Что последовало после публикации письма Нины Андреевой?

Что последовало после публикации письма Нины Андреевой?

Валентин ЧИКИН: Со времен публикации письма Нины Андреевой прошло уже почти 20 лет. Но и у меня, и, думаю, у вас, Егор Кузьмич, всё это до сих пор свежо в памяти. Но для начала и для нашего читателя, и для самих себя хорошо бы восстановить обстановку тех лет. В 1988 году уже во всю клокотали страсти в общественной жизни. В газетах и журналах, книгах, спектаклях все чаще возникали вопросы, куда движется перестройка, почему мы не получаем реальных результатов.

К этому времени наиболее объективные и опытные наблюдатели уже начали понимать и говорить о том, что у перестройки как-то сбивается шаг. Я об этом сужу хотя бы по очеркам очень хорошего нашего друга, автора «Советской России» Ивана Васильева. Это честнейший человек, он так был рад перестройке, писал вдохновенные статьи и очерки. Он, главное, хотел пропахать общественную жизнь, партийную работу, он это знал очень близко. И вдруг он начал нам сигналить: что-то происходит не так. Об этом же говорила и почта газеты. Да и на заседаниях ЦК того времени зачастую разные оценки звучали.

И вот наша редакция получила большую пачку документов из Ленинграда. Перед этим мы опубликовали рецензию на пьесу Шатрова «Так победим!» В рецензии говорилось о том, что мы не можем в таком виде принять трактовку нашей советской истории, особенно фигуры главного нашего революционера В. И. Ленина. Были рецензии на этот спектакль также в «Правде» и «Советской культуре». И вот Нина Андреева, преподаватель химии из Ленинграда, откликнулась в своем выступлении на эти рецензии.

Мне показалось, что это животрепещущая материя. Но материал был разрозненный, нужно было создать нечто целостное из трех документов. Я разыскал автора и спросил, не будет ли она возражать, чтобы мы помогли ей это все переделать. Она ответила, что возражать будет, она сама все это переделает. После мартовских праздников мы получили ее новый материал, уже вполне готовый. Тогда мы послали в Ленинград одного из членов редколлегии, чтобы он лично познакомился с Ниной Андреевой, узнал о ней побольше в вузе, где она работает, показал ей нашу редакционную правку. С правкой Андреева согласилась, в парткоме ее охарактеризовали положительно, как человека особенно активного в общественной жизни. К слову, муж Нины Андреевой был известным историком, заведовал кафедрой в ЛГУ. Я так полагаю, она имела возможность консультироваться с ним, обсуждать определенные вопросы. Так что в каком-то смысле это плод «семейного творчества». И, право, ничего плохого или предосудительного я в этом не вижу.

Письмо «Советская Россия» опубликовала под рубрикой «Полемика». Оно было резким, принципиальным и спорным. Однако в целом этот материал вполне вливался в поток других писем и размышлений. В ответ на публикацию сразу повалили письма. В статье Андреевой затрагивался большой пласт самых разных острых проблем. А потому и отклики были разные: одни – соглашались и поддерживали Андрееву, другие – возражали ей, иногда резко.

Да и газеты к тому времени в стране уже были совсем разные. Помню, буквально через несколько дней после публикации письма вы, Егор Кузьмич, проводили совещание редакторов. Там вы упомянули и о статье «Не могу поступаться принципами», высоко ее оценив. Помнится, сказали, что надо бы нашей главной партийной газете «Правде» такие письма печатать.

Егор ЛИГАЧЕВ: Совещание это я проводил 14 или 15 марта. Горбачев в тот момент был в зарубежной командировке. Было оно плановое, никакого экстренного характера не носило, так что известно о нем было еще до публикации Нины Андреевой. Я просто посоветовал редакторам прочитать эту статью, поскольку меня в ней привлекло то, что я считал наиболее важным: неприятие сплошного очернительства, безоглядного охаивания прошлого. Ничего зазорного в том, что упомянул об этой статье на том совещании, я не вижу. Никаких указаний статью перепечатать не давал. Да и события начали развиваться далеко не сразу после совещания и возвращения Горбачева из командировки.

В.Ч.: Почему же буря грянула не сразу? Я думаю, причина в том, что в Политбюро к тому времени уже складывалась некая двойственность и в отношении перестройки, и к судьбе страны. И группа лиц – Шеварднадзе, Александр Яковлев, Медведев – искала любого повода, чтобы перетянуть на свою сторону «первое лицо». А «первое лицо» металось, и не только между разными группами, но, кажется, и внутри себя самого. Уж очень Горбачеву нравилось быть во всех этих «шестерках», «семерках», нравились комплименты Тэтчер и всякие французские встречи, и встречи в Америке.

Е.Л.: Да, он так к этому относился. Однажды прилетел из Италии и говорит: «Егор, ты знаешь, весь Рим меня провожал». Я ему: «Михаил Сергеевич, надо бы на Волгу съездить и в Сибирь». А он: мол, ты опять за свое, я тебе про Италию, а ты – Сибирь! И так довольно часто бывало.

В.Ч.: Я думаю, группировка разрушителей постоянно искала повода, чтобы дать бой. На самом деле повод с газетной публикацией был не самый лучший. Но ничего другого, чтобы обострить и раскачать ситуацию, они на тот момент не нашли. А обострить им было нужно. В этом активное участие принимала и творческая интеллигенция, те же Шатров, Гельман, Егор Яковлев. Две недели ушли на обработку друг друга и Горбачева: смотрите, мол, Михаил Сергеевич, что творит тут без вас Лигачев!..

Егор Лигачев рассказал далее, какая обстановка тогда сложилась вокруг него в руководящих партийных органах. По его словам, трещина в отношениях между ним и Михаилом Горбачевым к тому времени все более углублялась. Особенно после февральского Пленума ЦК, где линия Лигачева была поддержана большинством, что соответственно усилило его позиции и ослабило позиции яковлевской группировки. И вот эта группировка решила использовать публикацию статьи «Не могу поступаться принципами» в качестве реванша. Особенно это важно было перед XIX Партконференцией, где Егор Кузьмич намеревался отстаивать ленинские принципы и взгляд на историю, защищать партию и Советское государство от перерожденцев и изменников…

Е.Л.: Никакого «заговора», конечно, не было. Я письмо Нины Андреевой прочитал, когда оно было опубликовано в «Советской России». Буквально через несколько дней вел заседание секретариата ЦК. Пришел, когда все уже собрались и с большим воодушевлением, очень одобрительно обсуждали письмо Нины Андреевой «в кулуарах», так сказать. Когда Горбачев вернулся, я упомянул об этом, и было заметно, что такая поддержка, высказанная секретарями ЦК, Горбачева сильно встревожила.

Вы, Валентин Васильевич, правильно заметили, что в руководстве партии в это время была двойственность. А к 1988 году, можно сказать, произошло уже открытое размежевание на тех, для кого перестройка означала сохранение и развитие социализма, и тех, кто использовал ее для разрушения социализма. А главным вопросом размежевания стало отношение к нашей советской истории. Потому и письмо Нины Андреевой вызвало у них такую реакцию. Под давлением А. Яковлева и Шеварднадзе было созвано Политбюро, в повестке дня которого значился один вопрос: обсуждение публикации письма Нины Андреевой в «Советской России».

Начали обсуждение письма Нины Андреевой. Некоторые, особенно такие опытные люди, как Громыко, Соломенцев, попытались перевести разговор в русло обсуждения не статьи в «Советской России», а проблем в стране и хода перестройки в целом. Но тон всему задавал Яковлев. Он сразу и в крайне резких выражениях обрушился и на письмо Андреевой, и на «Советскую Россию». Статья была названа манифестом антиперестроечных сил, рецидивом сталинизма, главной угрозой перестройке…

Для того чтобы «уломать» несогласных, обсуждение статьи было продолжено на второй день. А между заседаниями шла активная обработка. Причем, как подчеркивает Лигачев, членам Политбюро, которые занимали другую, нежели Яковлев и его соратники, позицию, «буквально выкручивали руки».

…Александр Яковлев – фигура вообще зловещая, не обремененная какими-либо моральными устоями. Именно он больше всех призывал к «плюрализму мнений», и он же развернул буквально «охоту на ведьм». Используя самые нечистоплотные методы для разрушения социалистической системы, он прикрывался марксистской фразой и именем Ленина…

В.Ч.: Я о ходе Политбюро узнал, можно сказать, из первых уст. Вы заседали в пятницу и субботу. А в понедельник мне позвонил Горбачев. Я сразу почувствовал, что в кабинете он не один: там либо Яковлев, либо Черняев, либо Медведев. Горбачев меня спрашивает: кто это сделал – наши или ваши. Я сначала даже не понял, о чем речь. Он говорит: наши в ЦК или ваши в газете статью написали. Тогда я начал рассказывать ему про Нину Андрееву, преподавательницу из Ленинграда, о том, как она работала над материалом. Горбачев слушал не перебивая.

Надо сказать, что потом ходили мифы, да и сам Горбачев это не раз повторял, что-де никакой Нины Андреевой нет, в том смысле, что не она сама это писала. Интересно, что Медведев был знаком и с Ниной Андреевой, и с ее мужем, с которым вместе работал в ЛГУ. Возможно, он как-то и бросил, что, мол, не Андреева писала, а ее муж, а воспринято это было совершенно иным образом…

Горбачев спросил: «Ну и что, тебе нравится эта статья?» Я ответил, что, на мой взгляд, в ней очень много зрелых мыслей, и не только одна Андреева думает подобным образом. Тогда Горбачев начал возмущаться, зачем в письме-де столько о Сталине. Мол, все уже решено на XX съезде, не надо это ворошить и пересматривать. Или вот «еврейский вопрос»: зачем вы нас сталкиваете с евреями? У нас только что Сумгаит вспыхнул, меня клянут, говорят, что у Горбачева руки по локоть в крови, а ты, мол, развязываешь еще этот вопрос.

Потом осведомился, какие идут отклики. Я говорю, что откликов множество (за считанные недели пришло 6–7 тысяч писем), они самые разные: есть те, кто поддерживает Нину Андрееву, есть те, кто не поддерживает. А почему, спрашивает, ты не напечатал письмо Сараскиной. (Сараскина была автором «Московских новостей». Она действительно буквально на следующий день после публикации Андреевой принесла свой отклик. Но тем же вечером его и забрала. Очевидно, как раз для того, чтобы не напечатали, и можно было заявлять, что «Советская Россия» критических откликов не печатает.)

А вообще отклики с обеих сторон были категорические, резкие. Чтобы ввести полемику в какое-то контролируемое русло и не подбрасывать охапки хвороста в этот костер, мы провели в Ленинграде «круглый стол», в котором участвовала и сама Нина Андреева, публично подтвердившая, кстати, свое авторство. Там было вообще очень много участников, которые высказывали самые разные точки зрения. Мы уже подготовили материалы этого «круглого стола» для публикации. Об этом я и сказал Горбачеву. А он в ответ: нет уж, теперь об этом будет печатать «Правда». И 5 апреля вышла редакционная статья в «Правде»…

Я к тому времени уже немало поработал в прессе, в разном качестве, и не припомню, чтобы когда-то такое было. Бывали между газетами дискуссии, но чтобы целую полосу «Правда» посвятила одной публикации! Я несколько раз пытался вчитываться, чтобы понять, наконец, какие нам претензии предъявляют. Мы очень дружно жили с «Правдой». Но как только они получили задание готовить статью, так все будто отрезало, говорились какие-то общие слова. Хотя я знал, что ответственный секретарь Черняк и кто-то из партийного отдела частями возили статью Яковлеву. Он куски эти просматривал, редактировал, вносил поправки, акценты расставлял.

Статья в «Правде» (она называлась «Принципы перестройки: революционность мышления и действий») была крикливой и демагогической. Сейчас, когда мы знаем, что произошло, к чему эти люди стремились, как себя вели в дальнейшем, не заметить этого невозможно.

Оговорившись, что автор имеет право отстаивать свою точку зрения, составители статьи тут же фактически отказывают в этом праве Нине Андреевой. Она и опубликовавшая ее письмо «Советская Россия» обвиняются в «искусственном противопоставлении нескольких категорий советских людей». Хотя в письме Андреевой советским людям, если кто и противопоставлен, так это разрушители социализма. Особенно очевидно это сегодня, когда знаешь, кем на самом деле оказались Яковлев и его единомышленники, писавшие 5 апреля в «Правде», что главная задача, которая стоит перед обществом, – «как нам быстрее возродить ленинскую сущность социализма».

Статья Андреевой с «претенциозным названием» (кстати, дословно взятым из выступления Горбачева) обвинялась в «неконструктивности», а все, кто поддержал высказанные в ней мысли, в «неприятии самой идеи обновления», – в том, что они в этом корыстно заинтересованы. И об этом писали деятели, которые всегда руководствовались лишь корыстью, понятия не имея, что такое идеалы и убеждения. «Больше гласности, больше демократии», – писали те, кто одновременно затыкал рот всем своим оппонентам, не гнушаясь и прямой ложью. «Больше социализма», – утверждали те, кто 2–3 года спустя будет яростно проклинать социалистическую идеологию.

Но с некоторыми пассажами правдинской статьи невозможно не согласиться: «Правда одна. Нужны полная ясность, четкость и последовательность, нравственный ориентир на будущее».

Сегодня эта правда очевидна, как и то, кто стал нравственным ориентиром, а кто – символом безнравственности и беспринципности.

В.Ч.: После публикации редакционной статьи в «Правде» начали из номера в номер печатать так называемые отклики. Еще поначалу попытались изобразить «плюрализм», и два-три отклика были в поддержку публикации «Советской России». Но Яковлев устроил разнос, заявил, что никакой поддержки, что только одна струна должна звучать! И пошли нас молотить. Письма от граждан, организаций, творческих союзов. Некоторые потом говорили мне: ты, мол, прости, мы и так самые последние отписались, но нас заставили.

И конца этому не было. Я приходил на работу, включал телевизор – там дискуссия на эту тему. Открывал газеты – там то же самое. Я не выдержал и стал узнавать, когда же все это закончится. Никто не мог сказать, дирижировал всем Яковлев. Потом сказали, что до XIX партийной конференции будет идти эта волна. Еще три месяца травли!..

К слову, буквально на другой день после разговора с Горбачевым, когда я сказал, что примерно 40 % откликов – от противников Нины Андреевой, а 60 % – от сторонников, приехали в редакцию ответственные помощники ЦК арестовывать почту нашей газеты. Оказывается, Яковлев не поверил, что у Андреевой столько сторонников, заявил, что все это ложь. И вот вывезли восемь огромных мешков с нашей корреспонденцией – перечитывали, пересчитывали, сколько «за», а сколько «против». Но заведующий сектором печати ЦК Бакланов, честный и порядочный человек, подтвердил: наши оценки правильны.

Е.Л.: После статьи в «Правде» началась настоящая травля так называемых антиперестроечных сил. И то, что не смогли сделать на Политбюро, то есть объявить меня «заговорщиком», с легкостью делала пресса. Меня что поддерживало? Была масса писем от простых людей, которые писали: держитесь, Егор Кузьмич, не уходите в отставку, боритесь.

То, что «Советская Россия» опубликовала тогда письмо Нины Андреевой, это был пример мужества. Тогда было суровое время, тучи над страной сгущались, а статья была, без преувеличения, ярким лучом света для многих.

В.Ч.: На первый взгляд, это была проигранная нами битва. Но колокол прозвучал! Нина Андреева взяла на себя мужество сказать о том, о чем другие думали, но молчали. Ее слова были не какой-то «платформой консерваторов», а голосом народа. Мы ударили в колокол – и это начало резонировать! И это оказывало, и будет оказывать влияние на сознание сегодняшних людей. Люди, читающие ее письмо сегодня, видят, что сама жизнь подтвердила его истинность!

«Советская Россия», 1 июля 2006 г., стр. 10

Данный текст является ознакомительным фрагментом.