Просьбы об исцелении
Просьбы об исцелении
В своей известной работе «Древнерусские жития святых как исторический источник» В. О. Ключевский сделал наблюдение, которое определило последующие подходы к агиографии не только в XIX в., но и в советской науке. Он обратил внимание, что исследованные им жития святых в отрыве от своей литературной ценности представляют небольшой интерес для историка. Лишь свидетельства о посмертных чудесах исцеления могут оказаться полезными при изучении истории медицины и здравоохранения{343}. И действительно, если подходить с точки зрения Ключевского, обилие разнообразных болезней, от которых о. Иоанна просили вылечить его прихожане, предоставляет богатый материал о положении дел в тогдашней Российской империи. Люди просили его молиться об исцелении любых больных, шла ли речь о дифтерии, о быстрой утомляемости глаз у чиновника, о глухоте швеи, о неврастении{344}. Однако это все же не главное в письмах, адресованных пастырю.
Существуют и другие, более яркие показатели уровня общественного здравоохранения в Российской империи конца XIX — начала XX в.{345} Письма с просьбами об исцелении, которые получал о. Иоанн, особенно информативны с точки зрения того, какой властью, по их мнению, он обладал. Кроме того, письма позволяют выяснить вопрос, в какой степени люди ощущали тогда связь между грехами и болезнями, телом и душой.
Во-первых (и это наиболее существенно), обращавшиеся к о. Иоанну верили в его способность исцелять. В этом смысле он в точности соответствовал христианскому идеалу святости. Считалось, что дар исцеления присущ святому par excellence, и чудеса исцеления служили одним из наиболее распространенных «доказательств» посмертной святости{346}. В то время как другие праведники того времени, как, например, Оптинские старцы, прославились главным образом своей духовной прозорливостью, особым даром о. Иоанна стало исцеление.
Всенародную славу принесло ему появление в газетах писем благодарных людей, исцеленных его молитвами. Грандиозный объем корреспонденции — одно из самых весомых подтверждений того, что подавляющее большинство людей верили в помощь пастыря. Самая большая группа писем к о. Иоанну (около четырех тысяч) — это просьбы молиться об исцелении{347}. Датированные письма относятся к периоду с 1883 г. (когда в «Новом времени» было опубликовано первое благодарственное письмо) по 1908 г. — год его смерти. Чуть более половины этих писем пришло от женщин, которые, как правило, просили за других, в большинстве случаев за своих родственников; мужчины чаще, чем женщины, сознавались в своих «греховных» болезнях.
Авторы писем сообщали пастырю очень подробную и точную информацию, считая, что он должен знать, за кого молиться и зачем. Они без стеснения излагали самые интимные подробности своего состояния. К примеру, в эпоху, когда любые гинекологические заболевания назывались эвфемизмом «женские болезни», одна женщина писала о своей тринадцатилетней дочери: «Лицо дочери моей Эмилии от золотухи очистилось, но меня беспокоит то, что у нее очень много выходит мокроты носом и низом, хотя ей еще только в мае будет 13 лет и она еще не носит регул». Она знала, что стыдно упоминать о таких деталях, и извинялась за это, однако добавляла, что, по ее мнению, о. Иоанн должен знать как можно больше. Люди включали в описание недуга все подмеченные ими симптомы, потому что они либо не знали, что это за недомогание, либо надеялись, что исчерпывающее описание болезни поможет получить полное излечение {348}.
Наибольший интерес для изучения религиозного сознания представляют те письма, в которых просьба об исцелении была не единственной. Письма показывают, что их авторы, по всей видимости, глубоко впитали церковное учение о неразрывной связи тела и души и, как следствие, о зависимости между заболеванием и совершенными ранее грехами{349}. Так, человек просит о. Иоанна помолиться о прощении его грехов: «За которые меня Господь призвал, посылая мне болезнь моих ног»{350}. Полуграмотная Анна «Аликсиевна» писала 23 ноября 1883 г.:
«Желаю радаватца о Господи Ваша высокая благословенная о. Иоан прошу вашего благословения. Простите меня Бога ради я по своей беспечности мало пекущеся о грехах впала в болезнь сильной ознобой и вся раслабла уже 4 дня лежу очень больная. Помолитеся оба мне грешной штобы мне Господь помок поправитца»{351}.
Большинство людей считало болезнь Божьей карой, особенно те, кто полагал, согласно Церкви и Писанию, что некоторые болезни — расплата за родительские грехи. Например, крестьянин Николай Шенарий писал:
«Господу Богу, за грехи наши, угодно было посетить меня и семейство мое великим испытанием. Уже три года моя 17-летняя дочка страдает ревматизмом, истерикой, не может ходить, не может терпеть никакого шума, ругается. Облегчите нашу горькую тяжесть, даруйте исцеление ей, силу и надежду нам»{352}.
Точно так же осознание связи между болезнью и добродетелью побуждало многих женщин молить о том, чтобы характер мужа изменился, «и также его здоровье»{353}.
Конечно, существует соблазн трактовать такое ощущение связи между грехом и болезнью либо как механическое следование церковному учению, либо как сознательную тактику, цель которой — добиться сочувствия о. Иоанна. Однако представление о связи между грехами и болезнью выражалось в настолько разнообразных формах, что это опровергает предположение об автоматическом воспроизведении обычая. Более того, в некоторых случаях вера в то, что болезни — наказание за грехи, приводила к тому, что люди в благодарность за исцеление обещали измениться к лучшему (хотя мало кто был лишен прагматизма и давал такое обещание заранее, до исцеления). Казак Поликарп Литвинцев раскрыл понятие духовной ответственности человека за болезни:
«Меня и жену постигла одинаковая болезнь… докторы открыли катар желудка, думаю что [по] грехам моим болезнь моя более жестока заразительна для жены… хожу посохом лечусь минеральной водой обращаюсь источнику милости Божией покаянием — помолитесь Батюшка прощении грехов исцелении меня и жены моей Елены, верую надеюсь и обещаюсь исправить жизнь. Казак Поликарп Литвинцев»{354}.
Согласно системе ценностей, которой, по мнению мирянина, придерживался Господь (или о. Иоанн), обещание многое исполнить в знак благодарности за исцеление было своего рода компенсацией Всевышнему. Обычно люди просто твердо обещали исправиться, но некоторые были более конкретны, обещая совершить какие-то поступки, например паломничество. Так, некая Акилина писала в мае 1898 г.:
«Прошу твоего благословения, и научи, что мне с этою болезнию делать. [Если] по твоим молитвам о. Иоанн, Господь меня избавит от болезни, то я даю обещание перед Богом и тобою, сходить с сыном моим Киево-Печерской святыне поклонится Успенью Пресв. Богородице и угодникам Св. Божием»{355}.
Наиболее заметно это ощущение взаимосвязи между телесным и душевным здоровьем проявляется в отношении клятв и проклятий. Одна крестьянка пишет о своей глухонемой семнадцатилетней дочери, которая пребывает в таком состоянии с четырех лет. Когда Пелагия (так звали дочь) стала обзывать мать, та прокляла ее со словами: «Чтоб ты оглохла!» После этого девочка заболела, в результате чего перестала слышать и говорить. Любопытно, что мать не просила о. Иоанна об исцелении Пелагии, хотя и желала его. Она просто хотела получить его совет, как молить Бога об исцелении, ибо осознавала свою ответственность за случившееся. Аналогичным образом, когда сын Екатерины оскорбил ее бранным словом, она прокляла его в ответ — и с тех пор он заболел. Она пишет о. Иоанну:
«Сын Егор раз сильно меня бранным словом оскорбил, т. ч. я не могла перенести, и в порыве гнева обругала его проклятым словом, и с тех пор он у меня стал быть нездоровым. Сознаю, что я согрешила пред Богом етим, прости и помни обо мне и о больном моем сыне Егоре». Это чувство ответственности было свойственно не только простым людям. Одна образованная женщина в своем письме выражала опасение, что проклятия, которые она посылала своим детям, — иногда в гневе, иногда в силу дурной привычки — привели к тому, что они серьезно заболели, и умоляла о. Иоанна снять с нее это бремя{356}.
Еще сильнее, чем связь между проклятием и физическим заболеванием, проявляется связь между проклятием и последующим душевным недугом. И те, кто проклинал, и те, кого проклинали, были убеждены, что неосторожно оброненное в пылу конфликта слово чревато тяжелыми последствиями. Так, в одинаковой степени чувствовали свою вину и женщина, которая в гневе прокляла свою глухонемую дочь со словами «Будь же от меня Анафима проклята!», и мать, которая считала, что могла спровоцировать подавленность и своенравие дочери, сказав ей однажды, когда та ее не слушалась: «Ох, ты не благословенное дитятко!» (дети могли использовать это в дальнейшем против своих родителей: как удрученно добавляет мать, «она это иногда вспоминает»){357}.
Страх перед проклятием не был характерен только для русских или для православных, или же для малограмотных. Высокообразованная католичка в письме к о. Иоанну умоляла его освободить от проклятия, насланного на их семью одной родственницей, которая была когда-то «погублена» ее прадедушкой. Девушка отстояла три мессы, моля Бога о возмездии за свою поруганную невинность, и родственница опасалась, что возмездие может коснуться всей семьи{358}. Короче говоря, для тех, кто толковал проклятие расширительно, оно было элементом общения с духовным миром, будь то искушения демонов или загробная жизнь. Несмотря на то что образованные и малограмотные люди описывают свое противоборство с бесами в несколько различных выражениях, совершенно очевидно, что по своей сути их переживания различались не слишком сильно{359}.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.