Глава I

Глава I

Время и место рождения Говарда. – Происхождение. – Раннее детство. – Первая школа и характер воспитания. – Школа Имза. – Недостаточность образования Говарда. – Его коммерческая деятельность. – Смерть отца Говарда. – Говард на распутье. – Результаты воспитания

Место и время рождения Джона Говарда в точности неизвестны. На статуе, поставленной в честь великого филантропа в соборе Св. Павла в Лондоне, имеется надпись: “Родился в Гакнее, в графстве Миддлсекс, 2 сентября 1726 года”. Точность этой надписи вызывает, однако, большие сомнения. Годом рождения Говарда некоторые считали 1724-й, другие – 1725-й, и наконец, даже 1726 год. Позднейшие биографы, между прочими и Диксон, не решаются дать точного указания на этот счет и полагают, что Говард родился или в 1725-м, или в 1726 году. Такая же неопределенность существует и относительно места рождения великого филантропа. Этим местом считали Гакней (ныне одно из восточных предместий Лондона), другие же полагали, со слов друга Говарда доктора Айкина, что Говард родился в Энфильде; особенно близкий его друг, пастор Пельмер, указывал на Клэптон; наконец, распространенным является мнение о том, что родиной Говарда было поместье Кардингтон, сделавшееся впоследствии его любимым местом пребывания. Вероятнее всего, однако, что Говард родился в поместье отца, Клэптоне, принадлежащем к приходу Гакней.

Немало попыток сделано было со стороны некоторых биографов Говарда, чтобы придать его роду знатность. Поводом к этому могло послужить то, что имя Говард часто встречается в аристократических семьях Норфолков, Суффолков, Карлейлей и других. Но попытки эти не привели ни к каким результатам, и Джон Говард, “герой благотворительности”, должен быть признан одним из тех, которые имеют право сказать: “Я сам себе предок”. Отец его был почтенным купцом в Лондоне и вел оптовую торговлю коврами и обойным товаром. Он успел составить себе приличное состояние и ко времени рождения сына (кроме Джона, у него была еще одна только дочь) удалился из Лондона, прекратив свою торговлю. О матери Говарда сохранилось мало сведений; на воспитание своего сына эта женщина не могла иметь никакого влияния уже потому, что она умерла вскоре после рождения Джона, оставив ему в наследство лишь незавидное физическое здоровье. Отец отдал ребенка кормилице, фермерше в Кардингтоне, и только благоприятные климатические и гигиенические условия сельской жизни дали возможность хрупкому и слабому созданию преодолеть болезни и опасности детства.

О первых годах жизни Говарда известно мало. Лишенный материнского попечения и той теплоты, с которою только материнская любовь согревает детскую душу, располагая ее к общительности, маленький Джон представлял собою существо малообщительное, “сосредоточенное”: слабая физическая организация больше располагала его к задумчивости, к покою, чем к детской резвости.

Нет никаких указаний на отношение к нему отца, и едва ли будет ошибочным предположить, что при всей любви к своему ребенку в отношениях отца было мало нежного, мало заменяющего материнский уход. Аккуратный и деловой как купец, он и к воспитанию своего сына, несомненно, относился с тою же строгостью и сухостью, которая присуща была всем людям его круга и его религиозных воззрений – кальвинистам-диссидентам. Вот почему раннее детство Джона ничем не предвещало замечательного будущего. К склонностям и способностям ребенка не умели прислушиваться, его воспитание, а впоследствии и обучение, было подчинено заранее составленному плану и направлено к определенной цели – сделать из мальчика дельного, честного купца, к чему он по природе своей был так мало склонен. Первоначальное направление, данное воспитанию Джона Говарда, имело большое влияние на его будущую деятельность, всецело поглотившую вторую половину его жизни. С другой стороны, это направление было причиной того, что образование Говарда оказалось недостаточным, и ему приходилось впоследствии во многом его дополнять.

Прежде чем приступить к осуществлению заветных своих стремлений, Говард, бывший по природе и воспитанию весьма строгим к самому себе, не мог не чувствовать пробелов в своем образовании, которые восполнены были лишь впоследствии и с немалым трудом.

О первых годах жизни Говарда лучший его биограф Диксон говорит: “...никто не замечал печати гения на спокойном, болезненном лице маленького Джона; никто по нему не мог бы предсказать великой будущности ребенка, – хотя всякий, знающий этого мальчика, любил его, но эта любовь больше походила на жалость; никто ему не удивлялся, никто его не замечал. Он не останавливал на себе внимания, – если же проблески душевной простоты, скромности и доброты и обращали иногда на себя взоры окружающих, то только случайно и на мгновение. Нравственные, душевные особенности детей редко становятся предметом наблюдения, редко возбуждают удивление в той же мере, в какой замечаются умственные способности ребенка. Прав ли свет, делая такое различие? Широкая нравственная мощь натуры более важна для счастия и благоденствия человечества, чем великий ум; но, к несчастью, одна только сторона человеческой души господствует в мире: диктует законы, председательствует в судбищах и все завоевывает для себя. Спокойный, терпеливый ребенок, прощающий обиды, не привлекает к себе внимания окружающих, не вознаграждается их похвалой, и лишь ребенок бойкий, нетерпеливый, резкий и самоуверенный в своих детских суждениях становится предметом всеобщих ласк, удивления и похвал”.

Когда наступило время позаботиться об обучении Джона, мальчик был отдан в школу пастора Джона Ворслея. При выборе учителя отец Говарда, не имея намерения дать своему сыну какое-либо специальное образование, руководился исключительно своими религиозными воззрениями, и неудивительно, что выбор его пал на человека, не столь сильного в познаниях, сколь крепкого в своих религиозных убеждениях, вполне соответствующих его собственным. В этой школе, несмотря на семилетнее пребывание в ней, юный Джон мало преуспел.

По собственному заявлению Говарда, сделанному много лет спустя, он оставил школу Ворслея, не научившись в ней почти ничему. Нельзя не признать, что малоуспешность первоначального обучения Джона была чрезвычайной. Ее объясняли неспособностью учителя, но такое объяснение едва ли будет достаточным. Вероятно, это зависело также и от самого ученика. Нам кажется, что на развитие и образование Говарда сильно повлияло общее направление, данное его воспитанию и сохраненное филантропом во всю его жизнь: молодой ум Джона старались направить к одному – к твердости и неуклонности в религиозных принципах, его упражняли в беспрекословном подчинении предписаниям религии. Задача первого учителя Говарда состояла, очевидно, не в развитии мышления и ума ребенка, а, если можно так выразиться, в дрессировании души его. Это было спартанское воспитание духа, наподобие спартанского упражнения тела. И кто знает, может быть, влиянию этого скромного сельского учителя, не сумевшего научить мальчика латинской и греческой грамматике – этому краеугольному камню образования первой половины XVIII века в Англии, – мир обязан всеми удивительными подвигами Говарда, поражающими не блеском и широтою замысла, а душевною крепостью, геройством сердца.

Мы увидим впоследствии, какую важную роль играли в жизни Говарда его религиозные убеждения; между тем все дальнейшее его образование, по выходе из-под руководства Ворслея, не указывает на какой-либо фактор, который оказался бы действенным в этом направлении. Поэтому невольно приходит в голову мысль о том, что именно за семилетнее пребывание в школе пастора Ворслея, давшей ему так мало в смысле образовательном, Говард запасся тою душевною силой, которая составляет отличительную черту этого необычайного характера.

Из школы Ворслея молодой Говард переведен был отцом своим в высшую школу, находившуюся в заведовании одного из лучших тогдашних преподавателей в Лондоне – мистера Джона Имза, члена Королевского общества. Этот почтенный наставник готовил себя к духовной карьере, но после первой публичной проповеди усомнился в своих проповеднических способностях и посвятил себя воспитанию детей диссидентов. Благодаря своему обширному образованию Джон Имз вскоре занял высокое положение в ученых кругах Англии, был личным другом Ньютона и сделался одним из знаменитых в Лондоне педагогов. Этому человеку и поручено было дальнейшее образование Говарда. Одновременно с Говардом обучался в школе Имза известный впоследствии политический и литературный деятель Прайс. Оба молодых человека, несмотря на громадную разницу в характерах и способностях, подружились между собою и остались друзьями до самой смерти. В распоряжении биографов Говарда имеется немного материала относительно ранней юности Говарда, и, к сожалению, в нем вовсе нет указаний на знакомство и дружеские отношения его с Джоном Прайсом. Эти указания были бы чрезвычайно ценными в биографическом отношении. Вероятнее всего, молодых людей связало именно различие их характеров. Говард и Прайс друг друга дополняли: блестящие способности второго вполне соответствовали душевным качествам первого. Неудивительно, что при совместной школьной жизни, дававшей много поводов обнаружить свойства молодых людей, они почувствовали влечение друг к другу и на всю жизнь остались друзьями.

Неизвестно, сколько времени пробыл Говард в школе Имза, но во всяком случае он в ней оставался недолго. Говарда, как сказано уже выше, не готовили к ученой карьере; те познания, которые ему могло бы доставить более продолжительное пребывание в этой школе, – основательное знание греческого и латинского языков – представлялись в то время ненужными солидному коммерсанту, каким хотел сделать Джона его отец. К тому же классические языки не особенно давались молодому человеку. О том, что вынес Говард из школы Имза – бесспорно, хорошей в отношении педагогическом, – друзья Говарда отзывались крайне различно. Так, Айкин в составленной им краткой биографии Говарда об общем образовании великого филантропа весьма резко замечает: “У него не было почти никакого знакомства ни с греческими, ни с римскими классиками; так же незначительны были его познания и по новым языкам, за исключением, впрочем, французского; недостаточным было его знакомство и с отечественной литературою, – до последних дней своей жизни Говард не умел изящно и правильно писать даже на родном языке”.

Наряду с этим отзывом, известен отзыв другого личного друга Говарда, доктора Стеннета, который также, на основании близкого знакомства с филантропом, свидетельствует, что “он был человеком большой учености, чрезвычайно начитанным в изящной литературе и хорошо знакомым с несколькими новыми языками”.

Биографы Говарда старались примирить эти два крайних отзыва о степени его образованности. Так, например, Диксон полагает, что Айкин слишком строго, – Стеннет же, наоборот, слишком снисходительно судят об учености Говарда. Мы полагаем, что, если отбросить крайности того и другого суждения, то во всяком случае окажется несомненным, что из школы Имза Говард вышел с незавершенным образованием. Если Говард в течение многих лет старался потом восполнить этот пробел и действительно его восполнил настолько, что друг его Стеннет считал его очень ученым человеком, то в образовании его всегда замечался недостаток систематичности, пробел в элементарных основах, что так часто встречается у самоучек. О неумении же красиво выражаться – необходимо признать бесспорным свидетельство Айкина, которому, как мы увидим впоследствии, Говард поручил редактировать свою книгу – о положении тюрем и госпиталей.

Не будучи сам ученым, Говард, однако, питал большое уважение к науке и всегда любил вращаться в ученых кругах Лондона.

Для той карьеры, которую готовил своему сыну отец молодого Говарда, образование, полученное им, было вполне достаточным, так что откладывать осуществление намерений отца для последнего казалось излишним. И вот пятнадцатилетнего юношу отдали для ознакомления с коммерческим делом в лондонскую оптовую торговлю мануфактурным товаром Ньюгема и Шиплея. Профессия коммерсанта вряд ли соответствовала желаниям самого Джона Говарда, но с его стороны не могло быть и речи о противодействии, которого не допустил бы отец, отличавшийся строгим, патриархальным образом мыслей, да и сын, воспитанный в полном подчинении родительской воле, не был склонен оказывать его.

Биографы Говарда находят, что коммерческая деятельность его, хотя и кратковременная, не осталась для него бесследною. И действительно, нельзя отрицать, что в качестве торгового ученика молодой человек приобрел некоторое знакомство с жизнью, содействовавшее его умственному развитию, и что в деле Ньюгема и Шиплея Говард усвоил себе ту деловитость и аккуратность, которыми он отличался впоследствии, действуя на совершенно ином поприще. Но Говарду не пришлось долго оставаться у названных купцов. 9 сентября 1742 года умер его отец, Джон сделался наследником довольно обширного недвижимого имущества и капитала в семь тысяч фунтов (семьдесят тысяч рублей); сестра Говарда должна была, по завещанию отца, получить восемь тысяч фунтов и оставшиеся драгоценности. Хотя по воле отца имущество должно было перейти в распоряжение сына не раньше, как ему минет двадцать четыре года, однако назначенные душеприказчиками родственники умершего не видели надобности препятствовать Говарду в распоряжении как имуществом, так и своею судьбою. И вот для молодого человека появилась возможность оставить торговые занятия, весьма мало его привлекавшие. К тому же здоровье его было несколько расстроено, – ему необходимо было переменить род жизни, а прежде всего отдохнуть. Бросая торговлю еще до окончания срока заключенного с его принципалами договора, Говард, вероятно, не имел определенных видов на другое занятие: по крайней мере нет никаких указаний на то, чтобы у него были какие-либо определенные намерения. Их едва ли и мог еще иметь семнадцатилетний юноша, каким был в то время Говард.

Период воспитания Говарда, период подчинения его чужой руководящей воле окончился, – отныне он предоставлен был самому себе. Естественным является вопрос, что вынес юноша из этого воспитания, какой запас умственных и душевных сил приобрел он для предстоявшего жизненного пути и для самого выбора этого пути? Перед ним открывались разные дороги. Одна – торная, соблазнявшая воспользоваться свободою и средствами, довольно значительными для того, чтобы жить в свое удовольствие, как живет большинство богатых молодых людей, предоставленных самим себе. Этой дороги не избрал Говард. Не пошел он и по другому пути, – его коммерческая практика не развила в нем стремления умножать свои средства: он оставил торговлю. Ко всякой же другой деятельности необходима была подготовка, нужно было дополнить свое образование, крайне недостаточное, как мы видели, для того чтобы избрать какую-либо свободную профессию или поприще общественной деятельности. Действительно, мы видим, что Говард не определяет сразу рода своей деятельности: проходит несколько лет – и он остается все на том же распутье, все в том же неопределенном положении.

Это, конечно, факт отрицательный, но вместе с тем характерный, свидетельствующий о том, что если из своего воспитания Говард не вынес особенных познаний, то запасся весьма драгоценным свойством – добросовестным отношением к самому себе, осторожностью и вообще серьезным взглядом на жизнь. Малоуспешное, в смысле образовательном, воспитание Говарда имело в результате большое значение – в смысле выработки характера. Нам неизвестны факты, которые свидетельствовали бы о том, что воспитание Говарда действительно было направлено к этой цели; и вероятнее всего, что те или другие его свойства были врожденными, наследственными; но одно то, что воспитание не изменило этих свойств, а укрепило их и довело до степени принципов, которыми Говард руководился во всю свою жизнь, – свидетельствует о его успешности.

Внутренний мир Говарда, его нравственный облик к тому времени определиться еще не мог; очертания этого колоссального характера выступают перед нами лишь постепенно и мало-помалу.