Глава VI. И истребитель и бомбардировщик Кто построит истребитель-бомбардировщик? Испытания продолжаются. «Если быть — то быть лучшим». Су-7Б — в строю. Безопасность — это главное. «С вами говорит Сухой…». На любой аэродром
Глава VI. И истребитель и бомбардировщик
Кто построит истребитель-бомбардировщик? Испытания продолжаются. «Если быть — то быть лучшим». Су-7Б — в строю. Безопасность — это главное. «С вами говорит Сухой…». На любой аэродром
Фронтовой истребитель Су-7 успешно прошел и войсковые испытания, он получил путевку в строй.
Неожиданно в его судьбе произошел резкий поворот, изменивший все в его назначении.
В США в конце 60-х годов закончили строить два новых самолета «виджилент» и «тандерчиф», приспособленных для бомбометания с кабрирования{4} — то есть сброса бомбы в момент набора высоты под большим углом.
Такие самолеты, незамеченные с земли, могли на малой высоте буквально подкрасться к цели и, круто полупетлей [149] взмыв вверх, атаковать. Бомба в этот момент, будто выпущенная из пращи, летит не вниз, к земле, а поначалу вверх, делает дугу и точно ложится в цель. А самолет успевает уйти от воздействия взрыва. Кроме того, эти хорошо вооруженные бомбардировщики могли успешно защищаться от нападения истребителей.
Такого мобильного и универсального вида оружия у нас тогда еще не было. Но нам необходимо было его иметь. Военно-Воздушные Силы страны требовали создания нового самолета со свойствами бомбардировщика, штурмовика и истребителя. Первым отечественным самолетом с такими тактико-техническими данными станет самолет Сухого Су-7Б.
Задача, поставленная перед КБ Сухого, снова была ответственной и сложной: менее чем за год создать самолет принципиально нового типа, да еще превосходящий по своим данным лучшие мировые образцы.
Павел Осипович принимает решение: проектировать новый самолет на базе фронтового истребителя Су-7. Решение понятное и правильное — ведь летные данные этого самолета к тому времени были хорошо изучены, бортовые системы отработаны и накоплен достаточный опыт его серийного производства. И что немаловажно, преемственность позволила значительно сократить сроки постройки истребителя-бомбардировщика, которому присвоили новый индекс Су-7Б.
Быстрота разработки проекта, смелость, замысла, оригинальность исполнения отличали и этот самолет Сухого. В свой истребитель-бомбардировщик он заложил способность бомбометания с любого возможного маневра, а также набирать высоту, выполняя фигуры сложного пилотажа, пушками и ракетами поражать наземные цели и защищаться от истребителей противника.
В апреле 1959 года начались заводские летные испытания истребителя-бомбардировщика.
Первым поднял его в воздух летчик-испытатель Евгений Степанович Соловьев, незадолго перед этим приглашенный на работу в КБ Сухого.
Программа летных испытаний была еще более насыщенной и сложной, чем при испытаниях Су-7. Она включала проверку летно-технических характеристик самолета, бортового оборудования, прочности установок вооружения и их функционирования в разнообразных условиях. [150]
Системы вооружения и оборудования на самолете Су-7Б в основном были новыми, их испытания требовали величайшего внимания. Поначалу некоторые устройства еще не были доведены и часто отказывали.
Уже в первых полетах вновь подтвердилась известная истина, что в авиации нет мелочей.
На самолете Су-7Б был установлен новый опытный комплект аппаратуры топливомера. Работал он ненадежно, но другого пока не было. Доводили его в процессе испытаний. В одном из полетов топливомер отказал. В результате при заходе на посадку двигатель остановился — выработалось все топливо, хотя летчик считал, что оно у него еще есть. Только величайшее самообладание и быстрая реакция Соловьева спасли тогда самолет. Мгновенно сбросив подвешенные авиабомбы, Евгений Степанович тем самым облегчил самолет, поднял его вверх и сумел спланировать на взлетно-посадочную полосу. Дефект в аппаратуре топливомера скоро удалось устранить.
Не сразу обнаружился и другой дефект — в электросхеме прибора управления стрельбой, из-за которого не все реактивные снаряды выстреливались. Но и он был выявлен и устранен.
После выполнения первой части программы самолет Су-7Б нужно было перегнать на южный полигон для проведения дальнейших испытаний — отработки вооружения в воздухе.
Перегону предшествовало несколько дней нервного ожидания из-за плохих метеоусловий на трассе перелета. Почти полные сутки напряженной работы затратили на устранение дефектов бортовых систем, выявившихся при контрольном облете самолета перед перегоном. Но и эти сутки кончились, самолет был отлажен, и летчик-испытатель Анатолий Кознов без приключений совершил первый дальний перелет на самолете Су-7Б.
Вслед за самолетом на полигон прибыла испытательная бригада. В первых испытательных полетах проверялась работа силовой установки самолета и воздействие на нее боевых пусков бортового ракетного оружия.
Однажды при пуске четырех тяжелых реактивных снарядов на большой высоте произошел помпаж — самолет затрясло, появился «зуд»{5} и хлопки в канале воздухозаборника, [151] температура газов в двигателе за турбиной начала быстро расти.
Летчик вынужден был остановить двигатель, а потом снова попытался запустить его. Но он не запускался. Соловьев сделал пять попыток, двигатель на нормальный режим не выходил. Инструкция в этой ситуации требовала одного — покидать самолет.
Но летчик принял другое решение — довести самолет до аэродрома и посадить его с неработающим двигателем. Выполнил он это блестяще. Так, во второй раз в течение двух месяцев благодаря самоотверженности и мужеству Евгения Соловьева был спасен первый и в то время единственный опытный самолет Су-7Б. Как выяснилось потом, в полете отказал топливный насос.
Два завершающих программу испытаний полета с залповым пуском самых больших и мощных реактивных снарядов планировалось провести 16 сентября. У главного конструктора Евгения Сергеевича Фельснера обсуждали план этих полетов, когда в комнату вошел заместитель министра Б. В. Куприянов, ответственный за проведение испытаний.
— Выполнять полеты с пусками этих снарядов запрещаю. Можете спалить двигатель. На переборку уникального двигателя уйдет много времени. Самолет же надо скоро передавать на государственные испытания. Если проведете полеты без моего разрешения, я из вас «рубленый бифштекс» сделаю, — в шутку пообещал Соловьеву Борис Васильевич и ушел.
Фельснер, Соловьев и заместитель главного конструктора В. А. Алыбин, продумав еще раз все детали полета, «откомандировали» к Куприянову ведущего инженера К. М. Строкова с просьбой снять «вето» на полеты. Строков детально объяснил Куприянову методику выполнения задания по программе, рассказал, как коллектив инженеров и летчиков постепенно и методично подошел к выполнению этих полетов, и заверил его, что все будет нормально: «Делать из нас «рубленый бифштекс» не придется…»
В конце концов Борис Васильевич сдался и разрешил полеты.
На следующий день многочисленные зрители, в числе которых был и Б. В. Куприянов, наблюдали на полигоне за работой Е. С. Соловьева.
Когда Су-7Б с пологого пикирования залпом разрядил [152] свой боекомплект, на земле в районе цели все перемешалось. Там вдруг поднялась такая высокая зубчатая стена, что закрыла весь горизонт. А когда этот многотонный занавес опустился, стала видна искореженная техника, разбитые вдребезги бетонированные укрепления, все, что могло гореть, было охвачено пламенем.
Испытания реактивного, бомбового и пушечного вооружения показали небывалую высокую огневую и ударную мощь самолета, его способность отразить нападение противника, вооруженного самой новейшей техникой.
Через несколько дней самолет был перебазирован на летно-испытательную базу завода. Здесь провели последние полеты по программе заводских испытаний. Ценой напряженного самоотверженного труда испытательной бригады и особенно летчика-испытателя Евгения Степановича Соловьева отработка нового комплекса прошла четко и быстро.
Этап государственных летных испытаний самолета Су-7Б проводился летчиками Летно-исследовательского института и летчиками КБ на южном аэродроме.
Начало испытаний пришлось на зимний период — 46 рабочих дней пропало из-за неблагоприятных метеоусловий. Приходилось использовать всякие просветы («окна», как говорят метеорологи), постоянно поддерживать технику в полной готовности, чтобы не упустить малейшую возможность выполнить очередной полет.
Генеральный конструктор П. О. Сухой часто прилетал на испытания своих самолетов.
Летом 1960 года в районе проведения испытаний стояла страшная жара. Солнце немилосердно жгло. Бетон аэродрома накалялся как печь. В тени, которую там трудно найти, было около сорока градусов.
От адского пекла сверху и снизу спасала только ночь. А утром Павел Осипович появлялся у самолета, как всегда аккуратно одетый, при галстуке, в накинутом на плечи пиджаке. Было ему тогда 65 лет.
Однажды министр вызвал его к телефону и предложил из-за жары немедленно вернуться в Москву. Павел Осипович отказался. Тогда министр осторожно сообщил:
«На одном южном аэродроме от солнечного удара скоропостижно скончался Семен Алексеевич Лавочкин… Центральный Комитет партии предложил мне всех генеральных вернуть в Москву. Прошу вас, вылетайте». [153]
— Простите, но я чувствую себя неплохо, останусь здесь до конца испытаний, — твердо возразил Сухой.
Отметив высокие летно-тактические характеристики самолета, его отличные боевые возможности, государственная комиссия рекомендовала самолет Су-7Б на вооружение частей ВВС.
Создание нового боевого самолета истребителя-бомбардировщика коллективом конструкторского бюро, завода, руководимых Павлом Осиповичем, стало фактом. Свой вклад в общее дело внесли и испытатели — заводские и военные летчики, рабочие, инженеры и техники службы летных испытаний.
И все же из всех них хочется выделить ведущего летчика-испытателя Е. С. Соловьева и рассказать о нем поподробнее.
Евгений Степанович был очень жизнерадостным человеком. На его лице всегда играла открытая и чуть застенчивая улыбка. Круг его интересов был необычайно широк. Он любил возиться со всякой техникой, любил спорт и хорошую музыку, любил один бродить по лесу, любил задушевные беседы в кругу друзей.
Охота была его страстью. Он приделал телеобъектив и приклад к фотоаппарату, которым был награжден за мужество, проявленное при спасении опытного самолета, и занялся фотоохотой. Он был замечательным стрелком. Это по его инициативе начали проводиться спортивные соревнования по стрельбе на круглом стенде между летчиками-испытателями и космонавтами. За несколько дней до его гибели в Звездном городке состоялась вторая такая встреча. Как и в первой, самым метким стрелком показал себя Евгений Степанович Соловьев.
На мой вопрос: «Почему вы так серьезно занимаетесь этим спортом?» — Евгений Степанович ответил: «Стрелковый спорт, особенно стрельба по летящим мишеням, как никакой другой, близок летчикам и космонавтам. Наша работа и этот спорт требуют мгновенной реакции и точности. Занятия стрелковым спортом помогают нашему профессиональному мастерству». И действительно, он всегда мастерски сбивал на своем самолете высотные управляемые мишени и первым сбил одну такую мишень ночью.
Все, что делал Евгений Степанович, он делал азартно, [154] увлеченно. Как-то перед рыбалкой ему в шутку подарили длиннющий, метра в четыре, кукан, и тем не менее Соловьев сделал, казалось, невозможное — привез с рыбалки этот кукан, полный рыбы.
Однажды группу работников предприятия, в которой был и Соловьев, застигла ночь в незнакомой безлюдной местности. Шофер автобуса потерял ориентировку и отказался от дальнейших попыток найти дорогу. Тогда за руль сел Соловьев. Почти три часа в темноте пробивался он по буеракам и все же вывел машину на дорогу.
Девизом Евгения Степановича стал известный чкаловский девиз: «Если быть, то быть лучшим!»
Еще в самом начале своей испытательской работы он понял, что среднего образования ему будет маловато для анализа явлений, происходящих в современном самолете, а он всегда хотел во что бы то ни стало докопаться до глубины, до корня проблемы. И вот, не оставляя летную работу, а это было время напряженных государственных испытаний, он заочно заканчивает авиационный институт.
Вскоре сдает и кандидатский минимум. Потом дал сам себе слово изучить английский и французский языки, чтобы без переводчиков читать зарубежную авиационную техническую литературу. И изучил…
С первых дней появления Соловьева в КБ Сухого ему была доверена ответственная работа — он должен был дать путевку в жизнь новому самолету — детищу огромного труда всего коллектива. За ходом испытаний пристально следило руководство министерства, несколько раз на место испытаний приезжали министр и его заместители.
Евгений Степанович сразу же оправдал возложенные на него надежды — все задания выполнял точно, без помарок и огрехов, хотя новая техника время от времени загадывала сложные загадки.
От полета к полету задания становились все сложней. И вот в один из апрельских дней 1959 года случилась первая предпосылка к летному происшествию: при заходе на посадку остановился двигатель. Раздумывать было некогда — считанные секунды, и тяжело нагруженная машина, потеряв скорость, упадет.
Соловьев принял единственно правильное решение — отвернув от домов, освободился на поле от груза, довернул машину и классически посадил ее, не имея [155] никаких резервов на маневрирование, а тем более на второй заход. Все это длилось секунд 10–15. Самолет, целый и невредимый, немного пробежал по полосе и остановился. В этой напряженной ситуации и самолет и летчик проявили себя наилучшим образом.
Про Евгения Степановича нельзя было сказать: «Косая сажень в плечах». Он не был человеком атлетического сложения, а выносливость для летчика, на долю которого выпадают многократные перегрузки, дело не второстепенное. Чтобы держать себя в необходимой спортивной форме, он разработал специальную методику физических упражнений, сделал сам спортивные снаряды, зимой в любой мороз обтирался снегом и никогда не давал себе послаблений. И он стал очень сильным физически. Мог по 20–30 раз выжимать как правой рукой, так и левой двухпудовую гирю. Желающие могут убедиться, что это совсем не просто. Физическая и волевая закалка не раз помогала ему миновать беду, работать в воздухе точно и красиво. Те, кому довелось наблюдать пилотаж Соловьева, не могли не любоваться его летным почерком. И не случайно на всех показах новой авиационной техники он был непременным участником.
Он радовался со всеми, а может быть, и больше всех, когда программа испытаний получалась, проходила без сучка и задоринки, когда сложные задачи выполнялись так, как это было задумано. По праву он делил честь создания новой техники с конструкторами, рабочими, бригадами испытателей. Он был большим патриотом своей страны и патриотом своего коллектива.
При испытании одной новой системы на самолете, пилотируемом Евгением Степановичем, случилась беда — отказал двигатель. Самолет находился далеко от аэродрома, но, к счастью, имел запас высоты. Летчик развернул машину к аэродрому, доложил обстановку. Каждую минуту ему сообщали расстояние, оставшееся до аэродрома, а он докладывал, на какой высоте находится. Высота уменьшалась быстрее, чем сокращалось расстояние до базы. Стало ясно, что до аэродрома самолет не дотянет. Земля разрешила летчику покинуть машину. Но Соловьев упорно тянул самолет к аэродрому. Он сумел каким-то чудом замедлить снижение машины, филигранно управлял ею, не давая круто уйти вниз и не допуская [156] потери в скорости. И победил. Самолет бесшумно появился возле аэродрома.
На аэродроме стояла тишина — все полеты были прекращены, и самолет совершил посадку беззвучно, как призрак, — непривычная и тревожная картина, от которой сами собой стискиваются зубы и перехватывает дыхание.
Запаса скорости хватило на короткий пробег, и самолет остановился на середине полосы. Летчику помогли выбраться из кабины. А он, сохранивший самолет, совершивший подвиг, смущенно и застенчиво улыбался…
Разрешение запустить Су-7Б в серию дали, когда еще шли государственные испытания. Все единодушны в оценке — самолет получился отличным. И скоро первые Су-7Б появились в строю.
Войсковые испытания новых самолетов было поручено проводить полку, которым командовал в то время А. И. Фукалов.
Отличный летчик, умелый командир, он сам быстро освоил новый самолет и блестяща организовал обучение всего летного состава полка.
Вот что рассказывает о Су-7Б генерал-майор А. И. Фукалов:
«Су-7Б пришел на смену МиГ-15, которыми несколько лет был вооружен наш полк. Это был совершенно новый самолет с большим диапазоном применения, о чем говорит само его название — истребитель-бомбардировщик.
Изучив особенности самолета, летчики полюбили его, с удовольствием пилотировали на нем. На большом диапазоне скоростей выполняли сложный пилотаж. В боевом применении этому самолету в ту пору не было равных».
Инспектором ВВС округа по технике пилотирования был тогда подполковник Владимир Александрович Шаталов. Человек большой эрудиции и летчик высокого класса, он быстро освоил самолет, много на нем летал. Бывая в полку, обязательно поднимался на «семерке» в небо и выполнял самые сложные фигуры высшего пилотажа.
Потом он ушел в отряд космонавтов. Бывшие его однополчане гордятся этим.
Часто приезжал в полк командующий авиацией округа генерал П. С. Кутахов. Ему нравился самолет и [157] как командующему, и как летчику. Пилотировал Су-7Б он мастерски.
Больше года шли войсковые испытания самолета. У строевых летчиков накопился опыт. Они внесли ценные предложения по совершенствованию самолета.
Было обнаружено, что крепление пушек не всегда выдерживало больше 100 выстрелов. Инженер полка по вооружению предложил изменить конструкцию этого крепления. Представитель КБ поначалу не соглашался. Дело дошло до Сухого. Ознакомившись с предложением инженера полка, он утвердил новое крепление пушек».
В связи с этим вспоминаются слова К. А. Курьянского, работающего в КБ более сорока лет:
«У Павла Осиповича был ум «гибкого» конструктора. Если для уже принятой конструкции вдруг появлялось новое, лучшее решение, он принимал его, несмотря на возражения и доводы о том, что чертежи на первый вариант подписаны и сданы. В ответ на это он как-то даже сказал, указывая на конструктора, предложившего новое решение:
— Он поумнел за это время, а вот вы — нет.
Но бывали ситуации, когда не по вине КБ новый вариант невозможно было провести в жизнь. И тогда Павел Осипович очень тяжело переживал.
«Консерватизм победил», — с горечью говорил он».
* * *
Как бы тщательно ни испытывался опытный экземпляр самолета, только массовая эксплуатация его показывает все хорошее, что в него заложено, и вскрывает недостатки, которые он таит в себе до поры до времени.
Это прекрасно понимал Павел Осипович. И он много внимания уделял вопросам эксплуатации самолетов, поступивших на вооружение частей ВВС и ПВО. По его инициативе в КБ был создан отдел эксплуатации, который представлял генерального конструктора в войсковых частях.
Генеральный конструктор тщательно анализировал всю поступавшую к нему через этот отдел информацию о работе самолетов, определял главное направление доводки машины. Он интересовался всем, что делалось для повышения безопасности полетов у нас в стране и за рубежом.
Несмотря на занятость и не ахти какое здоровье [158] (возраст давал о себе знать), Павел Осипович находил время и возможность выезжать в строевые части, участвовать в конференциях, на месте выслушивать критические замечания и пожелания и чутко реагировать на них.
Он был исключительно обязателен по отношению к людям, которые летали на его самолетах.
Тем, кто много бывал в строевых частях и привозил интересную информацию оттуда, дорога в кабинет к Сухому была всегда открыта.
Расспрашивая о результатах поездок, внимательно выслушивал предложения инженеров и техников; особенно чутко относился он к предложениям летчиков строевых частей.
Павел Осипович очень ценил людей, пришедших в конструкторское бюро непосредственно из строевых частей, советовался с ними. Один из ветеранов отдела эксплуатации, бывший главный инженер крупного авиационного подразделения М. А. Уфимцев вспоминает, как после поступления в КБ Павел Осипович вызвал его к себе и долго расспрашивал об особенностях эксплуатации самолетов в строю, о трудностях и пожеланиях летчиков. После окончания беседы Павел Осипович поблагодарил его и пригласил заходить в любое время.
* * *
После каждого происшествия, имевшего место в частях, независимо от его причины вырабатывались и оперативно реализовывались новые конструктивные решения, уточнялась эксплуатационная документация.
…Выполнив задание в зоне пилотирования, полковник Яковлев снижался в направлении аэродрома, когда неожиданно загорелась лампочка топливомера «остаток 500». «Непонятно, — подумал летчик, — ведь для полной заправки это слишком рано, может, какая-нибудь неисправность?» Однако лампочка продолжала устойчиво гореть, и летчик запросил посадку с прямой, не заходя на круг.
Руководитель полетов, старый и очень опытный пилот, услышав такую просьбу, тоже немало удивился, так как, по расчетам, топлива должно было хватить еще на такое же время полета. Об этом он сердито сказал летчику, добавив: «Полоса занята, сделай еще кружок, наверное, неисправна сигнализация». [159]
Указание руководителя полетов — нерушимый закон в авиации, и летчик продолжал полет.
Двигатель работал устойчиво, показания приборов — в норме, и только лампочка продолжала предательски гореть.
Миновав второй разворот, летчик совсем успокоился, но на подходе к третьему развороту двигатель неожиданно заглох. А высота всего 500 метров! И летчик имел только два выхода: садиться на вынужденную вне аэродрома или покидать самолет.
Он принял решение садиться.
Увидев подходящую площадку, Яковлев направил самолет на посадку.
Земля была уже совсем близко: 50, 30… 20 метров, вот только бы перевалить через этот двухэтажный деревянный дом, который одиноко стоит прямо по курсу. Летчик его видел и рассчитывал пройти над ним на безопасной высоте… В последнюю секунду он резко взял ручку на себя. Самолет перемахнул с трудом через крышу дома… и ударился о землю.
…Дело было на подмосковном аэродроме, самолет упал недалеко от большой шоссейной дороги, поэтому комиссия по расследованию вскоре прибыла на место происшествия.
Самолет лежал в снегу, почти не разрушенный, и никаких следов загорания не было, топлива даже в расходном баке уже не оставалось ни капли. Только в нижней его части виднелись небольшие следы керосина, которые рыжим пятном обозначились на снегу. Двигатель израсходовал все топливо, находящееся в баках самолета, в два раза быстрее, чем обычно!
Значит, лампочка, сигнализирующая, что топлива осталось всего 500 литров, загорелась своевременно. Что же тогда — топливо вытекло в полете? Но сливные пробки и заливные горловины оказались закрытыми.
Комиссия, расследовавшая этот случай, не пришла к какому-то определенному заключению и написала в акте: «Причина летного происшествия не установлена». Не успокоился только генеральный конструктор, и по его указанию расследование продолжалось.
Спустя некоторое время нашли причину ускоренной выработки топлива: неисправность форсажного насоса. Помимо воли летчика он включался на форсажный режим, и расход топлива значительно возрастал без каких-либо [160] внешних звуковых признаков, которые могли бы сигнализировать об этой неисправности.
Насосы доработали, и такие случаи больше не повторялись.
Заботиться о безопасности летчика генеральный требовал от каждого работника КБ на всех стадиях проектирования и создания самолета. Внес свои предложения по безопасности полета и отдел эксплуатации. Познакомившись с ними, Павел Осипович на какое-то время погрузился в раздумье, потом спросил:
— А ведь это потребует увеличения веса?
Всем хорошо известна его непримиримость даже к самому малейшему утяжелению самолета.
— Да, на десять килограммов, — подтвердил начальник отдела эксплуатации А. А. Таварьян.
Павел Осипович помолчал, а потом решительно подписал материал. «Все-таки безопасность — главное!»
В начале 60-х годов в одной из воинских частей заканчивались войсковые испытания самолета Су-7Б. Поначалу не обошлось без аварийных ситуаций.
…Летчик, возвращаясь с задания, обнаружил, что самолет не реагирует на действия ручки управления в продольном направлении. Всевозможные рекомендации с земли не привели к каким-то ощутимым результатам и поэтому, по команде руководителя полетов, летчик благополучно катапультировался, а его самолет… тоже благополучно приземлился, не получив больших повреждений. В этом проявились отличные аэродинамические качества Су-7Б, которыми отличались все самолеты конструкции Сухого. Впоследствии было зарегистрировано еще несколько подобных случаев.
Однако речь не о том. Надо было выяснить причину столь серьезного летного происшествия, которое потребовало катапультирования летчика. Поскольку самолет остался почти целым, работа комиссии значительно упростилась. В первый же день причина была найдена: самопроизвольное разъединение тяги, идущей от ручки пилота к стабилизатору, — это чрезвычайное происшествие, и только чудом все закончилось благополучно. Но кто же виноват? На этот вопрос комиссия ответить не смогла. А виновными в этом случае могли быть либо неудачная конструкция узла самолета, либо производство, а может, и техник самолета, не законтривший на земле узел. [161]
Но виновника сразу не установили.
Докладывая о случившемся генералу В. Н. Кобликову, в то время главному инженеру ВВС, член комиссии по проведению испытаний М. Н. Шепер предположил, что недостаток кроется все-таки в конструкции разъема. В ответ генерал заявил: «Вы, товарищ майор, плохо разобрались! Только что звонил Павел Осипович и сказал мне, что тяга разъединиться не может, подобная конструкция на одном из самолетов надежно работает почти пять лет и разъединений в полете не было!»
Исследование случая пришлось продолжить, и неизвестно, сколько бы оно еще длилось, если бы…
Однажды утром майора позвали к телефону: «Здравствуйте, Михаил Наумович! С вами говорит Сухой».
Майор не успел удивиться, как услышал признание генерального конструктора: «Вы правы, — сказал Павел Осипович, — недостаток разъемного соединения заложен в самой конструкции. При проектировании этого узла плохо была продумана контровка соединения. Благодарю вас за хорошо проведенное исследование. По его результатам я подписал документ на доработку разъема на всем парке самолетов. А у генерала Кобликова попросил извинения за неправильную первоначальную информацию».
Это было в характере Павла Осиповича — не считаясь с рангами, лично иметь дело с любым работником, какой бы пост он ни занимал.
Не забывают случай и в Летно-исследовательском институте. Узнав, кто там занимается интересующей его темой, Павел Осипович, минуя высокие руководящие инстанции — начальника института, его ученых заместителей, начальника отдела, ведущего, — без всякого «сопровождения» разыскал рабочее место рядового инженера и стал с ним обсуждать подробности проблемы.
И сейчас об этом инженере в институте говорят: «А, это тот, к которому приходил Сухой и решал с ним вопросы». И не случайно высокий авторитет генерального конструктора опирался не только на огромный талант, доскональное знание дела, которому он беззаветно служил всю жизнь, но и на ровное, уважительное отношение ко всем окружающим. Он был одинаков с министром и рабочим, маршалом и лейтенантом, академиком и инженером. [162]
А вот еще один штрих: Павла Осиповича редко видели в президиумах, на трибуне. Причиной тому была не столько его постоянная занятость работой, его нездоровье, сколько природная скромность. Только крайние обстоятельства заставляли подниматься его на трибуну. Однажды он выступал на партийно-хозяйственном активе завода. Завод испытывал некоторые трудности. Усложнились отношения КБ с руководством завода. Обсуждался вопрос, как их устранить.
На этом собрании не было обычного доклада. Было только выступление Павла Осиповича.
Он стоял перед залом худощавый, прямой, в скромном сером костюме. Его руки лежали на краю трибуны и ни разу не двинулись. Казалось, все в нем замерло и переключилось на мышление, на серьезную озабоченность и стремление донести до собравшихся самое главное, самое важное.
И это важное было сказано, сказано убедительно, доходчиво, откровенно, смело. Смело, как все, что он делал.
Смысл его речи сводился к следующему:* Откинув ложное честолюбие, самолюбие, личные отношения, мы должны правильно понять свое место в общем трудовом процессе: конструкторское бюро — это голова, а производство — это руки. Только голова знает, что делать рукам. Руки без головы не могут работать. Но общая радость в том, что и голова и руки принадлежат одному организму, здоровому и дееспособному».
После выступления Павла Осиповича кое-кто на заводе пытался говорить, вот-де, мол, что получается: конструкторы — это «голубая кровь», а мы… — но успеха эти высказывания не имели, и все встало на свои места.
Бескомпромиссность — это тоже черта Сухого. Очень важная и нужная конструктору черта…
* * *
Задумывая Су-7Б, генеральный конструктор отчетливо представлял, что военная авиация, как никакой другой вид техники, подвержена быстрому моральному старению. Поэтому Павел Осипович рассматривал новый самолет не только как боевое средство сегодняшнего дня, но и как базовую конструкцию для непрерывной последующей ее модернизации. [163]
Жизнь полностью подтвердила предвидение генерального конструктора. Самолет Су-7Б явился родоначальником многих модификаций истребителей-бомбардировщиков.
Вот одна из таких модификаций — сверхзвуковой самолет, который может совершать посадки на грунт.
Как известно, бетонированные аэродромы — дорогостоящие инженерные сооружения, количество их ограничено. А в случае войны такой аэродром очень заманчивая цель для авиации противника — достаточно разбомбить взлетно-посадочную полосу, и десятки самолетов вынужденно будут простаивать без дела, снижая военный потенциал противоборствующей стороны.
Сухой прекрасно понимал это. Поэтому способы базирования самолетов постоянно находились в поле его зрения. Перед компоновщиками, аэродинамиками и шассистами Сухой поставил задачу найти во что бы то ни стало возможность эксплуатации Су-7Б с грунтовых аэродромов.
«Грунтовой орешек» оказался более прочным, чем это представлялось поначалу. В какой «обуви» самолет смог бы «бегать» по грунту? Лыжи? Самолеты, «обутые» в лыжи, садятся на снег и лед. А что, если и для грунта сделать лыжное шасси?
Этой работой занимались большие энтузиасты грунтовой эксплуатации: доктор технических наук И. В. Крагельский, главный конструктор Н. Г. Зырин, инженеры Л. И. Бондаренко, А. Э. Баумгартэ, Е. М. Диапоп, С. И. Дякин.
Обычное лыжное шасси не подошло. Его можно было использовать только на очень влажных почвах, на сухом твердом грунте и тем более бетоне оно работать не могло.
«Нужно сделать так, чтобы самолету в критических ситуациях мог подойти любой аэродром, — говорил Павел Осипович своим помощникам. — Он может взлететь с бетонированной дорожки, но вовсе не исключено, что садиться ему придется на грунт любой плотности. Значит, шасси должно быть универсальным».
Так генеральный пришел к идее колесно-лыжного шасси.
Основа его — обычное колесное шасси, а рядом с колесом небольшая лыжа. При взлете с бетонированного аэродрома или твердого грунта лыжа не нужна и поэтому поднята, в работу она вступает лишь при углублении [164] колеса в мягкий грунт, беря на себя часть нагрузки и не давая колесу проваливаться.
Просто, не правда ли? Особенно сейчас, когда система опробована на практике и доведена до эксплуатационной годности. А тогда, двадцать лет назад, все было не так просто.
«Когда мне, только что закончившему МАИ, поручили эту работу, я воспринял ее как подарок судьбы, — вспоминает Л. И. Бондаренко. — Еще бы, разве это не счастье работать рядом с генеральным конструктором! Начинать пришлось почти с ничего. Не было методик расчета, много неясностей в совместной работе колеса и лыжи и так далее и тому подобное. Постепенно появилось понимание предмета, идея облекалась в цифры и линии. Павел Осипович заходил к нам в бригаду чуть ли не ежедневно, подолгу стоял у моего кульмана… Не было в этих визитах никакой парадности, был деловой, инженерный разговор, разговор на равных.
Сам Павел Осипович, прошедший путь от чертежника до генерального конструктора, ценил и уважал нашу нелегкую работу. Наше самолюбие. Конструктор — творец, все, что он сделал, порой выстрадано в муках. Нетактичные реплики, ирония в адрес его творчества тяжело ранят… У меня до сих пор краснеют уши, когда вспоминаю, какие решения по молодости лет я предлагал тогда Павлу Осиповичу. Но не было случая, чтобы он хотя бы намеком дал понять, что это наивная чепуха. Он либо находил время и терпение доказать, почему такое решение не годится, либо предлагал еще подумать, посчитать.
К шасси Павел Осипович, по-моему, питал особую слабость. Прекрасно понимал физику процессов, игру сил, чувствовал кинематику, распределение нагрузок… Благодаря его вниманию колесно-лыжное шасси было спроектировано, изготовлено и испытано в рекордно короткий срок.
Прошли первые рулежки по мягкому грунту, уточнено взаимное положение колеса и лыжи («лыжонка», как ее сразу окрестили). Наступил день первого вылета. Велика была моя радость, когда Павел Осипович пригласил и меня с собой на первый вылет. На служебном Ил-14 перелетели на один из испытательных аэродромов с грунтовой полосой. Была весна, мягкого грунта или просто грязи было более чем достаточно. Павел Осипович [165] выслушал доклад летчика и ведущего инженера о результатах пробных рулежек, дал разрешение на взлет. По весенней распутице двинулись ближе к точке приземления: впереди в галошах Павел Осипович, все остальные (без галош) — за ним. Мы вязли в грязи, а самолет двигался уверенно! Павел Осипович прошел вдоль колеи, оставленной колесно-лыжным шасси: остался доволен. «Похоже, идея себя оправдала», — произнес он.
В архиве конструкторского бюро есть кинофильм, посвященный эксплуатации самолетов Су-7Б с грунтовых аэродромов. Наиболее впечатляет один фрагмент. На грунтовом аэродроме безнадежно застрял автомобиль-заправщик, вызволять его из грязи пришлось мощному трактору С-80. А в это время самолет Су-7Б, поднимая при своем движении фонтаны грязи, объезжает застрявшую технику и уходит на взлет…»
В заключение рассказа о истребителях-бомбардировщиках приведем еще несколько отзывов о них.
Вот что рассказал Герой Советского Союза, маршал авиации Сергей Игнатьевич Руденко:
«Конструкторское бюро Сухого постоянно нацелено в будущее. При обсуждении параметров нового самолета Павел Осипович принимал к разработке наивысшие данные на грани возможности науки и техники, и даже чуть больше.
Военно-воздушные силы всегда опирались на достижения этого КБ. Огромный конструкторский талант Павла Осиповича не был «шумным», он его никогда не рекламировал. За него говорили и говорят его замечательные самолеты, которые он создавал уверенно и убежденно. Истребители-бомбардировщики Су — очень веское и важное слово Сухого в авиационной науке и технике».
Слово маршалу авиации Герою Советского Союза И. И. Пстыго:
«Су-7Б — целая эпоха в нашей авиации. Этот самолет долгое время был самым главным ударным комплексом всей фронтовой авиации, Тем же стали для нас его многочисленные модификации, в которых он живет более двадцати лет и будет жить еще долгие годы». [166]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.