Движение к святости
Движение к святости
В первые годы после принятия сана о. Иоанн мало отличался от любого другого священника: если его просили отслужить молебен во исцеление болящего, он соглашался, при этом у просящего не было никаких особых ожиданий, выходящих за рамки общепринятого канона. Поворотный момент настал, когда жительница Костромы Параскева Ковригина настояла, чтобы он помолился за исцеление ее друзей. Как батюшка рассказывал в 1904 г. священникам в Сарапуле, сначала он отклонил просьбу:
«Я же все время отказывался, совершенно не считая себя достойным быть особенным посредником между людьми, нуждающимися в помощи Божией, и Богом. Но неотступные просьбы и уверения Параскевы Ивановны в помощи Божией, наконец, победили меня, и я с твердым упованием и надеждой стал обращаться с мольбой к Богу об исцелении болящих и расслабленных душой и телом. Господь слышал мои, хотя и недостойные, молитвы и исполнял их: больные и расслабленные исцелялись. Это меня ободрило и укрепило. Я все чаще и чаще стал обращаться к Богу по просьбе тех или других лиц, и Господь за молитвы наши общие творил и творит доселе многие дивные дела. Много чудес очевидных совершилось и ныне совершается. В этом я вижу указание Божие мне, особое послушание от Бога — молиться за всех, просящих себе от Бога милости»{336}.
Здесь отчетливо видны два момента, которые впоследствии окажут влияние на пастырскую «миссию народного заступника»: во-первых, убежденность о. Иоанна, что Господь не отвергнет ничью молитву; во-вторых, то, что он начал ощущать себя орудием, избранным Богом для молитвенного заступничества. Оба эти фактора определили специфику его молебнов, что, в свою очередь, объясняет, почему люди стали обращаться именно к нему, а не к другим священникам. В других высказываниях о. Иоанна его осознание своей роли в молитве за ближнего становится особенно очевидным:
«Младенцы Павел и Ольга по беспредельному милосердию Владыки и по молитве моего непотребства; исцелились от одержавшего их духа немощи. У Павла-малютки немощь разрешилась сном, малютка-Ольга получила спокойствие духа, и личико из темного сделалось ясным. Девять раз я ходил молиться с дерзновенным упованием, надеясь, что упование не посрамит, что толкущему отверзется, что хоть за неотступность даст мне Владыка просимое; что если неправедный судия удовлетворил, наконец, утруждавшую его женщину, то тем более Судия всех, праведнейший, удовлетворит и мою грешную молитву о невинных детях, что Он призрит на труд мой, на ходьбу мою, на молитвенные слова и коленопреклонения мои, на дерзновение мое, на упование мое. Так и сделал Владыка; не посрамил меня грешника. Прихожу в десятый раз, — младенцы здоровы»{337}.
Именно здесь и заложен фундамент грядущей славы пастыря. Убежденность в том, что молиться за других — его особое призвание, а также то, с каким рвением, с каким подлинным самозабвением он молился, передавались окружающим.
Первое упоминание в дневнике о действенности молитвы относится к 19 февраля 1867 г.: «Господи! Благодарю Тебя, яко по молитве моей, чрез возложение рук моих священнических исцелил еси отрока (Костылева). 19 февр. 1867. О, одобрение, о, утешение для недостойного служителя!»{338} В последующие годы подобные свидетельства Божественной милости возникают все чаще, однако вплоть до конца 1870-х годов они по-прежнему оставались чем-то новым и необычным как для пастыря, так и для тех, по чьей просьбе он молился. Он тщательно записывал все имена в дневник, иногда снабжая их комментариями («Раба Божия Мелитина после молебна, отслуженного мною, сделалась вскоре здорова, как будто кто рукой снял с ней болезнь (ее слова); а она была долго больна. Слава Тебе, Господи!»){339}. Милость Божья не ограничивалась только исцелением. 30 июля 1869 г. он записал: «30.VII. 69. Воззвал я ко Господу с полным упованием о прекращении дождевого ливеня и чрез 5 мин. небо просияло»{340}.
По мере того как разносилась весть о действенной силе молитв о. Иоанна, все больше и больше людей обращались к нему с просьбой помолиться. Первоначально не вставал вопрос о том, насколько чудодейственными были его молитвы, да и для большинства людей это было несущественно. Их интересовал конкретный результат — что выздоровел их ребенок, муж или сестра, а не то, какими причинами объясняется выздоровление — естественными или сверхъестественными. Столь же функционально люди с незапамятных времен подходили к целительным святыням и к таким явлениям, как святые мощи или чудотворные иконы{341}. При этом не делалось особых различий между предметами религиозного поклонения и лекарствами — все они считались лечебными средствами. Никакое из них не являлось абсолютно надежным, одни помогали при конкретных болезнях лучше, чем другие, но все принимались во внимание{342}.
Диалектика взаимоотношений о. Иоанна с паствой особенно ясно видна из писем, которые он получал. Язык этих писем, просьбы, с которыми люди обращались к пастырю, и то, что они рассказывали ему о своей жизни, — все это укрепляло его в мысли, что он посредник, заступник их перед Богом. Однако влияние шло и в другом направлении. Люди не просто взывали к авторитету о. Иоанна; они также использовали его в своих взаимоотношениях с властями, с церковными иерархами и с членами своих семей. Их письма показывают, что его жизнь как пастыря складывалась не только под влиянием его внутренних духовных исканий, но и под влиянием бурной окружающей действительности. Политические волнения, терроризм, наращивание темпов индустриализации — все эти процессы с начала 1880-х годов стали явлением не чисто российским, но приобрели общемировое звучание. Письма — уникальное свидетельство взаимосвязи между святым и средой, в которой он жил. Зададимся простейшим вопросом: как и почему, по убеждению людей, о. Иоанн мог им помочь? И что это говорит нам о религиозном сознании Российской империи конца XIX — начала XX века?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.