Джинсы — быть!

Джинсы — быть!

Вместо года на Бродвее советская власть разрешила нам гастроли в Венгрии.

И вот в последних числах мая 1980 года я шагал по Будапешту — свободный, как перышко в небе. Мне нравился Будапешт, но еще больше нравилась свобода. Я брел, куда глаза глядят, и набрел на лавочку, в витрине которой штабелями лежали джинсы. Настоящие! Не сваренный в кастрюле подольский «самострок», а натуральные «левайсы»!

Ровесники поймут мои чувства без слов, а молодежи всё равно не объяснить.

Я судорожно захлопал себя по карманам — и понял, что все мои хилые форинты остались в гостинице. Сердце оборвалось, но интеллект работал, как часы. Я подошел к ближайшему углу, записал название улицы, вернулся к джинсам, записал номер дома, идентифицировал место на карте — и рванул в гостиницу/

Уже с форинтами в кармане, выбегая из отеля, я столкнулся с Катариной, нашей переводчицей и гидом.

— О, ВиктОр! — обрадовалась она. — Как хорошо, что вы тут! Мы идем в музеум: Эль Греко, Гойя…

Какой Эль Греко — «левайсы» штабелями! Я, как мог, объяснил Катарине экстремальность ситуации, но не убедил.

— Джинсы — завтра, — сказала она. И тут я Катарину напугал:

— Завтра может не быть.

— Почему не быть? — В глазах мадьярки мелькнула тревога: может быть, я знаю что-то о планах Варшавского Договора? Почему бы завтра в Будапеште джинсам — не быть? Но я не был похож на человека из Генштаба, и Катарина успокоилась.

— Быть! — сказала она. — Завтра джинсы — быть! А сейчас — музеум…

Репутация культурного юноши была мне дорога, и я сдался. И пошел я в музеум, и ходил вдоль этого Эль Греко, а на сердце скребли кошки, и все думал: ох, пролечу. Не достанется. Расхватают. Закроют…

Но Катарина была права — джинсы «быть» в Венгрии и назавтра. На каждом углу и сколько хочешь. Я носил их лет пятнадцать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.