Глава 6 Свобода

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6 Свобода

Все в окружении Джона Кеннеди знали, что он предпочитает заниматься внешнеполитическими проблемами. С другой стороны, президент понимал, что не может игнорировать вопросы внутренней политики. В начале 1962 года Кеннеди надеялся, что этот год принесет снижение международной напряженности. Он предвидел рост благосостояния, что, по его мнению, поднимет его и без того высокий рейтинг. Рецессия, преследовавшая экономику страны на протяжении его первого президентского года, отступила, и в 1962 году в послании «О положении в стране» он говорил о «магистральном пути к экономическому оздоровлению и развитию …, о новых рекордных цифрах потребительских расходов, трудовых доходов, и промышленного производства» [285]. Но экономический рост сопровождался некоторыми отрицательными явлениями. В начале 1962 года перед государством возникла новая экономическая проблема — на этот раз не спад, но инфляция. Кеннеди решил, что пробил час, когда американцы должны согласиться на жертвы во имя процветания страны и обуздания инфляции. Он призвал корпорации и профсоюзы «применить тест на соответствие общественным интересам» при определении уровня желаемых прибылей и зарплат. К началу весны президент был уверен, что его призыв был услышан, и владельцы корпораций согласны ввести ограничения на рост цен [286]. В частности, сталелитейная промышленность демонстрировала активную поддержку его начинания по отсрочке повышения цен [287].

Однако всего через несколько дней президент корпорации «Юнайтед Стейтс Стил» Роджер Блау пришел в Белый дом, чтобы сообщить президенту, что они повышают цену на сталь на 3,5 %. Все меньшие сталелитейные компании последовали их примеру. «Вы обманули меня», — в гневе крикнул Кеннеди Блау. Министр труда Артур Голдберг, приложивший неимоверные усилия для удержания цен, высказался еще жестче: «Это война». Администрация Кеннеди действительно пошла в наступление. Президент призвал Конгресс провести расследование на предмет нарушения антимонопольного законодательства. Роберт Кеннеди собрал большое жюри, которое должно было выяснить, не явилось ли увеличение цен результатом тайного сговора между компаниями. «Мы были готовы на все: вытащить на свет их счета расходов, изучить всю их прошлую и текущую деятельность», — вспоминал министр юстиции и генеральный прокурор [288]. Пресса в основном поддерживала президента, общественное мнение также было не на стороне Блау. Кларк Клиффорд, юрист и доверенное лицо Кеннеди, в частном порядке встречался с Блау и другими руководителями сталелитейной промышленности, чтобы дать им понять, какую цену они на самом деле могут заплатить за свою настойчивость. Однако решающую роль в конфликте, вероятно, сыграло прозвучавшее в выступлении президента резкое осуждение инициированного сталелитейными монополиями ценового скачка:

«Одновременные и идентичные действия корпорации „Юнайтед Стейтс Стил“ и других ведущих сталелитейных компаний … демонстрируют абсолютно безответственное и непростительное игнорирование общественных интересов… В то время, когда от каждого гражданина требуются самоограничение и самопожертвование, американский народ, и я в том числе, не может принять ситуацию, в которой крохотная горстка сталелитейных магнатов, чья жажда личной власти и наживы превышает чувство гражданской ответственности, проявляет полное презрение к интересам ста восьмидесяти пяти миллионов американцев» [289].

Под давлением Белого дома, прессы и общественности сталелитейные боссы скоро сдались. Через три дня после объявления о повышении цен Блау заявил об отмене принятого решения, и, как и раньше, его примеру тут же последовали меньшие сталелитейные компании. Кеннеди предусмотрительно отказался от публичных торжеств по этому поводу, и правильно поступил. Объявить войну магнатам бизнеса — неслыханная дерзость со стороны президента [290].

Кеннеди редко позволял себе резкие высказывания в публичных выступлениях. Но в частных беседах выражений не выбирал, так что ближайшее окружение президента привыкло к его сквернословию («Как я ненавижу этих ублюдков». «Они нас уделали, и теперь нам надо попытаться уделать их». [291]) Он мог взорваться, читая критические замечания в свой адрес в газетах. («Чертова Herald Tribuneопять за свое», — как-то прорычал он, после чего аннулировал подписку на газету во всех подразделениях Белого дома [292].) Его мимолетный гнев, направленный против мира бизнеса, был одним из немногочисленных публичных проявлений темных черт его характера [293].

Что касается инфляции, то, в конечном счете, она не стала для Кеннеди проблемой. Весной 1962 года казавшееся таким надежным оздоровление экономики пошло на спад. В середине марта в результате сокращения производства и (по заключению Совета экономических консультантов при президенте США) «враждебного отношения правительства к предпринимательству» произошло значительное (на 22 %) падение рынков [294]. Теперь Кеннеди проявлял осторожность, так как не мог снова противопоставить себя деловым кругам [295].

Экономический спад возродил интерес к давно откладываемому снижению налоговой ставки, которое, по мнению Уолтера Хеллера, станет стимулирующим фактором для находящейся в застое экономики. Хеллер предложил снизить налоговую ставку для верхней группы налогоплательщиков с 70 % до 50 %. Кеннеди, не очень разбирающийся в экономике и мало ею интересующийся, не мог сам оценить представленные цифры и быстро согласился с расчетами Хеллера. В послании «О положении в стране» за 1963 год он без возражений поддержал предложение: «Я уверен, что принятие в этом году законодательных актов о снижении налогов и налоговой реформе превосходит по своей значимости все другие проблемы внутренней политики, рассматриваемые сейчас Конгрессом, поскольку мы не сможем быть долговременными лидерами в борьбе за мир и свободу, если не зададим нужный темп развитию нашей экономики» [296]. В Палате представителей снижение налогов было одобрено значительным большинством голосов, но коалиция республиканцев и демократов-южан в Сенате блокировала его, мотивируя свою позицию опасениями, что меньшие поступления в казну вызовут рост бюджетного дефицита [297].

* * *

Популярность Кеннеди среди простых американцев в определенной степени компенсировала недостаток уважения к нему со стороны Конгресса. Но были и другие причины беспокоиться, что его популярность — и даже само пребывание на посту президента — могла оказаться под угрозой. Практически всю свою взрослую жизнь, куда бы он ни поехал, Кеннеди везде искал сексуальных приключений. Неудивительно, что его статус делал его особенно заманчивой добычей для дам. Друзья, помощники и такие же, как он, сексуально озабоченные политики, объединив усилия, наперебой знакомили президента с представительницами прекрасного пола. В его донжуанский список входили кинозвезды, манекенщицы, родственницы друзей и дорогие девушки по вызову. Свидания часто организовывали сами женщины или третьи лица, сопровождавшие их на светских мероприятиях [298].

Кеннеди не стыдился и не скрывал своих любовных похождений. Когда ему предстояла поездка в Париж, французский посол обеспечивал ему встречи с дамами в период пребывания во Франции. Во время переговоров на Бермудских Островах он шокировал британского премьер-министра Гарольда Макмиллана, сообщив ему: «Если у меня три дня нет женщины, начинает ужасно болеть голова» [299]. В Нью-Йорке, где у него была квартира, он не раз ускользал от сотрудников секретной службы на какое-нибудь тайное любовное свидание. Повышенное сексуальное влечение было одним из многих побочных действий регулярно принимаемого им кортизона. Но Кеннеди никогда не искал средств борьбы с этим недугом [300].

В начале 1962 года появилась реальная угроза его репутации. Директор ФБР Эдгар Гувер, который обеспечил себе неуязвимость, собирая досье на президентов, членов Конгресса и других видных людей, стал не без удовольствия делиться с Кеннеди пикантной информацией о некоторых интересных привычках президента. Свои действия Гувер объяснял необходимостью защитить Кеннеди, одновременно давая понять, что может значительно подпортить ему карьеру. Среди многочисленных президентских «спутниц», как деликатно называл их Гувер, была некая Джудит Кэмпбелл, часто посещавшая Белый дом во время отсутствия там Жаклин и другие места свиданий, когда первая леди была дома. Доклад Гувера Кеннеди назывался «Джудит Э. Кэмпбелл, сообщница гангстеров». В нем говорилось, что «свободная художница» Кэмпбелл «связана с известными в преступном мире личностями, Сэмом Джанкана из чикагской группировки и Джоном Роселли из лос-анджелесской». Далее приводился длинный список сделанных с телефона Кэмпбелл звонков в Белый дом и места пребывания Кеннеди за пределами Вашингтона. Эта информация представляла особую опасность для Кеннеди, так как ЦРУ пользовалось услугами Джанкана и Роселли в своих упорных, хотя и бесплодных попытках отправить Кастро на тот свет. Ни о чем этом президент, по-видимому, ранее не знал, и был потрясен тем, что Гувер прямо угрожает ему и вполне может «слить» собранный материал прессе. Кеннеди немедленно прекратил отношения с Кэмпбелл. Но отношений с другими женщинами не прервал [301].

Не меньшую проблему представляло внушающее серьезные опасения состояние здоровья Кеннеди. К 1962 году ежедневные инъекции кортизона позволяли держать болезнь Аддисона, сам факт наличия которой Кеннеди держал в тайне, под контролем. Хотя полностью победить болезнь не удалось. Но он страдал и от других тщательно скрываемых недугов, среди которых, по некоторым утверждениям, были колит, простатит, бессонница и венерические заболевания. Каждый день его лечило множество врачей. При этом Кеннеди позаботился о том, чтобы о существовании, по крайней мере, одного из них — Макса Джекобсона, который часто по нескольку раз в день давал ему амфетамины, — другие доктора некоторое время даже не догадывались. По их предписаниям Кеннеди ежедневно делали уколы целого ряда самых разнообразных препаратов [302].

Самой серьезной проблемой для Кеннеди оставалась его спина. Боли в позвоночнике часто становились невыносимыми. Проблемы со спиной начались у него в юности, хотя семья Кеннеди продолжала утверждать, что они были результатом травмы, полученной им во время войны на Тихом океане. Особенно тяжело ему было в поездках, когда не было возможности отдыхать в течение дня. В 1961 году в Оттаве он участвовал в церемонии высаживания деревьев, организованной премьер-министром Канады Джоном Дифенбейкером, которого Кеннеди терпеть не мог. Копая, Кеннеди потянул спину и в течение нескольких недель страдал от такой сильной боли, что почти не мог работать и передвигался на костылях. Обычно он скрывал свои недуги от посторонних, оставляя костыли за пределами кабинета, в котором его ожидали посетители. По крайней мере, один из лечащих его врачей и несколько человек из сотрудников секретной службы предсказывали, что ему, возможно, второй президентский срок придется провести в инвалидной коляске [303].

Влияли ли недуги Кеннеди на исполнение им президентских обязанностей? Можно предположить, что, проживи он дольше, наступил бы момент, когда в силу плохого состояния здоровья он не смог бы больше возглавлять государство. Некоторые из лечащих врачей и брат Роберт предупреждали его об опасности чрезмерного употребления лекарств, особенно амфетаминов. Кеннеди всегда отмахивался от этих предостережений. Известно, что распространенным побочным эффектом ежедневного приема кортизона есть «повышенное чувство уверенности в своих силах и способностях» [304]. Однако эту же черту характера можно найти и у многих других политиков, которые никогда не принимали кортизон.

Что бы ни готовила ему судьба в будущем, до которого он не дожил, нет веских оснований полагать, что в реальной жизни состояние здоровья мешало Кеннеди быть дееспособным руководителем. Боль и ожидание неизбежного обострения болезней были постоянными спутниками его жизни, но на посту президента он вел себя так, что очень немногие американцы догадывались о его недомоганиях, а во всем мире его воспринимали как энергичного, активного, полного сил молодого лидера. То, что Кеннеди был в значительной степени ограничен в своей физической активности, не служило препятствием в процессе принятия политических решений так же, как инвалидность Франклина Рузвельта почти до конца жизни не мешала последнему быть подлинным лидером нации. После тщательного изучения медицинских карт Кеннеди историк Роберт Даллек писал: «Несмотря на то, что часто возникающие кризисные ситуации в международной и внутренней политике держали его в постоянном напряжении, он выдержал в борьбе с трудностями, которых на неполный срок его президентства выпало больше, чем многим его коллегам на полный… Будет справедливым отметить, что Кеннеди мужественно преодолевал физические страдания. Проблемы со здоровьем президента не имели сколько-нибудь существенного влияния ни на одно важное решение» [305]. Многие факты, связанные с эпохой президентства Кеннеди, скрываются. Но, по-видимому, Даллек прав, делая заключение, что во время недолгого пребывания на посту президента Кеннеди эффективно выполнял свои функции.

* * *

На протяжении всей своей политической карьеры Кеннеди выступал за соблюдение гражданских прав афроамериканцев. Будучи членом Конгресса в 50-е годы, он мало чем мог помочь движению за расовую справедливость, так как большинство конгрессменов не были готовы обсуждать эту проблему. В отличие от них Кеннеди поддержал решение Верховного Суда по делу «Браун против Совета по образованию» в 1954 году. В выступлениях 50-х годов он часто обращался к теме равенства прав, положительно отзываясь о зародившемся тогда движении за десегрегацию и таких организованных протестных акциях, как автобусный бойкот в Монтгомери и сидячие забастовки в Гринсборо. Он одобрительно относился к деятельности Мартина Лютера Кинга-младшего и в 1960 году помог освободить его из тюрьмы. Безусловно, позиция защитника гражданских прав была, прежде всего, логически и политически обусловленной его принадлежностью к массачусетским либеральным демократам. В сентябре 1960 года Кеннеди включил вопрос о гражданских правах в первый, и наиболее важный, раунд телевизионных дебатов, в частности сказав: «Когда рождается негритянский ребенок… вероятность того, что он закончит колледж, составляет всего одну треть от [шансов] белого [ребенка получить высшее образование]. Он имеет в три раза меньше шансов приобрести престижную профессию, в два раза меньше шансов стать владельцем собственного дома… Я думаю, что мы можем добиться большего. Я не хочу, чтобы таланты хотя бы одного американца пропадали зря» [306]. Он не наметил путей решения проблемы, но, по крайней мере, констатировал ее наличие.

Попав в Белый дом, Кеннеди оказался слишком поглощенным перипетиями на международной арене и слишком озабоченным тем, как бы лишний раз не обострить отношений с политическими оппонентами внутри страны, чтобы вплотную заняться проблемой нарушения гражданских прав афроамериканцев. Время от времени он призывал своих советников искать пути решения проблемы, в основном делая это через своих помощников Харриса Уоффорда и Льюиса Мартина, которым он поручил ею заниматься. Но чуть ли не каждый раз, когда они предлагали какие-то конкретные шаги, Кеннеди отступал. Такая модель поведения президента, при которой риторика его многообещающих заявлений сменялась сопротивлением реальным действиям, наблюдалась с первого дня его пребывания в Белом доме. Уоффорд и Мартин предложили включить в инаугурационную речь смелую формулировку о необходимости обеспечения гражданских прав цветного населения. Она оставалась в тексте речи до самого последнего момента, но Кеннеди так ее и не произнес, заменив более туманной фразой, в которой расовый фактор напрямую не упоминался [307]. Осторожность взяла верх.

Нельзя сказать, что Кеннеди не предпринимал практических шагов, направленных на преодоление расовой дискриминации. По его указанию афроамериканцев принимали на посты в государственном аппарате, прежде всего в Белом доме и других органах федерального правительства. При этом впервые в истории чернокожим предлагали должности не только в подразделениях, занимающихся вопросами расовой справедливости и гражданских прав. При Кеннеди в федеральном правительстве работало беспрецедентно большое количество афроамериканцев, хотя они все еще составляли очень небольшой процент сотрудников госаппарата и еще меньший процент высокопоставленных чиновников. Да и на правительственные приемы и встречи Кеннеди приглашал больше афроамериканских лидеров, чем любой из его предшественников на президентском посту. И Джон, и Роберт Кеннеди в своих выступлениях касались, хоть и коротко, внешнеполитического значения движения за гражданские права. В первом своем послании «О положении в стране» президент сказал: «Лишение конституционных прав по расовому признаку, которому подвергаются некоторые из наших сограждан, — на выборах, или в иных ситуациях — идет вразрез с чувством справедливости, присущим нашему народу, и делает нас объектом критики за рубежом, где нас упрекают в том, что наша демократия не отвечает высоким принципам, заложенным в ее основу» [308].

Выступая вскоре в Университете штата Джорджия, Роберт Кеннеди прямо заявил: «Получение дипломов вашего университета студентами Шарлейн Хантер и Гамильтоном Холмсом [первые афроамериканцы, зачисленные в этот университет], несомненно, будет способствовать борьбе с коммунистическими настроениями и идеологией партизанской войны на мировой арене» [309]. Даже эти скромные усилия власти производили значительное впечатление на чернокожих избирателей. В начале 1961 года журнал Frontierсообщал: «В округах с явным преобладанием негритянского населения наблюдается единодушная поддержка демократов» [310]. Кеннеди, однако, опасался, что слишком очевидная расположенность к нему черных избирателей оттолкнет от него белых южан [311].

Непоследовательность позиции Кеннеди приводила к тому, что некоторые афроамериканские лидеры теряли к нему доверие. Президент столько раз откладывал аудиенцию Мартина Лютера Кинга, что последний заявил: он «никогда больше не будет просить о личной встрече» [312]. Лидеры умеренной Национальной городской лиги также не удостоились внимания президента, несмотря на все усилия Харриса Уоффорда.

Между тем предложение президента ускорить десегрегацию школ было отвергнуто, на том основании, что это «обречет на бесславную кончину федеральную помощь средней и высшей школе» [313]. Попытка «запретить дискриминацию в программах жилищного строительства, осуществляемого на средства казны» натолкнулась на следующий убийственный аргумент: «абсолютно очевидно, что даже если билль о создании Министерства городских дел будет подготовлен, его потеряют» [314]. Некоторое время Кеннеди не предпринимал никаких дальнейших действий по этим вопросам. Он чувствовал себя увереннее, борясь с дискриминацией в сферах занятости и избирательного права.

В марте он подписал указ «О создании президентской комиссии по обеспечению равных возможностей при трудоустройстве», подтвердивший указ 1955 года, который запрещал «дискриминацию работающих или кандидатов на рабочее место в федеральных учреждениях по расовым, религиозным или национальным соображениям». Предыдущий указ не очень активно выполнялся при президенте Эйзенхауэре. Кеннеди дополнил его пунктом о «правовой защите интересов, обеспечивающей гарантии трудоустройства социально уязвимых кандидатов и равного отношения к работающим, независимо от их расовой принадлежности, политических или религиозных убеждений, цвета кожи или национальности» [315]. Но эффективность предусмотренных указом мер раскрывалась постепенно, а по-настоящему активные действия по десегрегации трудовых прав начались только через несколько лет, когда было принято соответствующее законодательство [316].

Харрис Уоффорд, самый пылкий в аппарате Белого дома защитник гражданских прав чернокожего населения, не делал публичных заявлений без предварительного согласования с президентом. В своих выступлениях 1961 года он, в основном, не касался спорных вопросов межрасовых отношений, поскольку их опасался Кеннеди. Президент больше склонялся к принятию мер по предоставлению гарантированных избирательных прав, используя с этой целью исполнительные указы и обеспечивая соблюдение существующих законов. Поэтому в марте 1961 года Уоффорд выступил с речью под названием «Новые рубежи в гражданских правах», в которой поддержал предлагаемую Кеннеди тактику борьбы против дискриминации афроамериканцев в избирательном процессе. Не будет ли лучше, спрашивал Уоффорд, «отказаться от долгой, шумной и бесперспективной битвы в Конгрессе ради того, чтобы спокойно и постепенно добиваться положительных результатов, эффективно выполняя президентские указы». Уоффорд утверждал, что он (как и президент) отдает предпочтение второму варианту действий. То, что он говорил, очень напоминало слова Буккера Т. Вашингтона: «Сейчас негры должны сознательно готовиться к овладению новыми рубежами в науке и технике, промышленности, дипломатии, экономических и социальных вопросах мирового развития». Но Уоффорд также с горечью отмечал, «тот факт, что миллионы цветных американцев» живут «в сельских районах на юге, где многие из них до сих пор лишены даже права голоса» [317]. В то же самое время Министерство юстиции усилило контроль над соблюдением имеющихся, хоть и несовершенных, законов о гражданских правах, принятых в 1957 и 1960 годах, чтобы гарантировать избирательные права всем гражданам. В конце 1961 года Роберт Кеннеди заявил: «Министерство юстиции обязано провести расследование и направить дело в судопроизводство в каждом случае нарушения, по расовым мотивам, права граждан зарегистрироваться в списках избирателей и проголосовать» [318].

Через два года после того, как во время президентской кампании Джон Кеннеди пообещал запретить дискриминацию в жилищном строительстве («одним росчерком пера», говорил он в 1960 году), соответствующий указ еще не был подписан. Но к 1962 году от него стали требовать гораздо большего. Он планировал одновременно с подписанием указа создать Министерство городских дел и сделать Роберта Уивера министром и первым чернокожим членом кабинета. (Уивер стал министром жилищного строительства и городского развития во время президентства Линдона Джонсона). Однако конгрессмены-консерваторы заблокировали решение о создании нового министерства и тем самым получение Уивером министерского портфеля. Более того, Кеннеди решил дождаться окончания промежуточных выборов в Конгресс в ноябре 1962 года, прежде чем подписать указ. И даже тогда президент был полон сомнений, определяя сферу применения указа, опасаясь, что он нанесет ущерб рынку жилья и спровоцирует вражду и насилие. В конце концов, он ограничил действие нового закона только государственным и муниципальным жилищным строительством и жильем, финансируемым ссудами с правительственной гарантией. В указе ничего не говорилось о частных финансовых институтах, предоставляющих ипотечные кредиты, а именно эти учреждения упорно отказывались работать с чернокожими клиентами.

Президентский указ вышел таким слабым и половинчатым, что Джону и Роберту Кеннеди пришлось долгое время успокаивать Уивера, членов администрации и активистов движения за гражданские права, прежде чем указ был обнародован. Но даже в таком урезанном виде указ вызвал ожесточенное сопротивление многих органов местного самоуправления, особенно в южных районах страны, населенных белыми. Предложение Кеннеди принять поправку к Конституции об отмене избирательного налога также не прошло, и было в итоге утверждено Конгрессом только после его гибели [319].

В 1961 году, еще до того как Кеннеди стал президентом, Уоффорд говорил, что американская администрация «в вопросах гражданских прав летит с одним включенным мотором — Верховным судом». Но теперь, сказал он, «исполнительная ветвь подключается к работе, а это огромный новый источник энергии» [320]. Действительно, в некоторых областях указы президента привели к значительным положительным сдвигам. В целом же, его тактика использования исполнительной власти для решения проблем негритянского населения не дала ожидаемых результатов. Несмотря на громкие лозунги «Достижения в обеспечении гражданских прав» и «Прогресс в области обеспечения гражданских прав», успехи были скромными и немногочисленными. Президентские указы могли эффективно работать только при наличии мощной поддержки как внутри правительственных структур, так и за их пределами. Такой поддержки у президента еще не было [321].

* * *

После Второй мировой войны движение за гражданские права цветного населения постепенно набирало обороты. Но только процесс по делу «Браун против Совета по образованию», впервые со времени Реконструкции Юга, потребовал вмешательства президента для исполнения судебного решения. В результате драматических событий вокруг Центральной средней школы в Литтл-Рок (штат Арканзас) президент Эйзенхауэр попытался ускорить процесс десегрегации школ в южных штатах страны. Он передал под федеральный контроль Национальную гвардию штата Арканзас и приказал ей обеспечить безопасный доступ в школу чернокожих учащихся. Но, в целом, акции в защиту гражданских прав не были многочисленными и проходили без вмешательства президента. Так, автобусный бойкот в Монтгомери прошел почти без насилия и завершился в 1956 году после решения Верховного суда. В 1960 году сидячие забастовки в Гринсборо также проходили, в основном, мирно и ограничивались лишь одним районом, хотя и привлекали к себе внимание всей страны. Однако первый год президентства Кеннеди совпал с началом значительного роста массовых акций в защиту конституционных прав цветных граждан. Эти акции продолжались все время, пока он был у власти, и вызвали волну насилия [322].

Весной 1961 года начались так называемые «рейсы свободы» на автобусных маршрутах, соединяющих южные штаты. Участниками этих рейсов были группы черных и белых мужчин и женщин, которые протестовали против расовой дискриминации, демонстративно располагаясь в залах ожидания для белых пассажиров. Незадолго до этого Верховный суд признал незаконной сегрегацию в системе автобусного сообщения между штатами. Джеймс Фармер, лидер Конгресса за расовое равноправие, решил проверить действенность нового постановления.

Фармер организовывал первые «рейсы свободы», которые он называл «поездками примирения», почти четырнадцатью годами раньше, в 1947 году. Тогда черных и белых участников протестных акций, также занимавших в автобусах и на станциях места, предназначенные только для белых, быстро и часто с применением грубой силы арестовывала местная полиция. Некоторые арестованные проводили по нескольку месяцев в исправительно-трудовых лагерях строгого режима. Конгресс за расовое равноправие вскоре отказался от этой практики и не возвращался к ней до того момента, как Кеннеди стал президентом. Как и многие другие афроамериканцы, Фармер полагал, что Кеннеди поддержит ненасильственные протестные действия, и в мае 1961 года, имея законодательную поддержку, новая группа начала «рейсы свободы» в самых южных штатах страны. Они ездили на рейсовых автобусах компаний «Грейхаунд» и «Трейлуэйз» и на каждой станции пытались пользоваться услугами в общественных помещениях, отведенных только для белых. При этом участники «рейсов свободы», как сказал один из них, были готовы к насильственным действиям со стороны своих противников: «Мы можем принять все, что может преподнести нам белый человек, но нам нужны наши права. Мы знаем наши права, и они нужны нам сейчас» [323].

15 мая 1961 года направляющийся в Бирмингем автобус «Грейхаунд» с участниками «рейса свободы» подъезжал к Аннистону в штате Алабама, когда его встретили пятьдесят легковых машин. Находящиеся в них белые были вооружены битами, цепями и еще чем попало. Они окружили автобус, порезали шины и не прекращали преследования, пока тот не остановился. После этого нападающие бросили внутрь автобуса зажигательную бомбу и стали избивать выбегающих пассажиров, некоторым из которых все же удалось пересесть в подъехавшие машины сторонников «рейда свободы». Полицейских на месте событий не оказалось. Вскоре автобус «Трейлуэйз» с участниками другого «рейда свободы» был остановлен на подъезде к Бирмингему той же бандой. На этот раз избиению подверглись не только пассажиры, но также репортеры, фотографы и просто случайные прохожие. Попытки вызвать полицию снова были безрезультатными. В Белом доме о «рейдах свободы» узнали, только когда сообщение Associated Pressо событиях в Аннистоне и Бирмингеме появилось в New York Times[324].

Несмотря на свой имидж энергичного государственного деятеля, на обещания «заставить страну двигаться вперед», Джон Кеннеди не был настоящим лидером. Он впервые столкнулся с применением физического насилия против участников десегрегационных акций, и его первоначальной реакцией было раздражение. Он справедливо возмущался, что никто раньше не сообщил ему о «рейдах свободы». Но больше всего он был обеспокоен тем, что назвал «этой проклятой возней с гражданскими правами» и тем, как она отразится на его отношениях с представителями южных штатов в Конгрессе и насколько повредит международной репутации США [325]. Когда стало ясно, что скоро начнутся новые «рейды свободы», президент попытался связаться с губернатором Алабамы Джоном Паттерсоном, который не отвечал на его звонки. Президент поручил решение проблемы министру юстиции. Роберт Кеннеди, в конце концов, дозвонился до Паттерсона, который пообещал защитить участников «рейдов свободы», но не выполнил своего обещания. После того как был избит и попал в больницу Джон Сайгенталер, помощник министра юстиции, посланный на юг как переговорщик, Роберт Кеннеди направил туда федеральных маршалов, которые должны были находиться в автобусах для защиты протестующих. Но и они не смогли остановить волну насилия [326].

«Рейсы свободы» ознаменовали начало нового этапа в развитии движения в защиту гражданских прав и поставили новые задачи перед Джоном и Робертом Кеннеди, которые в первые месяцы президентства Джона не уделяли должного внимания расовым проблемам.

По настоянию брата президент не делал публичных заявлений о событиях в Алабаме. В частном порядке он позвонил Харрису Уоффорду и попросил его «отменить [мероприятие]… Остановите их. Уберите ваших друзей с этих автобусов». Такое задание, однако, было не по силам не только Уоффорду, но и самому президенту [327]. Со своей стороны Роберт Кеннеди сказал судебным исполнителям, что он «очень, очень расстроится, если эта группа не сможет продолжать свои поездки». Насилие, особенно избиение Сайгенталера, привело министра юстиции в ярость. Но он тоже продолжал уговаривать организаторов «рейсов свободы» воздержаться от дальнейших поездок. Временами казалось, что он склонен возлагать вину за происходящее больше на участников акций, чем на тех, кто их избивал. «Хотел бы я знать, болит ли у них душа за свою страну. Знают ли они, что один из них выступает против атомной бомбы, — да, он даже устроил протест в тюрьме… Сейчас любые необдуманные действия, дискредитирующие нашу страну, могут значительно усложнить миссию президента», — сказал он, имея в виду предстоящую встречу Кеннеди с Хрущевым [328].

Через пять дней после кровавых событий в Алабаме президент Кеннеди впервые выступил с официальным заявлением о ситуации в южных штатах, сказав, что она «порождает у меня глубокую тревогу, которую не могут не разделять большинство граждан штата Алабама и всей Америки». Он обратился к властям штата с призывом предотвратить насилие в будущем.

Но Кеннеди практически не выразил поддержки участникам «рейсов свободы». «Я бы также хотел надеяться, что любой житель или гость штата Алабама будет воздерживаться от действий, могущих так или иначе спровоцировать новые вспышки насильственных действий», — продолжил он [329]. Когда декан юридического факультета Йельского университета Юджин Ростоу стал убеждать президента десегрегировать все общественные помещения, Кеннеди с возмущением отказался. «Что он, черт возьми, от меня хочет? Я и так сделал больше для обеспечения гражданских прав, чем любой другой американский президент в истории. Никто не мог бы сделать больше!» — взорвался он гневной тирадой, как только Ростоу ушел [330]. Во втором послании «О положении в стране» он торжественно обещал высадить американцев на Луну, но ни словом не упомянул, ни события в Алабаме, ни вообще гражданские права [331].

* * *

Тем не менее, после «рейсов свободы» братья Кеннеди стали серьезнее относиться к движению за гражданские права, сознавая, что это движение будет только нарастать, год за годом набирая силу. Пока президент еще медлил и в своих действиях руководствовался прагматизмом, расчетом и осторожностью, Роберт Кеннеди быстрее принял реальность и постепенно увлекся своей ролью в поддержке движения, исполняя ее с тем же пылом, с каким когда-то организовывал предвыборную кампанию своего брата.

Осторожность, постоянно проявляемая президентом в попытках решения проблемы расового неравноправия, нашла свое отражение в его новой инициативе. Он привлек группу лидеров делового мира к созданию программы под названием «Планы прогресса», в рамках которой предпринимателей убеждали нанимать на работу афроамериканских сотрудников. Руководители программы утверждали, что она «откроет новые возможности трудоустройства», а президент определил ее как «исторический шаг вперед в обеспечении равноправия при трудоустройстве для всех американцев независимо от расы, цвета кожи и убеждений» [332]. Программа проходила под эгидой Комиссии по обеспечению равных возможностей при трудоустройстве и действительно способствовала тому, что в компаниях, где раньше работали только белые, появились черные сотрудники. Но скромные масштабы программы вполне предсказуемо вызывали у лидеров движения за гражданские права лишь разочарование, которое иногда переходило в презрение. («Больше рекламы, чем прогресса» — прокомментировал получаемые результаты специалист по труду в Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. [333]) Руководителем программы стал известный белый адвокат из штата Джорджия обаятельный Роберт Траутмен, который, как надеялся президент, проявит разумную сдержанность в действиях. Несмотря на все предпринимаемые Траутменом усилия и его искреннюю обеспокоенность «актуальностью и серьезностью негритянской проблемы для страны», эффективность программы была удручающе низкой [334]. Через год, в июне 1962 года, имея в активе всего несколько успешно проведенных акций, Траутмен ушел со своего поста.

Президент оставался верен идее, продолжая поддерживать в своем детище едва теплившуюся жизнь в отчаянной надежде, что «через шесть-девять месяцев, может быть, через год… мы действительно сможем внести свой вклад в добровольное сотрудничество правительства с людьми, работающими для достижения очень важной общей цели» [335]. Выводы помощников президента, курирующих программу, были куда менее оптимистичны: «Программу „Планы прогресса“ следует вводить довольно медленно и осторожно» [336]. Они понимали, что от президентской инициативы толку будет мало, но полный отказ от нее для президента неприемлем [337].

Такая весьма символическая активность вполне отвечала первоначально прохладному отношению Кеннеди к проблеме гражданских прав в 1962 году, даже после того, как движение за расовое равноправие начало приобретать более широкий и более агрессивный характер. Он игнорировал мнение своих советников по проблеме, и, в конце концов, Харрис Уоффорд попросил перевести его на работу в Корпус мира. Президента так беспокоила перспектива лишиться поддержки белых южан, что он даже не стал принимать участие в праздновании столетней годовщины объявления Манифеста об освобождении рабов, и в этот день, 1 января 1963 года, в эфир была передана запись его приветственного обращения к нации. Сам же он в это время катался на яхте.

В отличие от брата, Роберт Кеннеди энергично шел вперед. Как вспоминает сотрудник министерства юстиции Берк Маршалл, чем больше проблем возникало на пути министра, тем злее он становился. Ему было нелегко понять аргументы лидеров движения за гражданские права, и его часто выводило из равновесия их нежелание идти на компромисс. В знаменитом «Письме из бирмингемской тюрьмы» Мартин Лютер Кинг писал: «Я почти пришел к достойному сожаления выводу, что главный камень преткновения на пути негров к свободе — это не член Совета белых граждан и не куклуксклановец, а умеренный белый, более преданный „порядку“, нежели справедливости» [338]. Весьма вероятно, что братья Кеннеди подпадали под это определение. Но Роберт Кеннеди никогда не оставлял попыток разобраться в доводах борцов за гражданские права, одновременно стараясь охладить их пыл.

После «рейсов свободы» наступил короткий период относительного затишья. В 1961-м и начале 1962 года попытки возглавляемой Кингом Конференции христианских лидеров Юга (КХЛЮ) добиться расовой интеграции в городе Олбани (штат Джорджия) полностью провалились, но, по крайней мере, все обошлось без особого насилия. Однако осенью 1962 года начались новые беспорядки, связанные с десегрегацией Университета штата Миссисипи в городе Оксфорд, где после многолетней судебной тяжбы Джеймс Мередит должен был стать первым в истории университета черным студентом. Игнорируя решение суда, губернатор Миссисипи Росс Барнетт отказался дать разрешение на его зачисление. Николас Катценбах, один из помощников министра юстиции, проводил неофициальные переговоры с целью дать возможность Мередиту зарегистрироваться без официального подтверждения этого факта губернатором. Несколько раз переговоры прерывались из опасений вспышек насилия. Но через два дня Мередита на вертолете доставили в Оксфорд, где он в сопровождении вооруженных федеральных маршалов направился в административное здание университета.

Когда, казалось, опасность была позади, а Мередит благополучно вошел в здание, президент обратился к нации с хвалебными словами в адрес федеральных маршалов и полиции Миссисипи, которые не допустили насилия [339]. Но почти одновременно с выступлением президента полиция получила тайный приказ покинуть место событий. Как только полицейские ушли, на территорию университета ринулись тысячи студентов и других белых южан. Нападавшие устроили настоящее побоище, пуская в ход булыжники, кирпичи, украденную из университетских лабораторий кислоту, бутылки с зажигательной смесью. Вскоре раздались первые выстрелы. 160 федеральных маршалов получили ранения, из них 28 — огнестрельные.

В перекрестном огне были убиты французский журналист и проходивший мимо рабочий-ремонтник. Опасаясь, что толпа ворвется в общежитие, где должен поселиться Мередит, президент прислал в Оксфорд федеральные войска. Они стали прибывать уже вечером того же дня, а через несколько дней их число составило 2300 человек. 1 октября первый черный студент университета штата Миссисипи был, наконец, официально зачислен и начал посещать занятия.

Большинство студентов демонстративно игнорировали Мередита, обращаясь к нему только для того, чтобы сделать оскорбительное замечание в его адрес. Что касается популярности президента в южных штатах, то она сначала упала (с 65 % до 51 % в середине октября), но в ноябре уже снова составила 65 %. В остальной части страны уровень его популярности оставался очень высоким — 75 % [340].

* * *

В 1963 году центр борьбы за гражданские права цветного населения переместился в Бирмингем, штат Алабама — самый крупный индустриальный город на юге страны, где Конференция христианских лидеров Юга начала массовые акции против расовой сегрегации. Бирмингемская кампания стала переломным моментом в эволюции как самого движения в защиту гражданских прав, так и отношения к нему президента Кеннеди. Протестные акции в Бирмингеме бросали отчаянный вызов сегрегации в одном из самых больших и наиболее расистски настроенных городов на крайнем юге. Вначале президент, наблюдавший за развитием событий со стороны, считал, что своими действиями КХЛЮ провоцирует насилие. На пресс-конференции в мае, вскоре после начала протестов, Кеннеди назвал бирмингемскую кампанию «действиями, привлекающими к себе всеобщее внимание и серьезно портящими репутацию, как Бирмингема, так и страны», возлагая, таким образом, вину за происходящее в равной степени на КХЛЮ и белых сторонников расовой сегрегации [341].

Увещевания Кеннеди эффекта не возымели. Протесты в Бирмингеме становились все более массовыми, а силовые действия местных властей — все более жесткими. Шериф Бирмингема Булл Коннор отправил в тюрьмы тысячи черных участников акций, так что возникла реальная угроза, что кампания будет обескровлена. В ответ Кинг применил новую и неоднозначно воспринятую его сторонниками тактику. В маршах протеста приняли участие более тысячи чернокожих учащихся колледжей и школ. Городские власти не изменили свою тактику разгона демонстраций, по-прежнему используя полицейских собак, водометы, дубинки и арестовывая участников (девятьсот детей оказались в тюрьмах). Чтобы предотвратить новые акции протеста, губернатор Джордж Уоллес направил в город национальных гвардейцев штата Алабама, но и они не прекратили беспорядки. Кинг, который попал в тюрьму одним из первых, провел в камере все пасхальные праздники и написал там «Письмо из бирмингемской тюрьмы», ставшее одним из канонических текстов для борцов за гражданские права цветных граждан. В нем Кинг отвергает призывы белых представителей городского духовенства и других сторонников «порядка» отказаться от демонстраций и искать решения расовых конфликтов в судах. Он говорит, что такие советы исходят от людей, для которых стабильность важнее справедливости. «На деле это „подождите“ почти всегда означало „никогда“… если постоянно приходится бороться с унизительным ощущением собственной никчемности, вот тогда бы вы поняли, почему больше ждать нам невмоготу», — пишет Кинг [342].

После того как общенациональные телевизионные каналы показали репортажи о разгоне демонстраций в Бирмингеме, в события вмешались лидеры городской общины, решившие попытаться уладить конфликт. Их вдохновлял и направлял помощник министра юстиции Берк Маршалл, без устали боровшийся за достижение компромисса между противоборствующими сторонами. Одновременно члены президентского кабинета вели переговоры с главами промышленных корпораций (среди них был и президент «Юнайтед Стейтс Стил» Роджер Блау), склоняя их нанимать на работу больше чернокожих сотрудников. Городские власти Бирмингема согласились десегрегировать места общего пользования: магазины, туалеты, закусочные и питьевые фонтанчики. Маршалл надеялся, что достигнутое соглашение удовлетворит Кинга и КХЛЮ, не вызвав при этом значительного противодействия белых защитников расовой сегрегации. Выступая на пресс-конференции, президент дал оптимистический прогноз развития событий, но не успел он закончить свою речь, как тут же насилие вспыхнуло снова. После митинга ку-клукс-клана линчеватели отправились в город и напали на демонстрантов, используя в качестве оружия булыжники, бутылки и биты. В конце концов, афроамериканцы (как жители Бирмингема, так и члены КХЛЮ) стали отвечать на насилие насилием, и в городе начались погромы и поджоги. Полицейские машины выводились из строя, а в национальных гвардейцев штата, несущих флаги Конфедерации, полетели булыжники. «Пусть сгорит весь этот чертов город», — сказал один из протестующих [343]. Для южных штатов это был совершенно невероятный поворот событий после многих десятилетий покорного принятия черными насилия со стороны белых. В разгар кризиса Маршалл дал такую краткую характеристику ситуации: «Раньше у нас была толпа белых против негра. Теперь у нас толпа негров против белых» [344].

В условиях нарастающей напряженности Маршалл, Роберт Кеннеди и другие видные члены администрации убеждали президента выступить на телевидении с речью, в которой проблемы сегрегации анализировались бы не только в свете текущих событий, но и в более широком контексте расовой справедливости.

В проекте выступления было написано: «Одной из важнейших нравственных задач нашего времени является обеспечение равных возможностей для всех граждан. Повсюду в нашей стране негры слишком долго лишены справедливого отношения и равных возможностей». Отмечалось наличие проблем, «касающихся нас всех, и решения которых от нас требуют наши нравственные принципы» [345]. Но президент по-прежнему считал, что ссылка на этический аспект противостояния вызовет гнев белых южан. Он предпочел призвать не к справедливости, а к миру: «Правительство сделает все необходимое для сохранения порядка, защиты жизни граждан и соблюдения законов страны» [346]. Вслед за этим президент направил на военную базу вблизи Бирмингема три тысячи солдат федеральных войск, готовых в случае необходимости вмешаться в развитие событий. Постепенно беспорядки в городе прекратились, и на несколько недель воцарилось спокойствие. Однако никто, и в первую очередь сам Джон Кеннеди, не верил в то, что кризис миновал [347].

* * *

Данный текст является ознакомительным фрагментом.