Таран Оборина

Таран Оборина

Передний край прикрыт жидким утренним туманом. По ту сторону траншей — город Кельце. По крышам его домов скользят первые лучи солнца.

Наша четверка истребителей ходит на высоте двух тысяч метров, прикрывая наземные войска. Внимательно следим за воздухом, чтобы встретить противника на дальних подступах к переднему краю. Вот на западе, над белесой чертой горизонта обозначились четыре точки. Фашисты идут спокойно, не меняя курса: ослепленные восходящим солнцем, они нас не видят.

 — Справа, чуть ниже, «мессера», — докладывает Петров.

 — Спокойно, — словно боясь спугнуть противника, предупреждаю товарищей и разворачиваю самолет на встречный курс.

Немцы заметили нас, когда мы уже пошли в атаку. Не успев изготовиться к бою, они в растерянности заметались.

Короткая схватка — и горящий «мессершмитт» вываливается из строя. Остальные фашисты спасаются бегством.

Нас сменяет в воздухе группа командира полка. При подходе к району прикрытия Оборин запрашивает воздушную обстановку. Приняв доклад, он предупреждает своих ведомых о том, что возможно появление вражеских бомбардировщиков и истребителей. Оценив обстановку, Оборин сделал вывод, что мы провели бой с группой «расчистки». За ней должна появиться главная — ударная.

Командир оказался прав. Когда мы стали подходить к аэродрому, в эфире прозвучала его отрывистая команда:

 — Егоров, прикрой, атакую!

У нас уже нет горючего, мы не можем возвратиться и помочь группе Оборина. В сердце закрадывается недоброе предчувствие. Невольно приходит на память вчерашний разговор. Командир полка с несвойственной ему грустью вспоминал о семье. Мы с Обориным — земляки.

 — Вот что, — сказал командир. — Запиши-ка мой адрес, жив останешься — зайдешь навестишь моих… Нет, лучше сам, — он достал блокнот, написал адрес и, вырвав листок, протянул мне. — Вот, возьми да спрячь хорошенько, не потеряй.

Когда я, свернув листок, положил его в карман гимнастерки, он сам застегнул пуговицу.

 — К чему такой разговор, Александр Васильевич, — попытался я возразить. — После войны мы вместе вернемся.

 — Нет, брат, вместе не выйдет, не дожить мне до конца, чувствую… Женька маленький остался, не запомнит отца, ты ему подробно расскажи, как мы воевали, а когда подрастет — постарайся рассказать и взрослому…

Сейчас, подлетая к аэродрому, я снова вдруг вспомнил о его просьбе, и мне стало не по себе. Запрашиваю по радио, нужна ли помощь.

 — Никакой помощи, сами справимся, не таких видели, — отвечает командир уверенно.

И снова в наушниках слышатся команды и распоряжения.

 — Еще одна группа подходит, — слышу доклад летчиков.

 — Бей гадов! — кричит разгоряченный боем Оборин.

Мы идем на посадку, слышимость ухудшается, а на земле совсем пропадает.

Через полчаса возвратились семь самолетов. Где восьмой и кого нет? Техники жадно ищут глазами свои самолеты. Нет машины командира.

Вот что рассказали прилетевшие летчики. Когда они сменили мою четверку, в воздухе было спокойно, но вскоре появились «хейнкели» и «мессеры». Командир повел свою ударную группу против бомбардировщиков, а Егорову с ведомыми приказал сковать боем истребителей.

Первой атакой летчики Оборина сбили трех «хейнкелей». Остальные бомбардировщики начали уходить, но командир решил их преследовать. Егорову не удалось сковать всех «мессершмиттов». Часть их прорвалась к Оборину. Теперь он и атаковал бомберов и отражал атаки истребителей. Командир и летчики его группы дрались каждый за двоих. Они сбили еще четыре вражеских самолета. Победа!

Но в это время подошла новая группа фашистов. Четверка Оборина смело вступила с ними в бой. Силы были неравны: четверо против пятнадцати. И все же наши летчики сбили еще два самолета. Несмотря на потери, противник настойчиво пробивался к району, где сосредоточились наши танки.

Кто-то из летчиков передал по радио, что кончились боеприпасы.

 — Из боя не выходить, имитировать атаки, — приказал командир. У него тоже смолкли пушки. — Нечем стрелять.

Тогда Оборин бросил свой самолет под строй бомбардировщиков и пошел на головную вражескую машину снизу. Его истребитель врезался в желтое брюхо хищника. Оба самолета, объятые пламенем, упали на землю.

 — За Родину!.. — услышали летчики последние слова командира.

Таран советского истребителя ошеломил фашистов. Поспешно сбрасывая бомбы, они повернули на запад.

Так погиб наш командир Александр Васильевич Оборин. Своей героической смертью он спас жизнь многих танкистов. Второй его таран стал последним. В первом — это было при обороне Сталинграда — он срезал плоскостью своей машины крыло «мессершмитта» и на поврежденном самолете дотянул до аэродрома.

Полк осиротел. Трудно было поверить, что среди нас нет Оборина, которого все любили, как отца и самого лучшего друга.

А война не прекращается. С аэродрома взлетают очередные группы истребителей. Они идут в бой, повторяя последние слова командира: «За Родину!..»

Приехал командир дивизии.

 — Принимай хозяйство и командуй, — сказал он мне. — Только вот жену придется перевести в другую часть: не полагается инженеру быть под начальством мужа.

 — Есть, принять полк и командовать, только вместе с инженером, — ответил я. — Если придется, мы и в штрафной батальон пойдем вместе. Не маленькие мы, товарищ командир, воюем не за страх, а за совесть.

 — Ну что ж, если за совесть, пусть остается, — изменил свое решение комдив.

Полк продолжал жить и воевать.

Войска ведут бои местного значения. Лишь в районе города Сташув завязалось крупное сражение. Подтянув свежие силы, гитлеровцы пытаются перейти в контрнаступление. Им даже удается несколько потеснить наши части.

По вызову с переднего края веду восьмерку истребителей. На земле опять все закрыто пылью и дымом. Всматриваясь во мглу, замечаю группу «фокке-вульфов». Они безусловно пришли сюда для «расчистки» воздуха и поэтому охотно ввязались в драку. Плохая видимость мешает нам действовать монолитно. Бой ведем парами. Основное внимание уделяю тактической связи между ними, чтобы своевременно помочь тем, кто окажется в беде.

Первым же ударом мы с Егоровым сбили по «фокке-вульфу», но противник остервенело лез в лобовые атаки. Замечаю, как пара «фоккеров» устремляется к нам. Быстрым маневром отражаем ее удар, но на нас идет в лобовую уже новая вражеская пара. Самолеты сближаются с бешеной скоростью. Ловлю в прицел ведущего фашиста. Чувствую, что он тоже тщательно прицеливается. У кого больше выдержки?.. Противник открывает огонь с большой дистанции. Ага, значит, не выдержал. Трассирующие снаряды проходят рядом с моей машиной. Самолет гитлеровца растет в прицеле. Нажимаю гашетку. Заработали пулеметы и пушка.

Вижу, как фугасный снаряд отрывает левое, с черным крестом крыло. Самолет противника, быстро вращаясь вокруг своей оси, падает по крутой наклонной.

Сопина атакуют четыре истребителя. Боевым разворотом набираю высоту и бросаюсь на выручку. Но когда я изменил шаг винта, самолет начало так трясти, что трудно стало разбирать показания приборов. Ставлю винт в прежнее положение. Тряска уменьшается, но на фонаре кабины появился масляный налет. Сквозь него ничего не видно.

Выхожу из боя и держу курс на свой аэродром. В чем дело? Что случилось с машиной? После осмотра выяснилось, что поршень лопасти винта оказался спаянным со втулкой. Проделал эту замысловатую операцию бронебойный двадцатимиллиметровый снаряд: в лобовой атаке один из «гостинцев» фашиста угодил во втулку воздушного винта моего истребителя…