Обретая опыт
Обретая опыт
Николай Капитонович Павлов:
«В декабрьском номере журнала „Западная область“ ‹…› появилось стихотворение А. Твардовского „Четыре тонны“, с которым были связаны драматические события. ‹…› В февральской книжке „Наступления“ появилась статья В. Смолина „О литературном отделе журнала «Западная область»“, в которой автор обрушился на стихотворение Твардовского „Четыре тонны“. Автора обвиняли в том, что в стихотворении „классовая сущность“ кулака „затушевывается человеческими качествами“, „классовые противоречия в деревне не раскрыты“, что стихотворение „проникнуто классово чуждым настроением, содержит в себе неверную политическую оценку происходящим событиям“ и т. д.
Те, кто были близки Твардовскому, по-дружески советовали ему, не дожидаясь „бури“, признать ошибки, покаяться. Но он эти советы пренебрежительно высмеивал. Состоялось собрание писателей, на котором поднялась „волна“ критики и самокритики. Статью Смолина одобрили.
На этом же собрании ‹…› вспомнили пресловутую статью А. Селивановского „Барчук или пролетарский поэт?“, опубликованную в журнале „Рост“ в апреле 1930 г., т. е. вспомнили о ней одиннадцать месяцев спустя после ее появления. ‹…›
На собрании, одобрившем статьи Смолина и Селивановского, поэт категорически возражал против предъявленных ему обвинений, упорствовал, но ни с чьей стороны поддержки не получил, – его стихотворение „Четыре тонны“ расценили как ошибочное. ‹…›
В своих возражениях, в своем протесте, а в сущности, в своей одиночной самозащите Твардовский был выше всех нас. Большинство участников собрания это прекрасно понимали. Но все, кто осуждал Твардовского, были убеждены, что малейшее попустительство ошибкам – это вода на мельницу „классового врага“, что они обязаны „быть бдительными“. Именно в силу этого собрание расценивало самозащиту Твардовского как „вызов организации“, „противопоставление своей личности – коллективу“, „проявление… кулацких тенденций“. Последнее играло особенно отрицательную роль, поскольку все мы считали, что Твардовский – сын кулака. ‹…›
В марте 1931 г. Твардовский вторично, теперь уже бессрочно, был исключен из РАПП. ‹…›
К чести Александра Трифоновича, он все это перенес с гордо поднятой головой, стоически, развивая и совершенствуя свои литературные и журналистские способности. Он писал и публиковал очерки как в журнале „Западная область“, в редакции которой продолжал работать, так и в газетах „Рабочий путь“, „Социалистическая деревня“, „Красноармейская правда“. По его инициативе в декабре 1931 г. в книжном издательстве состоялось собрание смоленских очеркистов. Несколько позже по его же инициативе было создано „производственно-творческое объединение очеркистов“, поставившее своей целью „освещение состояния и проблем соцстройки Западной области“. В объединение вошел и сам Твардовский и был душой его, на деле показывая, как надо эти проблемы освещать». [12; 173–175]
Дмитрий Павлович Дворецкий:
«Рабочий день ответсекретаря „Западной области“ заполнен был до отказа. Твардовский правил статьи и писал передовицы, читал верстку и делал макеты журнала, читал и „сигнал“ – сброшюрованный номер для подписания „в свет“. Редактор Локтев во всем ему доверял. Между делом отсекр звонил авторам заказанных статей, просил „не тянуть“: „Дорога ложка к обеду“. Терпеливо сидел на совещаниях, заседаниях, ездил в колхозы.
Я удивлялся его необыкновенной работоспособности, его отдаче, уменью, как он выражался, „держать в узде“ свое рабочее время. Мало того, что он делал „Западную область“, ведомственный и, прямо скажем, суховатый по природе своей журнал, он еще находил в рамках суток (надо полагать, вечерние и ночные) часы, чтобы писать стихи, то есть продолжал свой наиболее трудный, творческий рабочий день». [2; 66]
Николай Капитонович Павлов:
«Однажды летом 1931 г. я случайно встретил Твардовского неподалеку от Дома работников просвещения. В руках у него была выпущенная издательством „Молодая гвардия“ поэма „Путь к социализму“. Поздравляя Твардовского, я спросил: „Что теперь скажут критики?“ Дело в том, что на наших писательских собраниях иногда раздавались голоса, будто в поэме „нет положительного героя“, „ритмика стиха нарушена“ и т. п. Твардовский защищался.
И вот поэма издана. Но Твардовский говорил уже о другом – о своих недавних поездках в Мазальцево и Рибшево – передовые колхозы области. Довелось ему побывать и в колхозах „среднего достатка“, и в отстающих. Почерпнутый в них фактический материал лег затем в основу „Дневника председателя колхоза», выпущенного Смоленским издательством в 1931 г.
Я помню эту скромную книжечку: она напоминала обычную школьную тетрадь в темно-фиолетовой обложечке с белым четырехугольником в середине, где как бы от руки, „неровным почерком“, выведено ее название». [12; 175–176]
Дмитрий Павлович Дворецкий:
«Твардовский не мог жить без поездок в деревню. Он жаждал видеть все то новое, что там происходило. Его тянуло к людям нового, коллективного труда». [2; 67]
Николай Капитонович Павлов:
«После ликвидации РАППа (апрель 1932 г.) с Твардовского был снят тяжелый груз недоверия, придирок, замалчивания. Его новую поэму „Путь Василия Петрова“, отвергнутую редколлегией журнала „Наступление“ в феврале 1932 г., вдруг признали „заслуживающей внимания“ – ровно два месяца спустя ее опубликовали в том же „Наступлении“. ‹…›
С 1 сентября 1932 г. Александр Твардовский – студент Смоленского педагогического института. С головой уходит в учебу». [12; 178–179]
Александр Трифонович Твардовский. Из «Автобиографии»:
«Эти годы учебы и работы в Смоленске навсегда отмечены для меня высоким душевным подъемом. Никаким сравнением я не мог бы преувеличить испытанную тогда впервые радость приобщения к миру идей и образов, открывшихся мне со страниц книг, о существовании которых я ранее не имел понятия». [8, I; 12–13]
Николай Капитонович Павлов:
«Твардовский любил делиться впечатлениями о лекциях по изучаемым предметам. Он испытывал прямо-таки потребность обо всем высказывать свое мнение, всему давать свою оценку. ‹…›
Отчетливо помню, как однажды мы остановились в коридоре второго этажа у окна, выходящего в сторону Заднепровья, и разговорились о творчестве Леонида Андреева, и в частности о его „Бездне“. Твардовский горячо возмущался: как можно писать о садистском глумлении над любовью… Подобное – антижизненно, и писать об этом не следовало. „Смакование садизма убивает красоту чувств“, – это его буквальное выражение. Возмущался он и „Тьмой“». [12; 180]
Александр Трифонович Твардовский. Из «Автобиографии»:
«Но, может быть, все это было бы для меня „прохождением“ институтской программы, если бы одновременно меня не захватил всего целиком другой мир – реальный нынешний мир потрясений, борьбы, перемен, происходивших в те годы в деревне. Отрываясь от книг и учебы, я ездил в колхозы в качестве корреспондента областных газет, вникал со страстью во все, что составляло собою новый, впервые складывающийся строй сельской жизни, писал статьи, корреспонденции и вел всякие записи, за каждой поездкой отмечая для себя то новое, что открылось мне в сложном процессе становления колхозной жизни». [8, I; 13]
Николай Капитонович Павлов:
«Однажды в перерыве между лекциями Твардовский подошел ко мне:
– Пойдем, есть новость… – проговорил он сквозь смех и поспешил к выходу. Я за ним.
В коридоре Твардовский остановился. Он все еще смеялся, но мне показалось, что за этим смехом скрывалось что-то очень горестное, обидное и тяжелое.
– Меня предали аутодафе, – вымолвил Твардовский. – Поэму мою вчера вырезали из журнала и сожгли!
Это был действительно удар.
Дело в том, что, будучи студентом, Твардовский написал поэму „Мужичок горбатый“. Ее обсуждали. Много было нападок, именно нападок, а не делового разбора ее достоинств и недостатков. Но в конце концов поэму все же включили в одну из книжек „Наступления“. Твардовский прочитал ее уже в сверстанном виде, внес поправки. Журнал был отпечатан и переплетен… Однако поэма не увидела свет.
Зато из ее недр вышла „Страна Муравия“». [12; 179]
Михаил Поликарпович Котов (1907–1972), литературный критик:
«Литературный Смоленск середины тридцатых годов выгодно отличался в культурном отношении от других областных центров того времени, например, от Сталинграда, где я начинал свою работу. Здесь, в Смоленске, имелось сравнительно крупное по тем масштабам издательство, выпускавшее не только отраслевую, но и художественную литературу, в том числе и переводы с белорусского, – например, стихи и поэмы Якуба Коласа, повесть „Болото“ Змитрока Бядули и другие; выходили три областные газеты, в которых наряду с оперативными материалами довольно часто печатались стихи и рассказы начинающих авторов; активно работали два театра, областная библиотека, Дом искусств; наконец, что особенно примечательно, регулярно выходил литературно-художественный журнал „Наступление“, пользовавшийся, между прочим, большой популярностью среди читателей-смолян.
Но самым интересным в культурной жизни Смоленска тех лет была, конечно, писательская организация, которая уже тогда считалась одной из наиболее перспективных на периферии. А. Твардовский, Н. Рыленков, Д. Осин, Ф. Каманин, А. Македонов – таков далеко не полный список ее членов. Одни из них, – например, Твардовский, Каманин, – уже имели по две-три книги. Другие, – скажем, критик Македонов, – довольно часто печатались в столичных журналах. Уже пробовали себя так или иначе в литературе С. Фиксин, В. Ардаматский, Д. Дворецкий и другие смоляне, ставшие членами Союза писателей позже.
Поэтому, когда я впервые пришел в Дом искусств, где обсуждалась чья-то новая рукопись, я не почувствовал большой разницы между Москвой и Смоленском: шел принципиальный, заинтересованный разговор о литературе, причем товарищи не стеснялись говорить друг другу правду в глаза». [2; 75–76]
Николай Капитонович Павлов:
«Вскоре ‹…› на страницах „Большевистского молодняка“ одна за другой (в мае и июне 1934 г.) появились статьи П. Магера и И. Каца, утверждающие, что в творчестве Твардовского „сильны элементы мелкобуржуазного характера“, что его стихи проникнуты мещанской моралью. Но особо яростными нападками на Твардовского отличился В. Горбатенков – ответственный секретарь редакции „Большевистского молодняка“ (17 июля в этой газете была опубликована его статья „О творчестве т. Твардовского“).
В конце июля состоялся литературный декадник, посвященный Александру Твардовскому. С докладом о его творчестве выступил А. В. Македонов. Но доклад был слишком многословен, расплывчат и недостаточно аргументирован с точки зрения идейно-политической, столь необходимой для разгрома догматических, предвзятых, а в сущности клеветнических выпадов В. Горбатенкова против А. Твардовского. ‹…›
Сам Твардовский на этом декаднике спокойно, уверенно сказал:
– Я не считаю, что достиг каких-то вершин, отнюдь нет. В недалеком будущем я постараюсь выступить с новыми вещами, над которыми работаю, и вы увидите, насколько будут учтены мною ваши полезные советы и замечания.
Ему аплодировали все.
Однако В. Горбатенков в своей очередной статье „Несколько замечаний о стихах А. Твардовского и литературных доброжелателях“, помещенной в июльском номере журнала „Наступление“, вновь обрушился на творчество Твардовского и на критическую литературу о нем.
Несмотря на опровержения Македонова, Тарасенкова, а также некоторых товарищей из газеты „Рабочий путь“, неприязнь к творчеству Твардовского в смоленской писательской среде не только не затухала, но вспыхнула особенно ярко в апреле 1935 г., в канун областного совещания поэтов в Смоленске. В том же „Большевистском молодняке“ появилась статья В. Горбатенкова, И. Каца и Н. Рыленкова „Стих – это бомба и знамя“. В ней снова были повторены старые обвинения в адрес Твардовского. Но теперь уже, не стесняясь в выражениях, ее авторы говорили о сознательном утверждении поэтом откровенно кулацкой идеологии. ‹…›
Александр Твардовский был бойцом, который во все годы своей творческой деятельности вызывал огонь на себя. И выходил победителем!
В 1934 г. на областном съезде писателей Твардовский был единодушно избран делегатом Первого Всесоюзного съезда советских писателей. ‹…›
Вершиной смоленского периода творчества Твардовского стала „Страна Муравия“; с нею он в 1936 г. и покинул родной город, чтобы продолжить образование в Москве». [12; 190–193]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.