы наблюдаем уже более отдаленные последствия вот этого самого тандема? Ну, получается, что так. Это такой хвост, который тянется и проявляется в разных местах.
А. Проханов: — Ну, назовем это тандемом. Просто тандем — это есть реакция на страх кремлевской власти (в данном случае Путина) продлить и усиливать свой централизм. Он пошел на попятную.
О. Бычкова: — И получил обратный результат.
А. Проханов: — Он сыграл в демократические ценности, он хотел выглядеть корректно перед мировым общественным мнением, перед американцами. Он испытывал огромное давление со стороны Запада, со стороны своих либеральных советников. Одним словом, я считаю, что была ошибка. Если бы он пошел на третий срок, конечно, он вызвал бы дикую ненависть к себе со стороны демократической общественности. Но она была бы…
О. Бычкова: — А если бы он просто взял бы и ушел?
А. Проханов: — …Но она была бы, эта ненависть, не больше той, которую он сейчас испытывает на себе. Поэтому он должен был бы понимать, что, восстанавливая разрушенное Горбачевым и Ельциным государство и препятствуя созданию на этой территории, которая тогда наименовалась Российской Федерацией, чего-то другого, инородного и чужеродного, он должен вызвать к себе чудовищную ненависть Запада и всех либеральных мировых и внутренних кругов. Он должен был пойти на схватку с этой ненавистью уже тогда. Он не пошел.
О. Бычкова: — Но он не выиграл в результате? Или никто не выиграл?
А. Проханов: — Нет, он проиграл и сейчас получил ослабленную власть, ослабленную страну. Он опять приступает к процессу возвращения государства в государство, он возвращает государство, но с опозданием на четыре года. И это огромная работа. Огромная забота и огромная драма и его лично, и Кремля в целом. И, конечно, все мои симпатии на стороне вот этой тенденции. Государство должно быть восстановлено и должно быть возвращено в институты, которые называются «государственными институтами». Но не поздно ли это?
О. Бычкова: — Даже если ради этого надо пролететь на дельтаплане в каске.
А. Проханов: — Ну, вы знаете, в свое время Чкалов пролетел на дельтаплане над Северным полюсом.
О. Бычкова: — Ну, почти, да. И тоже в каске был, да. Не поздно ли это? Вот, на самом деле, самый главный вопрос.
А. Проханов: — Нет, не поздно. Но для этого нужна очень мощная воля. Очень мощная воля.
О. Бычкова: — Ну, значит, тогда вопрос заключается в том, есть ли эта воля. Тоже вопрос.
А. Проханов: — Есть ли у журавлей эта воля?
О. Бычкова: — Это мы оставим открытым, конечно. Хочу вас вот еще спросить о чем. Комиссия Государственной Думы по контролю за достоверностью сведений о доходах и имуществе депутатов назначила проверку по материалам следственного комитета о коммерческой деятельности Геннадия Гудкова. И 12 сентября, как предполагается, Государственная Дума должна решать вопрос с депутатством Гудкова. Поэтому я хочу вас спросить, что бы вы посоветовали? Или что вы думаете, Госдума должна делать дальше? Лишить Гудкова мандата, например? Или лишить мандата всех депутатов, которые тоже занимаются коммерцией? Но это значит, что мы лишимся Государственной Думы. Или никого ничего не лишать, а открыть в Государственной Думе, например, деловой центр, биржу и что-нибудь еще.
А. Проханов: — Затрудняюсь. Геннадию Гудкову я бы посоветовал… Ну, питая к нему не самые, может быть, лучшие чувства, я, тем не менее, посоветовал бы не печалиться по поводу того, что лишат мандата. Бросить к чертовой матери политику и заниматься бизнесом, который ему удается.
О. Бычкова: — А политикой кто будет заниматься?
А. Проханов: — А политикой будут заниматься те, кто получают на эту политику мандат, и у кого этот мандат не отнимают. А ему не огорчаться. Действительно, ну что такого? Он — тертый калач, он знает цену политическим карам, наказаниям. Он был в Комитете Госбезопасности. И вообще он прошел хорошую школу. Он менял среду обитания несколько раз. Поэтому лучше всего философски отнестись… А он, мне кажется, все-таки философский человек. Он немножко страстный, конечно, но философский. Ему надо бросить эту Думу, послать ее к чертовой матери, не огорчаться по поводу того, что он безмандатник, забросить политику, потому что внутри той политической среды, где он себя пытается экспонировать, его тоже никто не любит серьезно, ему не простят его прошлое. А шел бы он, действительно, в свой оружейный ЧОПовский бизнес. Там много очень силовиков, это почетно, там комитетчиков не ищут и не преследуют. И я бы ему это посоветовал.
О. Бычкова: — А Государственной Думе что нужно сделать? То есть лишить его мандата, получается? И продолжать заниматься тем бизнесом, которым кто-то там занимается?
А. Проханов: — Конечно. Мы же знали, что там все именно построено на бизнесе. Это временная такая лихорадка, которая пройдет, как только Гудков уйдет из Думы. И все будет на своих местах.
О. Бычкова: — Ну, а вы не почувствуете себя, например, оскорбленным, обдуренным, что Государственная Дума пользуется такими двойными стандартами по отношению к разным людям?
А. Проханов: — Нет, я не почувствую, потому что я с некоторого времени, с очень раннего времени, в основном после расстрела Дома Советов в 1993 году, потерял всякий интерес к парламентским формам существования России. После того как танки расстреляли Верховный Совет и после того как собралась Государственная Дума, мне абсолютно наплевать, кто ее наполняет, люди с чистой совестью или серийные убийцы. Потому что парламентаризм был уничтожен в 1993 году. И после 1993 года я абсолютно индифферентен. У меня нет страстей, ни дурных и ни высоких, по отношению к Госдуме.
О. Бычкова: — Но с другой стороны, вот что? Он должен уйти? Еще другие депутаты теоретически тоже могут уйти из «Справедливой России». Мало ли, кто там по какой причине…
А. Проханов: — Ну, если их будут выдавливать. А их не будут же выдавливать.
О. Бычкова: — А почему их не будут выдавливать? Начали с этого.
А. Проханов: — А кто их будет выдавливать?
О. Бычкова: — Те же самые.
А. Проханов: — Нет. Если они будут ренегатами, начнут бунтовать… Мне кажется (но это, конечно, абсолютная иллюзия), что Россию, конечно, может спасти только мобилизационный проект и то, о чем говорил Путин, — о рывке. Он как-то очень бегло и походя сказал, что нам необходим рывок для восстановления своей обороноспособности, для восстановления наших оборонных заводов. Но не только. Это, конечно, оборонные заводы, да…
О. Бычкова: — Но для этого надо иметь ярко выраженного сформулированного врага и потенциального противника.
А. Проханов: — Враг есть, он сформулирован… Поручите мне, Проханову, я вам сформулирую врага сразу же после эфира.
О. Бычкова: — А вы возьмете просто ваши старые заготовки, достанете из ваших архивов папки, сдуете с них пыль…
А. Проханов: — Я их не прятал. Оль, никогда я их не прятал.
О. Бычкова: — Просто они там лежат давно.
А. Проханов: — Я их тащил обычно в эфир «Эха Москвы» и здесь постоянно их зачитывал. То есть образ врага — он перед нами. Просто для того, чтобы совершить рывок, нужна гигантская воля. Гигантская политическая воля. Об этом я уже говорил до перерыва. А если эта воля найдется и если это не просто словеса, а желание спасти государство и свою личную, как бы, судьбу и жизнь, близких людей, то это потребует, конечно, огромных чисток. И от этой криминальной Государственной Думы ничего не останется. Может, вообще от Думы ничего не останется. Потому что я недавно прочитал с изумлением материалы, которые говорят, что в США подготовлены мероприятия и законопроекты об уничтожении парламентских форм правления.
О. Бычкова: — Где?
А. Проханов: — В США. На случай…
О. Бычкова: (смеется)
А. Проханов: — На случай чрезвычайной ситуации. А чрезвычайная ситуация… Ну, нам-то смешно, потому что у нас только что кончился сезон дачный. Но мир вступает в чрезвычайные ситуации, которые потребуют гигантских мобилизационных усилий. Хотел сказать «всего человечества», но это означает ничего не сказать. Во всяком случае, стран в целом. И американцы, которые просчитывают все элементы, в том числе ядерную войну, когда подводные лодки России приплывают к Флориде и находятся там, а американцы не могут их различить. Они просчитывают все ситуации, в том числе ситуации катастроф самых разных военных. И там разрабатывают… Там есть комиссия, она была еще создана, по-моему, при Буше…
О. Бычкова: — Нет, ну, Александр Андреевич, понятно, что если происходит чрезвычайное происшествие в любой стране, то вводится специальный режим управления. Потом он отменяется. В этом нет ничего нового.
А. Проханов: — Когда кончается чрезвычайное обстоятельство. Ну да.
О. Бычкова: — Да. Когда лодки российские уплывают обратно в Черное море или где они там находятся…
А. Проханов: — То начинают опять фигурировать…
О. Бычкова: — Да. А потом оказывается, что эти лодки были виртуальными.
А. Проханов: — Так вот страна, именуемая Россией, находится в чрезвычайной ситуации. Я вам говорю, что либо этот рывок будет совершен, и под этот рывок будет введен мобилизационный проект со всеми вытекающими обстоятельствами… Либо рывка не будет, а будет нарастание этого абсурда, сквозь который вдруг в какой-то момент просунется страшная харя всеобщей, вселенской российской беды.
О. Бычкова: — А она еще не просунулась?
А. Проханов: — Нет, она не просунулась, потому что ее…
О. Бычкова: — Она уже, по-моему, в дырочку подсматривает и подмигивает вам.
А. Проханов: — …ее от нас отделяет тонкий слой хорошо издаваемых газет типа «Коммерсантъ» и «Ведомости». Сквозь газету «Завтра» она уже просунулась.
О. Бычкова: — То есть «Завтра» — плохо издаваемая газета?
А. Проханов: — «Завтра» — уже дыра. Дыра, через которую хлещет вот эта страшная беда, которая идет на Россию.
О. Бычкова: — То есть вас даже 12+ не спасет.
А. Проханов: — 4+. Беда захватит всех, в том числе младенцев.
О. Бычкова: — Ну да, ну да. Давайте, знаете что? Вот, возвращаясь к этой истории с Карабахом. Вы сами об этом заговорили, и я, конечно, вспомнила еще один сюжет этих дней — историю с азербайджанским офицером, который зарубил топором армянского офицера, отсидел несколько лет (восемь, по-моему) в Венгрии, а потом был возвращен, экстрадирован в Азербайджан. И немедленно помилован президентом Алиевым, да еще с массой почестей всяких: и квартиру он получил, и заработок за восемь лет ему вернули, и звание повысили, и чего там только ни произошло. И теперь чуть ли не героем он там ходит, по крайней мере, некоторые его таковым считают. Не чревато ли это новым конфликтом?
А. Проханов: — Нет, это не чревато новым конфликтом. Это свидетельство того, что прежний конфликт продолжается. Никакого нового конфликта быть не может. Длится старый конфликт, жестокий беспощадный конфликт, при котором, скажем, ненависть к армянам в Азербайджане становится фактом государственной политики. Боюсь, что то же самое происходит и в Армении. Ненависть армян к азербайджанцам становится фактором государственной идеологии, государственной политики. Это результат того, что Горбачев в свое время сказал «Пусть регионалы занимаются своими проблемами».
О. Бычкова: — А вы заметили, как Россия сейчас самоустранилась от этой истории? Потому что единственная страна, единственный посредник, который мог быть между ними, которого признавала и та, и другая сторона, была Россия. А Россия слилась.
А. Проханов: — Нет, Оль, Россия не может вмешаться в отношения Ингушетии и Чечни. Причем здесь Россия? Что она может сказать? Ничего она не может сказать. И Азербайджан, и Армения во многом…
О. Бычкова: — Если она не может Чечню с Ингушетией как-то разрулить, если она не может ничего сделать для Азербайджана с Арменией, зачем она тогда в Сирию лезет, скажите мне, в таком случае?
А. Проханов: — Она лезет в Сирию, потому что она прекрасно понимает, что крушение…
О. Бычкова: — Сирия гораздо дальше, даже чем Азербайджан.
А. Проханов: — Она ближе. Сирия находится в Подмосковье. Крушение Сирии — это прямой…
О. Бычкова: — Асад уже приехал к нам?
А. Проханов: — Да. Он приехал.
О. Бычкова: — В Барвиху?
А. Проханов: — Ну, не то, что Башар… Все люди, которые двигаются с оружием из Ирака, из Ливана, они все рвутся в Подмосковье. То есть они рвутся в подбрюшье среднеазиатских наших республик. И все, что сейчас происходит в Сирии, это транслируется в Среднюю Азию. Борьба России за Сирию — это борьба за безопасность на южных границах. Это ясно политологам. И американцам это тоже ясно.
Но просто когда у Советского Союза, когда у Москвы были мощнейшие рычаги управления отношениями между армянами и азербайджанцами, к этим рычагам не прибегли. А теперь что? Нет юрисдикции. Что, только влияние? Дружба, что ли? Или что? Там ни нефти нет, ни нефтяной зависимости. Там нет траншей. Эти две страны американизированы.
О. Бычкова: — Ну, там есть нефть азербайджанская.
А. Проханов: — Но мы-то на эту нефть уже не можем посягать. Мы не можем управлять этими процессами, понимаете? Поэтому влияние наше — оно эфемерно. Авторитета… Ну, какой там может быть авторитет?
О. Бычкова: — А вы говорите — прорыв.
А. Проханов: — Это случай каннибальский, о котором мы с вами говорили. Это данность, увы.
5.09.12.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.