Глава 4 Юность и замужество

Глава 4

Юность и замужество

Очень мало известно о юности Елены фон Ган, быть может потому, что юность эта была очень уж короткой: она вышла замуж, когда ей еще не исполнилось семнадцать лет. Е. Ф. Писарева (автор известной биографии Е. П. Блаватской) писала: «Одним из ее качеств, которое притягивало к ней друзей, но в то же время и очень вредило ей, был ее меткий, блестящий юмор, чаще всего доброжелательный, но нередко сильно задевавший мелких честолюбивых людей. Кто знал ее в молодости, с удовольствием вспоминает ее веселую, открытую, чистую, умную, полную юмора речь. Она любила шутить, волновать, поддразднивать людей». [23, январь, 1913]

Девочка, ездившая верхом на неоседланной казацкой лошади, не склонявшаяся ни перед чьим авторитетом, сохранила эти черты характера и в юности. Она сама говорила: «Я ненавидела так называемое «высшее общество», как ненавидела лицемерие в любом его проявлении, и устремлялась всегда против этого общества с его нормами приличия». «Я ненавижу наряды, украшения и цивилизованное общество; я презираю балы, залы. Как сильно я их презирала, показывает следующий случай. Когда мне исполнилось 16 лет, меня заставили однажды пойти на большой бал у царского наместника Кавказа. Мои протесты никто не хотел слушать, и мне сказали, что велят прислуге насильно меня одеть, вернее раздеть, соотвественно моде. Тогда я умышленно сунула ногу в кипящий котел и потом должна была 6 месяцев сидеть дома. Как я говорила вам, во мне нет никакой женственности. Если бы в моей юности какой-то молодой человек посмел заговорить со мною о любви, я застрелила бы его, как собаку, стремящуюся меня укусить. До 9 лет единственными «нянями», которых я признавала, были артиллерийские солдаты и калмыкские буддисты». [8, XXII, с.32]

Ее раннее замужество и поспешное бегство от супруга вызвало всеобщее непонимание. Е. Ф. Писарева высказывает следующие предположения: «Ее брак в 17-летнем возрасте со старым нелюбимым человеком, с которым у нее не могло быть ничего общего, можно объяснить лишь страстным ее желанием добиться большей свободы. Если представить себе жизнь женщины из «высшего общества» в провинции, со всеми предрассудками этого общества и скучнейшим этикетом, то можно легко понять, как все это подавляло такое впечатлительное, несдержанное, свободолюбивое юное существо». [22, январь, 1913]

По мысли же ее тети, Н. А. Фадеевой, у нее не было столь серьезных соображений. Причем трудно понять, как брак с человеком более высокого положения мог освободить ее «от цивилизованного общества, нарядов и украшений». По мнению Фадеевой, причиной брака был ее легкомысленный характер. «Просто ее на это спровоцировала гувернантка, говоря, что при ее характере и темпераменте вряд ли найдется мужчина, который согласился бы жениться на ней. Чтобы еще более усилить свои слова, гувернантка добавляла, что даже тот старый человек, над которым она так смеялась и называла «ощипанной вороной», даже он не пожелал бы иметь ее своей женой! Этого было достаточно, чтобы через три дня она сделала ему предложение и затем, испугавшись, старалась увильнуть от своего обещания, но было уже поздно». [20, с. 39]

Можно спросить: «Почему поздно?». Ведь в России обручение расторгалось и раньше, почему же его нельзя было расторгнуть в этом случае? Блаватская в 1885 году, когда Синнет с большим трудом старался вытянуть у нее некоторые данные для своих мемуаров, писала ему: «Если бы вы были в моей шкуре, когда всю зиму семья моя бомбардировала меня письмами, наставляя меня не делать того или иного шага, не нарушать того или иного семейного обычая, не ругать то или иное из их достоинств и т. д., и т. д., то вы бы поняли, насколько эти воспоминания действуют мне на нервы. Дело обстояло так, что если бы я хотя бы одной фразой напомнила о своих многочисленных просьбах не выдавать меня замуж за старого Блаватского, то это вызвало бы протест со стороны моих родных, которые стремились доказать, что не тетя моя и другие родные, но мой отец и я сама виновны в этом смехотворном браке». [14, с.214]

В другом письме она писала: «Моя тетя, г-жа Витте, клялась, что она проклянет меня в свой смертный час, если разрешу опубликовать свои мемуары, пока мои родственники еще живы». [14, с.217]

«Более подробные сведения о моем браке? Смотрите, теперь они говорят, что я сама хотела выйти замуж за это старое чучело. Пусть будет так. Мой отец был в четырех тысячах миль от меня, моя бабушка была слишком больной; было так, как я вам уже говорила. Я обручилась, чтобы отомстить моей гувернантке, не думая о том, что не смогу расторгнуть обручение, ну, а карма последовала за моей ошибкой. Нет возможности сказать правду, не обижая людей, и я ни за что на свете не хотела бы осудить их теперь, когда они давно уже умерли. Пусть это останется на моей совести. Был спор между сестрой моей и тетей, когда первая, всегда осуждавшая меня, говорила, что я своим браком опозорила своих покойных родственников. Пусть будет так». [14, с.157]

Видя, что просить членов семьи напрасно, измученная девушка пыталась убедить своего жениха, чтобы он освободил ее от данного ему слова, но и это не привело к результату. Ее сестра, Желиховская, однажды писала: «Семнадцатилетняя Елена вышла замуж за человека в три раза старше ее. Она думала, что он ближе к 70 годам, чем к 60, но он сам не хотел в этом сознаться и говорил мне о 50 годах. Ее муж, вице-губернатор Эриванской губернии в Закавказье, был во всех отношениях очень хорошим человеком, только с одним недостатком, — он женился на молоденькой девушке, которая обращалась с ним без малейшего уважения и которая откровенно ему говорила, что единственной причиной ее выбора было то, что ей было менее горестно делать несчастным его, чем кого-либо другого.

«Вы делаете большую ошибку, женясь на мне, — говорила она жениху перед венцом, — Вы очень хорошо знаете, что достаточно стары, чтобы быть мне дедушкой. Вы сделаете кого-то несчастным, но это не буду я. Что касается меня, то я не боюсь вас, но предупреждаю, что вы ничего не получите от этого брака». Он действительно мог бы сказать, что получил не то, чего ожидал». [15, ноябрь, 1894]

«Вынужденная спешить с браком, она казалась успокоенной, думая, что ей, как замужней женщине, будет большая свобода действий. Отец в этом деле не принимал никакого участия, он был далеко от нее со своим полком. Венчание состоялось в Джелалогли 7 июля 1848 года». [20, с.41] А 30-31 июля по старому календарю или 12 августа по новому — ей исполнилось 17 лет.

Ее тетя далее говорит: «Потому и сделан был этот роковой шаг. Когда было уже поздно, она поняла, что теперь вынуждена признать себя под властью этого старого человека, который был ей совершенно безразличен, которого она презирала, но что по законам страны она связана теперь по рукам и ногам. Ее обуял ужас, как она объясняла позже, все ее существо было охвачено одним непреодолимым желанием, которое велело ей порвать с ним, действуя инстинктивно, как бы спасая свою жизнь от смертельной опасности.

Когда во время венчания священник произнес слова: «Ты должна будешь чтить своего мужа и слушаться его», она, услышав это ненавистное слово — «ты должна», покраснела, потом смертельно побледнела и сквозь зубы пробормотала: «Конечно, нет». С этого момента она решила взять все в свои руки и оставить своего «мужа» навсегда, не давая ему возможности даже подумать о ней, как о жене. Так Блаватская в 17 лет оставила свою родину и провела долгих 10 лет в чужих, трудно-доступных местах — в Центральной Азии, Индии, Южной Америке, Африке и Восточной Европе».[2] [15, ноябрь, 1894] [20, с.40]

Синнет так продолжает рассказывать эту историю: «Конечно, взгляды генерала Блаватского и его невесты на семейную жизнь были совершенно противоположными и привели они к конфликту, начиная со дня свадьбы: непривычная откровенность, несдерживаемое негодование, сожаления о непоправимом заполнили этот день… Через день после свадьбы генерал повез ее в Даретчичаг, свою эриванскую летнюю резиденцию. Уже во время этого путешествия Елена пыталась бежать через персидскую границу, но казак, который обещал сначала быть ей проводником, привел ее обратно к генералу. Это заставило генерала еще больше усилить охрану, и в губернаторский летний дом они прибыли уже без приключений, чтобы провести там свой «медовый месяц». [20, с. 41—45]

Много лет спустя об этом «медовом месяце» пришло нам неожиданное напоминание.

В 1874 году Блаватская поехала в Читтенден (США, штат Вермонт), чтобы встретиться там с полковником Олькоттом, тогдашним репортером газеты «New York Daily Graphic», который в это время исследовал спиритические феномены, происходившие на ферме Эдди. На одном спиритическом сеансе появился дух Сафар Али-Бека. В газетной статье под заголовком «Удивительные манифестации духа» Блаватская среди прочего писала следующее: «Сафар Али-Бек, молодой предводитель курдских «нукеров», всегда сопровождал меня в моих поездках верхом у горы Арарат в Армении. В одной из этих поездок он спас мне жизнь».

Полковник Олькотт так описывает этот случай: «Последний дух, который показался нам в этот вечер, был самым впечатляющим из всех 400, которые мы видели. В 1851 году[3] г-жа Блаватская проводила лето в Даретчичаге (это дачное место в Армении, в долине Арарата. Слово «Даретчичаг» означает «долина цветов»). У ее мужа, эриванского вице-губернатора, были телохранители-курды, около 50 человек. Самым смелым из них был Сафар Али-Бек Ибрагим Бек-оглы (что означает — сын Ибрагима). Он всегда сопровождал ее во всех ее прогулках верхом, и ему нравилось показывать ей свою удаль и замечательное мастерство верховой езды. И вот, дух этого человека, материлизовавшись, вышел из кабинета Вильяма Эдди, до последних мелочей одетый так, каким г-жа Блаватская видела его в последний раз в Азии. Она в этот вечер играла на пианино в гостиной и, так как спинка инструмента была приставлена вплотную к эстраде, то она была на расстоянии 3-4 шагов от двери кабинета, из которого выходили духи. Она не могла ошибиться. Он вышел с пустыми руками, но именно в тот момент, когда мне показалось, что он уже уходит, он наклонился вперед, как бы поднимая с земли горсть песка, посыпал им перед собой и прижал руку к груди — жест, свойственный лишь жителям Курдистана. Внезапно в его правой руке оказалось самое чудесное оружие, какое я когда-либо видел. Это было копье примерно 12 футов длиной (может быть и больше, так как казалось, что конец его был за дверью кабинета). Острие его было особой формы, а основание его было украшено кольцом из страусовых перьев. Г-жа Блаватская рассказала мне потом, что такие копья носят курдские наездники и очень ловко ими орудуют. За мгновение перед этим рука его была пустой, через мгновение блестящее копье было в его руках. Откуда он пришел? От читтенденских господ-скептиков?» [17, с.320]

Синнет продолжает: «Три месяца молодожены прожили под одной кровлей, борясь каждый за свои права, пока в конце концов, после очень бурного спора, молодая госпожа вскочила на коня и поехала в Тифлис. На состоявшемся семейном совете было решено, что легкомысленную даму следует отправить к ее отцу, который встретит ее в Одессе. Старому слуге было поручено проводить ее в Поти, чтобы оттуда пароходом она смогла доехать до своего места назначения…

Генерал Блаватский сам пытался добиться официального развода на том основании, что его брак был лишь формальностью и что жена его сбежала, но законы того времени не разрешали расторжения брака, и ему ничего не удалось». [20, с.42, 44]

В 1875 году в номере газеты «New York Mercury» от 18 января была напечатана статья, озаглавленная «Героические женщины». В ней было сказано, что Блаватская, 17-ти лет, вышла замуж за русского помещика, которому было 73 года, что много лет они прожили вместе в Одессе, пока не вышло постановление о расторжении брака. Ее муж недавно умер 97 лет от роду, а его вдова живет в Нью-Йорке».

На эту статью Блаватская ответила: «Если я и вышла замуж за русского помещика, то все же с ним не жила, так как через три недели после венца я его покинула по причинам для меня достаточным, как и для мирских глаз «пуритан». Я не знаю, умер ли он в 97 лет от роду, ибо этот патриарх после моей разлуки с ним совершенно исчез с поля моего зрения и из моей памяти». [23, май, 1923]

В письме «Моя исповедь» она писала: «… в 1848 г. я, ненавидя мужа, Н. В. Блаватского (может быть и несправедливо, но уж такая натура моя, Богом дарованная), уехала от него, бросила — девственницей (приведу документы и письмо, доказывающее это, да и сам он не такой свинья, чтобы отказаться от этого)». [4, с.214; 21, с.85]

В одном интервью, которое было опубликовано 14 июля в 1878 г. в Нью-Йоркской газете «Star», она говорила: «Я — вдова, счастливая вдова, и я благодарю Бога. Я не хотела бы быть рабой самого Всевышнего, не говоря уже о рабстве у человека».

Так она сбежала от ненавистного ей замужества и исчезла на десять лет. Ее сестра Вера писала: «Никто не знал, где она, и мы считали ее умершей».[4]

Почему ее заставили венчаться? Требовала ли это семейная честь или в замужестве родственникам представилась счастливая возможность избавиться от такой трудной, вспыльчивой, стремительной девушки? Каким бы ни был мотив у ее родных, это было безжалостно в отношении бедной Елены фон Ган. Она так резюмирует свое горькое замужество: «Женщина находит свое счастье в приобретении сверхъестественных сил. А любовь является только дурным сном, бредом».[5]