Создание ОПЕК и взлет Ямани

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Создание ОПЕК и взлет Ямани

Саудовская Аравия — это колоссальное пространство, покрытое песком; кружочки, изображающие на ее карте селения и города, кажутся крохотными островками, затерянными в океане.

В основной своей части это ненаселенная, безлесная страна, где, по некоторым сведениям, водится 150 видов бабочек.

Это место возникновения ислама, его колыбель. И законы Саудовской Аравии — это законы ислама.

Точное число жителей Саудовской Аравии неизвестно. Перепись населения производится с помощью аэрофотосъемки. Счетчик умножает число крыш, которые он видит на снимке, на среднее количество людей, которое, по его мнению, живет под одной крышей. Кочевники могут быть сосчитаны и один раз, и два, и три. Или вовсе не сосчитаны. Как-то правительство объявило, что в стране живет 8,4 миллиона человек. Но по другим оценкам, население Саудовской Аравии не превышает 5 миллионов человек.

Впрочем, подлинное влияние этого государства в регионе Персидского залива и его место в мире определяются отнюдь не численностью населения, а скорее его размерами и тем обстоятельством, что почти подо всей его территорией находятся неисчерпаемые запасы нефти.

Ибн Сауд любил повторять, что у человека, распоряжающегося нефтью, которая лежит под песками Саудовской Аравии, находится ключ от войны и мира в регионе залива.

Первым, кто до конца оценил смысл этих слов, был его сын Фейсал.

В детстве Фейсал не получил систематического образования. Его учили ездить на лошади, как бедуина, декламировать наизусть Коран, стрелять из винтовки и владеть мечом. Зато уже в юности отец посылал принца в официальные зарубежные визиты, и тот имел возможность общаться с различными государственными деятелями. В возрасте 24 лет Фейсал был назначен министром иностранных дел и оставался в этой должности на протяжении всего царствования Ибн Сауда.

Суровый, аскетичный человек, с хмурым, едва ли не скорбным выражением лица и слабым здоровьем, — помимо гематологического заболевания, которое требовало регулярных переливаний крови, он страдал язвенной болезнью, не дававшей ему спать по ночам, — Фейсал был ревностным мусульманином. В отличие от своего отца и братьев, он в основном придерживался моногамии и прожил большую часть жизни со своей третьей женой.

Ямани описывает Фейсала как мягкого человека который никогда не повышал голоса и не говорил резким тоном.

— Если королю кто-то или что-то не нравилось, он просто смотрел в сторону, и по этому признаку можно было догадаться, что его терпение истощилось.

Хотя на людях Фейсал всегда был угрюм, Ямани говорит, что в действительности король обладал неплохим чувством юмора.

— В непринужденной обстановке, обедая или ужиная с близкими друзьями, он часто шутил, порой очень остроумно. Но в присутствии посторонних он держался в высшей степени царственно.

Фейсал не говорил по-английски, но, по свидетельству Ямани, понимал этот язык достаточно хорошо — и подчас поправлял переводчика, когда тот ошибался.

— Фейсал все время читал, интересовался буквально всем. С ним можно было говорить о самых разных вещах. Он бывал на Западе, но, думаю, ни в одной западной стране не чувствовал себя как дома. Я часто поражался его блестящему уму. Когда король вел переговоры с другими людьми, мне нередко казалось, что он умеет читать в сердцах. Он был исключительно проницателен. Конечно, как всякий человек, Фейсал имел недостатки. Но, как я уже сказал, он обладал особым царственным достоинством. Он был совершенно неподражаем.

Ревностный приверженец традиций, Фейсал был в то же время достаточно современным человеком: он разрешил в королевстве телевизионное вещание, хотя это осуждали религиозные лидеры, создал школы для девочек, также вопреки советам духовенства, и настолько верил в силу систематического образования, которого не имел сам, что послал своих сыновей учиться на Запад — в Принстон, Гарвард, Оксфорд и Кембридж.

Именно Фейсал «создал» Ямани.

В конце 1957 г. он пригласил молодого юриста к себе в дом, находившийся в горном селении Таиф.

— Это было полной неожиданностью; я и представить себе не мог, что Фейсал обо мне что-то знает.

Ямани провели в небольшую приемную кронпринца.

Фейсал поздоровался с ним за руку.

Последовало продолжительное молчание.

Фейсал смотрел на Ямани и ждал.

Не зная, что делать, Ямани сел.

Фейсал по-прежнему не сводил с него глаз.

Ямани снова встал.

— Я хочу, чтобы вы были моим юрисконсультом, — сказал Фейсал. — Ваши условия?

Ямани размышлял недолго.

— По-моему, человек, которому предоставляется возможность работать у вас, не должен говорить об условиях.

Фейсал остался доволен ответом.

И Ямани был принят на работу.

* * *

В середине 50?х годов Фейсал пришел к убеждению, что развивающаяся нефтяная экономика Саудовской Аравии нуждается в большом количестве новых чиновников самого разного профиля, которые смогут решать быстро множащиеся проблемы, связанные с банковским делом, национальной валютой и бюджетом. Стараясь ликвидировать административный хаос, царивший в стране, кронпринц слил министерства финансов и экономики, создал министерство нефти и полезных ископаемых и назначил его генеральным директором Абдуллу Тарики, молодого и бойкого технократа, который получил образование на Западе.

В течение следующих пяти лет доходы Саудовской Аравии от продажи нефти поднялись до 300 миллионов долларов. И наиболее влиятельной силой в королевстве стала «Арамко».

Из воспоминаний бывшего менеджера «Арамко»:

— Никто еще не описал всего, что мы сделали для Саудовской Аравии. Мы ввели ее в мировое сообщество. Нефть была едва ли не побочным делом. Мы отнеслись к саудовцам с поистине отеческой заботой — ничего подобного история просто не знала. Мы построили больницы. Мы построили кормушки для верблюдов, на которых ездят бедуины. Мы создали ферму, обеспечивавшую провизией королевскую семью. Около 40% наших рабочих составляли шииты из Восточной провинции: они очень любили «Арамко», потому что правительство относилось к этим людям просто наплевательски, называло их не иначе как «собаками». Это «Арамко» благоустроило оазис в котором они жили, и предоставило им ссуды на постройку жилья. Тамошние жители говорили: «Как хорошо было бы, если бы над правительством стояла «Арамко». Будущий король Фахд, тогда занимавший должность министра внутренних дел, был очень нами недоволен. Он говорил: «К «Арамко» относятся с чересчур большим доверием». Да, именно так. Вы представляете?! Его сердило, что слишком много людей было наслышано о заслугах «Арамко» перед страной.

В действительности Фахда, как и многих других саудовцев, сердило совсем другое — то, что «Арамко», возгордившись своими успехами, вела себя все более и более вызывающе.

Кроме того, в регионе было хорошо известно, что многие из старших менеджеров «Арамко» непосредственно связаны с ЦРУ.

«Арамко» и в самом деле служила Америке главным наблюдательным пунктом в этой части Персидского залива — до появления здесь международной строительной компании «Бечтел».

Ничуть не удивительно, что по мере укрепления позиций «Арамко» росла воинственность Тарики, который все чаще мысленно примерял к Саудовской Аравии опыт венесуэльца Переца Альфонзо.

Он стремился прежде всего к тому, чтобы «Арамко» стала комплексной компанией, которая осуществляет полный процесс переработки нефти — от скважины до бензоколонки. Кроме того, он хотел, чтобы саудовцы в большей степени контролировали «Арамко» и имели большую долю в ее прибылях.

— Контроль над нефтяной промышленностью моего государства, — поясняет Тарики, — находился в чужих руках, в руках иностранцев, которые, не будучи саудовской компанией, торговали на мировом рынке саудовской нефтью. Я хотел, чтобы «Арамко» управлялась Саудовской Аравией.

Поскольку идеи Тарики нашли поддержку при королевском дворе, «Арамко» предприняла кое-какие примирительные шаги. Она перенесла в Саудовскую Аравию свою штаб-квартиру. Но центром влияния по-прежнему оставались Соединенные Штаты, ибо там находились четыре совладельца компании.

В конце 50?х годов Тарики перешел к открытым националистическим выступлениям в духе Переца Альфонзо. Оба деятеля, разделявшие сходные патриотические убеждения, были твердо убеждены, что природные ресурсы их стран должны принадлежать народу, а не иностранным компаниям, которые открыли нефтяные месторождения.

Тем не менее идея национализации, какой соблазнительной она ни представлялась Тарики, была бесперспективна. Он и сам это понимал. Американцы тоже. Поэтому Тарики предпочитал использовать более обтекаемый термин: «интеграция».

— Мы не могли бы национализировать нефтяные компании, даже если бы попытались. Мы были вынуждены сотрудничать с Западом: там находились наши рынки сбыта.

Но перемены стучались в дверь.

Именно в это время Перец Альфонзо увлек Тарики проектом создания организации, в которую вошли бы страны — экспортеры нефти.

Джордж Балу, бывший менеджер «Сокал», ныне ушедший на пенсию, вспоминает:

— Перец Альфонзо прожужжал Тарики уши… Венесуэльцы мечтали создать на Ближнем Востоке такую организацию, которая помешала бы арабам всерьез конкурировать с самой Венесуэлой.

По настоянию Тарики, экономический совет Лиги арабских государств созвал в Каире первый «арабский нефтяной конгресс». На конгресс были приглашены и делегации из двух неарабских стран — Ирана и Венесуэлы.

Возможно, вся эта затея кончилась бы ничем, веди компании «Шелл» и «Бритиш петролеум» свою партию хоть чуточку искуснее. Но они, без консультаций со странами-экспортерами, спровоцировали в то время серию резких понижений цен, лицемерно пытаясь оправдать свои действия ссылками на законы рынка.

Это был слишком дерзкий вызов, с которым не могли примириться столь гордые люди, как Перец Альфонзо и Тарики. И, заключив союз, они объявили нефтяным компаниям открытую войну.

Конгресс призвал заключать соглашения по принципу «50 на 50». Разумеется, арабам недоставало и технических знаний, и финансовых ресурсов, чтобы реализовать этот принцип на деле. Но неофициально, в обстановке полной секретности, Перецу Альфонзо и Тарики удалось привести конгресс к так называемому «джентльменскому соглашению». Саудовская Аравия, Венесуэла, Ирак, Кувейт и ЮАР образовали Нефтяную консультативную комиссию, которая должна была встречаться не реже одного раза в год и обсуждать вопросы, представляющие взаимный интерес.

Прежде всего комиссию заботили проблемы, обусловленные самой природой нефтяной промышленности. Этот род бизнеса требует значительных первоначальных затрат и пренебрежимо малых текущих издержек. Иначе говоря, максимальных расходов требует первый извлеченный из земли баррель; добыча же каждого последующего барреля не стоит почти ничего. И Перец Альфонзо, и Тарики хорошо понимали, что нефтяные компании охотно сбавляют справочные цены, ибо это позволяет им продавать максимум последующих баррелей, а не оставлять их в земных недрах. Но подобные скидки целиком ложились на счет стран-экспортеров и наносили им значительный ущерб.

Почти весь конец 1959 г. и начало 1960 г. оба политика взывали к справедливости, обвиняя иностранцев в нечестной игре. Неспособные сломать сложившуюся систему изнутри, они выступили с совместной инициативой, призвав создать картель, который сумел бы хоть в какой-то степени противостоять произволу нефтяных компаний.

До появления на сцене Тарики ведущую роль в государственной системе Саудовской Аравии играли министерства финансов, обороны и торговли. Но к 1960 г. Тарики превратил нефтяной директорат в полноценное министерство и набрал огромную силу. Он во весь голос заявил о намерении национализировать «Арамко» и провел в жизнь проект создания Организации стран — экспортеров нефти (ОПЕК).

Отцы-основатели — Тарики и Перец Альфонзо — провозгласили, что ОПЕК будет согласовывать нефтяную политику своих членов и приложит все усилия, чтобы охранять их индивидуальные и коллективные интересы… Но в 1960 г. никто не предполагал, что наступит время, когда эта организация сможет посредством искусственных ограничений экспорта поднимать цены. ОПЕК была задумана ее участниками исключительно как средство защиты.

— Нефтяные компании отнеслись к нам со всей серьезностью, — уверяет Тарики. — Иначе и быть не могло. Поверьте моему слову, все они опасались ОПЕК.

Отчасти это верно. Но только отчасти.

Бесспорно, большинство нефтяных компаний были недовольны созданием ОПЕК. Бесспорно и то, что некоторые наиболее прозорливые менеджеры на Западе предсказывали, что со временем эта группировка может превратиться из беззубого тигра, каким она была в ту пору, в нечто более серьезное. Но дальше этого «опекофобия» не шла.

По правде говоря, в то время мало кто обратил внимание на новую организацию. И хотя Тарики и Перец Альфонзо считали декларацию о создании ОПЕК колоссальным шагом вперед, в остальном мире она осталась практически не замеченной. Особенно в Соединенных Штатах и в Западной Европе, где первые полосы газет были заполнены репортажами о предвыборной гонке между Джоном Кеннеди и Ричардом Никсоном, которая выходила на финишную прямую… Поначалу ОПЕК воспринималась как очередной малозначительный союз, созданный не слишком сильными группами давления.

Вскоре после создания ОПЕК Фейсал был смещен и полновластным правителем страны снова стал Сауд. Как уже говорилось, среди приверженцев Сауда была политическая группировка «свободных принцев», которую возглавлял его младший брат, принц Талал. Тарики привлекал националистический дух, характерный для этой группировки. Но Сауд считался с принцами недолго. Почувствовав, что может править без их поддержки, он поспешил от них отделаться. Единственным из так называемых «либералов», оставшимся в совете министров, был Тарики.

По словам Ямани, Тарики было предложено остаться только потому, что Сауд не мог заменить его на этом посту никем другим.

— Когда Фейсал был кронпринцем и премьер-министром, я занимал должность государственного министра и был членом кабинета. Когда он был смещен, я ушел вместе с ним. Я вернулся к моей юридической практике и читал вводный курс права в Эр-Риядском университете. Конфликт между Саудом и Фейсалом, разожженный «свободными принцами», продолжался еще некоторое время. Он достиг критической стадии, когда принц Талал и другие члены этой группы покинули страну, бежав в Египет. Для всех тогда было тайной, что король Сауд пожелал избавиться от Тарики и предложил этот пост мне. Я извинился и отклонил его предложение.

Спустя полгода, после отставки очередного кабинета, была сформирована новая коалиция. Сауд теперь был королем и премьер-министром. Фейсал — кронпринцем и заместителем премьер-министра.

А Тарики на этот раз был выставлен за дверь.

Он поставил все, что имел, не на ту карту. Он оттолкнул от себя слишком многих. И вскоре вынужден был уехать из Саудовской Аравии.

Интересно, что Тарики, даже покинув страну и живя в изгнании, продолжал, как бывший министр, получать ежемесячную пенсию.

Интересно и другое: Фейсал твердо верил, что лучшим продолжателем дела, начатого крикливым Тарики, станет молодой сладкоречивый юрист из Мекки, которого звали Ахмед Заки Ямани.

* * *

Взаимная привязанность Ямани и Фейсала росла и укреплялась постепенно в течение многих лет.

Сначала это были чисто деловые отношения, но со временем они переросли в глубокую и искреннюю дружбу. Это была самая серьезная мужская дружба, какую знал в своей жизни Ямани. Кроме того, это была дружба, изменившая ход истории. По крайней мере, истории Ближнего Востока.

— Доверие, которое мы питали друг к другу, возникло не в один день. Он был начальником, я подчиненным. Но в конце концов он стал относиться ко мне как к родному сыну. Я тоже стал видеть в нем второго отца. Я любил его и почитал всей душой.

Даже Абдулла Тарики не склонен спорить:

— Фейсал находился под обаянием Ямани и доверял ему, быть может, как ни одному человеку в королевстве. Ямани был исключительно талантлив; в этом нет никакого сомнения. Возможно, с течением лет он стал несколько заносчив. Но в молодости он таким не был. Во всяком случае, это не проявлялось в его отношениях со мной. Правда, тогда я занимал гораздо более высокое положение.

— Ямани только что стал министром, — вспоминает Джордж Балу. — Я встретился с ним в Сан-Франциско, когда он впервые присутствовал на заседании правления «Арамко». Ни один человек не знал, кто он такой. В ту пору ни один человек вообще толком не представлял, что такое Саудовская Аравия. Роль этого государства на мировом нефтяном рынке не шла ни в какое сравнение с той, какую ему предстояло играть в будущем. Так вот, Заки прибыл в Сан-Франциско, и, по правде говоря, никто из нас не знал, чего от него ожидать. Но одно было ясно: Ямани не имеет ничего общего с Абдуллой Тарики. Он был очень спокойным и очень обаятельным человеком. Кажется, на второй вечер после прибытия Ямани один из служащих «Арамко» поинтересовался, собирается ли кто-нибудь пригласить его на обед. Выяснилось, что таких нет. У меня дома как раз должны были праздновать день рождения одного из членов семьи, но я подумал, что будет невежливым оставлять Заки одного. И я пригласил его к себе. Ему так у нас понравилось, что он приходил к нам на этот день рождения еще несколько лет подряд.

В 1962 г., подчеркивает Балу, Ямани еще не был знаменитостью. И не был так опытен и искушен, как теперь. Но в остальном Ямани изменился очень мало.

Похоже, у всякого человека, когда-либо с ним встречавшегося, есть любимый анекдот о Ямани.

Один из друзей, знающий его много лет, рассказывает:

— Как-то, будучи в Соединенных Штатах, Ямани узнал, что его старый приятель лежит в больнице, и отлучился на день, чтобы слетать в Калифорнию его проведать. А надо сказать, что этот приятель был вполне состоятелен и мог многое себе позволить. Но практически любой, кто попадает в дорогие частные клиники — как бы он ни был богат, — без конца жалуется на цены. Ямани внимательно выслушал друга, рассказавшего, какие безумные деньги ему приходится платить за лечение. И в тот же день, не сказав никому ни слова, оплатил его счет.

Джон Брутон, министр энергетики Ирландии, встречался с Ямани только один раз.

— Я прибыл в Саудовскую Аравию, чтобы аннулировать несколько долгосрочных контрактов. В Джидде меня ждал личный «Гольфстрим» Ямани: на нем я вылетел в Эр-Рияд. В Эр-Риядском аэропорту меня встретил сам Ямани. Скромный министр энергетики маленькой страны, я испытывал страх перед мировой знаменитостью. Но Ямани держался очень просто, непринужденно и любезно. В это время происходило какое-то совещание ОПЕК, министры прилетали и улетали из Эр-Рияда каждую минуту. Ямани нужно было обсуждать с ними важные проблемы, со мной же он виделся только из вежливости. Тем не менее он встретил меня у самолета, долго беседовал со мной и проводил обратно в аэропорт.

Майк Амин, бывший менеджер «Арамко», как и многие другие, считает, что благодаря открытому и уравновешенному характеру Ямани министерство нефти стало работать совсем по-другому.

— Тарики все время забегал вперед. Саудовцы не были готовы двигаться туда, куда он их тянул. К тому же Тарики слишком уж лез в политику и имел невыносимый характер. Заки не тратил время на пустые слова и спокойно шел к намеченной цели. Он употреблял дипломатичные обороты и говорил очень тихо. Думал не только о себе, но и о других. Ямани принадлежит к типу людей, которые умеют добиваться своего и в то же время никому не доставлять огорчений.

Вопрос о «легендарном обаянии» Ямани, который я задал ему во время одной из наших бесед, был встречен смущенной улыбкой. Но, когда речь зашла об изменениях в стиле работы министерства, осуществленных им после ухода Тарики, Ямани проявил большую словоохотливость:

— Мы с Абдуллой Тарики, очевидно, преследовали одни и те же цели, но были совершенно разными людьми. Первое, что я счел нужным изменить, — это отношение министерства к «Арамко», потому что Тарики в лучшем случае смотрел на «Арамко» свысока, а то и вообще ее игнорировал.

В самом деле, Тарики воздвиг между собой и «Арамко» искусственный барьер, запретив менеджерам компании обращаться к министру напрямую, так как это нарушало бы иерархию рангов. Если им нужно было решить какой-нибудь вопрос, они должны были писать генеральному директору в Даммам, а тот пересылал всю корреспонденцию в Эр-Рияд, где и готовили ответ. Этот ответ затем возвращали генеральному директору, он его подписывал и отсылал в «Арамко».

Ямани начал с того, что изменил этот порядок. Теперь корреспонденция поступала непосредственно к нему.

Согласно другому правилу, установленному Тарики, в тех случаях, когда председатель «Арамко» желал побеседовать с министром, он должен был обратиться с соответствующей просьбой, а затем несколько дней ожидать, пока тот назначит время аудиенции. Когда же председатель приезжал, Тарики нередко заставлял его ждать в приемной.

Ямани упразднил и это правило.

— Если председатель «Арамко» хотел меня видеть, я принимал его тут же и никогда не заставлял ждать. Помню, когда я сообщил о новом порядке работы, мои секретари были крайне удивлены. Они сказали, что людям из «Арамко» нельзя мирволить. Но я заявил, что буду поступать именно так.

Освоившись на новой работе, Ямани начал искать свое собственное лицо и в картеле ОПЕК, переживавшем в ту пору процесс становления.

— Еще в 1962 г. ОПЕК была организацией, о которой никто и слыхом не слыхал. Когда она была создана, нефтяные компании встретили в штыки саму эту идею. Они не желали слышать слово «ОПЕК», не желали разговаривать с представителями ОПЕК. Они даже отказывались посылать корреспонденцию по адресам, в которых упоминалась ОПЕК.

Было ясно, что ОПЕК не выживет, если не добьется серьезного признания со стороны ведущих нефтяных компаний. И Ямани, видя, что гора не идет к Магомету, решил, что ОПЕК сама должна тем или иным способом заставить компании считаться с ее существованием.

Некоторое время он обдумывал путь, которым можно было достигнуть поставленной цели, но в конце 1962 г. возникла чрезвычайно удобная ситуация, какую нельзя было и придумать.

Группа экспортеров нефти должна была обсуждать вопросы, касавшиеся некоторых платежей, с группой нефтяных компаний. Ямани, представлявший Саудовскую Аравию, как правило, имел дело только с «Арамко». Он знал: стоит ему сказать четырем компаньонам «Арамко», что им предстоит встретиться с министрами ОПЕК, те сейчас же скажут: мы не хотим иметь дело с ОПЕК. Поэтому он добился от остальных экспортеров согласия на то, чтобы Саудовская Аравия представляла их интересы в переговорах со всеми нефтяными компаниями.

— Я пригласил компании на переговоры с Саудовской Аравией. Поскольку Саудовская Аравия была их партнером, они не могли не явиться. А рядом с собою я усадил некоторых членов ОПЕК. Я сообщил нефтяным компаниям, с кем они имеют дело, но сказал, что все эти люди выступают под флагом Саудовской Аравии. По правде говоря, теперь им просто некуда было деться. Формально они вели переговоры с Саудовской Аравией, а по существу — с ОПЕК.

Так была пробита первая брешь в стене.

Зарегистрированная в соответствии с Уставом ООН, Организация стран — экспортеров нефти первоначально базировалась в Женеве. Но Швейцария не пожелала предоставить ей статус посольского учреждения. Поэтому Ямани предложил перенести штаб-квартиру ОПЕК в Вену. Как он признается теперь, это было обусловлено двумя важными причинами. Во-первых, австрийцы обеспечивали ОПЕК дипломатическое признание, которое было ей совершенно необходимо; во-вторых, в Вене лишь один городской квартал отделял самого Ямани от лучшей оперы мира.

* * *

4 июня 1967 г., когда отношения между Израилем и Египтом обострялись с каждым часом, сирийцы, иракцы и египтяне призвали все арабские страны в случае войны полностью прекратить экспорт нефти.

На следующий день Израиль атаковал Египет.

То, что Сирия, Ирак и Египет сделали такое заявление всего за день до начала шестидневной войны, едва ли было простым совпадением. Вот что говорит по этому поводу Ямани:

— Нападение израильтян на Египет не было неожиданностью. Но никто не знал, когда и где оно произойдет. Президент Насер был заранее предупрежден американцами. От него мы и узнали, что Израиль готовится начать войну.

Ничего неожиданного не было и в призывах использовать нефть как политическое оружие.

Нефть не впервые оказалась стержневым элементом большой политики: так было во время событий 1953 г. в Иране, когда был свергнут режим Моссадека и шах вновь воссел на Павлиний трон, передав право распоряжаться иранской нефтью международному консорциуму. В 1956 г., когда Абдель Насер национализировал Суэцкий канал, нефть вновь выступила в этом качестве. Египтяне блокировали канал, сирийцы перекрыли иракский трубопровод, тянувшийся к Средиземному морю, и Соединенные Штаты были вынуждены спасать Европу, компенсируя острый топливный дефицит.

К тому же за одиннадцать лет, отделявших июньскую войну от Суэцкого кризиса, зависимость европейских стран от арабской нефти резко возросла: теперь они покупали почти втрое больше, чем раньше. Сирия, Ирак и Египет не сомневались, что Запад нуждается в ней больше, чем арабы в западных партнерах. На совещании арабских стран — экспортеров нефти, состоявшемся в Багдаде, они предложили начать нефтяной бойкот.

Ямани встретил этот призыв без малейшего энтузиазма.

— Полное прекращение экспорта невозможно, — пытался он образумить своих арабских коллег, — а частичное бесполезно.

Сирийцев его слова привели в ярость. Один из руководителей сирийской делегации бросил Ямани в лицо:

— Мы вас раздавим!

Это был первый из многочисленных случаев, когда Ямани угрожали смертью.

Ямани понимал: сирийцы будут делать все, что в их силах, лишь бы сохранить свой престиж. Он понимал также, что, если ему не удастся найти должный ответ, престиж утратит он сам. Поэтому он посмотрел прямо в глаза кричавшему и, призвав все свое мужество, сказал:

— Я вам помогу: скажу, когда наиболее удобно осуществить этот план. Сразу после полуночи я вернусь в гостиницу из клуба. Я буду один. Лучшего времени вы не найдете.

Все, кто сидел за столом заседаний, были потрясены.

Сирийцы выскочили из зала.

Друзья Ямани умоляли его немедленно покинуть Багдад и вернуться в Саудовскую Аравию. Но Ямани не хотел отступать. Не меняя начального плана, он отправился в клуб и, как обещал, ушел оттуда сразу после полуночи.

Верный своему слову, он вернулся в гостиницу один. Но сирийцы, по-видимому, решили не приводить угрозу в исполнение.

Ямани не склонен думать, что спасся благодаря своей дерзкой браваде. Напротив, он объясняет благополучный исход общей атмосферой униженности, которая господствовала тогда в арабском мире.

— Сирийским руководителям попросту не хватило духу.

После этих событий Ямани попытался предостеречь своих коллег.

— Если мы будем использовать нефтяное оружие без должной рассудительности, то уподобимся человеку, который не глядя палит перед собой, не попадает во врага и рикошетом ранит самого себя.

Он как в воду глядел. В конечном счете воинствующие арабские страны насолили только себе, и никому другому. Они жестоко просчитались в своей оценке международной ситуации.

Начнем с того, что в нефтяном эмбарго не были заинтересованы саудовцы. Дипломатические отношения между Саудовской Аравией и Египтом находились на небывало низком уровне из-за войны в Йемене. К тому же Саудовская Аравия вообще не могла пойти на прекращение добычи нефти, поскольку тут же лишилась бы попутного газа, который был ей необходим для производства электроэнергии. Такая же судьба постигла бы и соседний Кувейт, который вдобавок остался бы без питьевой воды, так как без электричества не могли работать опреснительные установки.

Кроме того, Соединенные Штаты — главный враг, против которого задумывался бойкот, — были совершенно неуязвимы. В ту пору потребности Америки в нефти еще могли удовлетворяться из источников, находившихся в Западном полушарии.

У такой страны, как Венесуэла, не было никаких причин присоединяться к арабам. То же можно было сказать и об Иране. Оба этих государства в два счета нажили кучу денег, заняв освободившееся место на мировом рынке.

И даже Ливия в скором времени повернулась спиной к своим арабским братьям, увеличив экспорт нефти в Западную Германию.

Арабские экспортеры не смогли установить для себя потолочные квоты. Их голоса звучали разрозненно и нестройно. Сколь-либо ощутимый дефицит на мировом рынке создать не удалось.

Попытка использовать нефтяное оружие кончилась безусловным, позорнейшим крахом.

Тем не менее арабы извлекли из своей ошибки несколько очень полезных уроков. Один из них состоял в том, что арабским странам не приходится рассчитывать на поддержку неарабских экспортеров. Поэтому они отнеслись с благосклонностью к идее создания Организации арабских стран — экспортеров нефти (ОАПЕК), которую выдвинул Ямани.

— Я полагал, что такая организация сможет выполнять две функции. Одна из них носила политический характер. До сих пор вопросы, связанные с арабской нефтью, решались в рамках Лиги арабских государств. Это казалось мне неправильным, поскольку на решения, принимаемые Лигой, оказывали влияние и многие из тех стран, которые не имели своей нефти. Когда на встречах в Багдаде в июне и в августе 1967 г. обсуждалась возможность использования нефти в качестве политического оружия, немногочисленные нефтедобывающие страны подверглись серьезному давлению со стороны Египта и Сирии. Именно там впервые рассматривался план введения эмбарго, и там же мне в голову пришла мысль об учреждении арабской нефтяной организации. Я поделился этой мыслью с кувейтским министром и сказал, что нам нужно всерьез задуматься над созданием организации, в которой арабские экспортеры нефти могли бы обсуждать свои проблемы сами, без постороннего вмешательства.

Кувейтцу эта идея понравилась, и Ямани решил обсудить ее с Фейсалом.

— Я не стал сообщать об этом плане иракскому правительству, так как оно было слишком радикальным. Я вообще не хотел, чтобы иракцы узнали о нем раньше времени. Сначала мою идею должен был поддержать король Фейсал. Он дал согласие, и я написал проект устава будущей организации. Этот проект я показал кувейтцам, и они его одобрили. Тогда я направил его ливийцам, и они тоже его приняли. Только в 1968 г. мы послали наш проект иракцам, которые отвергли большинство пунктов предложенного устава и категорически отказались к нам присоединиться.

Ирак очень быстро сообразил, что организация, которую хочет создать Ямани, устроена совершенно неприемлемым для него образом.

— Мы не хотели, чтобы они присоединялись к нам с самого начала. Наш план предполагал, что ОАПЕК будет коммерческим союзом, а не политическим, чего желали бы иракцы, — признается Ямани.

В 1970 г. в ОАПЕК были приняты Алжир, Абу-Даби, Бахрейн, Дубай и Катар. Ирак примкнул к остальным лишь годом позже. Когда в октябре 1973 г. началась война «судного дня», страны ОАПЕК уже действовали сообща.

Тогда-то Ямани и убедил своих собратьев, что нефть действительно можно использовать как политическое оружие, но для этого нужен правильный подход.