Биография жанра
Биография жанра
Биография человека отступает на второй план, и ее заменяет биография писателя, когда из-под его пера появляются произведения, его пережившие, – те, ради которых, собственно говоря, и пишется история его жизни. Таким переломным моментом в биографии Жюля Верна является выход в свет первой книги из серии «Необыкновенные путешествия». Для читателей книги о Жюле Верне наступает момент, когда можно не принимать на веру обобщений и выводов автора, опирающихся на малоизвестные факты, но должно самому стать прокурором и судьей. Теперь Жюль Верн уже не человек в маске, про которого можно сочинить любую романтическую историю, но автор многих книг, – а их можно читать и перечитывать, сличать и анализировать. Теперь наступил момент нарисовать тот фон, на который для его современников проектировались его романы, нанести сетку широт и долгот на то небо, где вспыхнула его звезда.
Научная фантастика! Каким привычным стал ныне для нас этот термин и сколь разное содержание вкладывают в него спорщики, ибо ни для кого не секрет, что всякий разговор об этом жанре немедленно же превращается в яростный спор. Для одних научная фантастика – это сказка, она существовала всегда (здесь следует лишь оговорка, что это «всегда» нужно понимать фигурально, сиречь с того времени, как обезьяна уже очеловечилась) и будет существовать до тех пор, пока человек будет мечтать. Для других она лишь болезненное порождение каменной, железной, бензинной, механической страны, где единственная плодородная почва – асфальт, где высятся густые дебри фабричных труб, между которыми рыскают звери лишь одной породы – автомобили, окутанные весенним благоуханием бензина. И естественно, что в нашем веке должны были вырасти свои железные, автомобильные лешие, свои механические, химические сказки. Но и в том и в другом случае образы этой литературы лишь свободный вымысел художника или даже предпочтительнее Художника с прописной буквы, который, как Иегова в библии, творит для себя свой особенный мир, со своими, особенными законами, творит по своему образу и подобию. А так как настоящего художника никогда не уложить в уже созданный семидневный, отвердевший мир, соглашаются защитники обеих точек зрения, то нам остается лишь восхищаться им и… все. Точка.
Существует и еще точка зрения, пожалуй, наиболее распространенная, что научная фантастика – лишь одна из разновидностей литературы научно-популярной. После этого утверждения (или молчаливого положения) слово «литература» выносится за скобки и яростные споры завязываются около какой-либо частной научной или технической проблемы, фигурирующей в обсуждаемом произведении. В этих случаях само произведение остается в стороне, а его замысел, герои, сюжет, стиль оказываются оттесненными в область «приемов популяризации» или способов «оживления материала».
Что же это за удивительный жанр, который никак не определен, не имеет видимых границ и единственным представителем коего является Жюль Верн? (Это единственная фигура, на которой сходятся все исследователи, любой же другой писатель может быть отведен по тем или иным мотивам.) Попытаемся обратиться к истокам этого жанра и отыскать таинственную причину столь прискорбного расхождения современных литературоведов.
Утопическая литература – вот что сразу приходит на ум. Ведь авторы утопических произведений трактовали о будущем, и, естественно, именно здесь нужно искать первоисточники современной научной фантастики.
Но во всех классических утопиях – для придирчивых читателей с эрудицией приведу список десяти наиболее значительных; Платон – «республика», Томас Мор – «утопия», Ленгленд – «Виденье Петра Пахаря», Кампанелла – «Город Солнца», Гаррингтон – «Оцеана», Мелье – «Завещание», Морелли – «Базилиада, или плавающие острова», Кабе – «Путешествие в Икарию», Беллами – «Взгляд назад» («Через сто лет»), Моррис – «Вести Ниоткуда»; во всех этих произведениях нет даже намека на развитие каких-либо научных или технических идей. И если мы немного поразмыслим, то это станет нам ясным и покажется логически необходимым: ведь все эти писатели утверждали возможность осуществления идеального строя именно в свое время, при существующих технических средствах и производственных отношениях.
Потянем за эту путеводную нить. Идея нового, положенная в основу произведения, – вот, пожалуй, наиболее общее определение сущности научной фантастики, так сказать, ее сердце. И нового не любого, не только необыкновенного, но вырастающего из существующего органически, путем развития уже существующих прогрессивных тенденций в любой области – науке, технике, быте – и, в конечном счете, в области социальных отношений.
Но идея прогресса была очень смутной в эпоху античности и совершенно чужда средневековью. Вот почему вся фантастика (без приставки «научная») эпох до Возрождения носит не прогрессивный, научный, но сказочный характер.
О древневосточной и античной фантастике можно было бы написать неплохую книгу, но, к сожалению, даже отдельной главы на эту тему не выдержит книга о Жюле Верне – в ней не найдется для нее места. Поэтому просто упомянем о египетской, вавилонской и сирийской мифологии, сошлемся на греческие мифы, хотя бы на всемирно известный рассказ об Икаре, и перечислим бегло наиболее интересные произведения греческой литературы: платоновская сказка об Атлантиде («Тимей», «Критий»), до сих пор не дающая спать многим писателям на Западе, «Киропедия» Ксенофонта, переполненная чудесами, «Меропия» Феопомпа, «Страна гипербореев» Гекатея Абдерского, Евгемер с его романом «Священное писание», «Остров великанов» Ямбулоса, «Истинное повествование» Лукиана Самосского (о нем будет случай позже рассказать подробнее), повесть Мениппа о корабле, унесенном ветром… – все это волшебные сказки детства человечества. А описанные в них страны чудес – создания природы и богов, но никак не плоды человеческого гения и труда.
Темные средние века, с их господством веры над разумом, еще меньше могли стать колыбелью научной фантастики. Для этой эпохи пределом человеческого воображения является путешествие паломника на небо… пешком. А рыцарские романы, с их волшебниками и великанами, относятся уже к другому генетическому ряду, имеющему свои истоки в греческом разбойничьем романе и по нисходящей линии идущему к современному приключенческому роману (экзотическому, морскому) и к детективному рассказу.
И вот, наконец, Возрождение с его научной литературой, полной веры в могущество человеческого разума (Коперник, Кардан, Стевин, Тихо де Браге, Галилей, Джордано Бруно, Кеплер), с его литературой путешествий, где фантастический вымысел еще неотделим от точных географических и этнографических сведений (Колумб, Америго Веспуччи, Торн, Никольс, Ченслор). На скрещении всех трех линий – утопии, научные трактаты, путешествия – родится произведение, на котором стоит остановиться подробно.
«Nova Atlantis, opus imperfertum», в просторечии «Новая Атлантида», вышла из-под пера Френсиса Бекона – философа, естествоиспытателя, политического деятеля – в 1624 году, но была опубликована лишь в 1635 году, после смерти автора.
Внешне это нечто среднее между утопией и романом-путешествием. Группа потерпевших кораблекрушение высаживается на неизвестном острове, где после несложных приключений попадает в «Храм Соломоны» – столицу Новой Атлантиды, святилище науки, удивительное место, где чудеса природы и богов далеко оставлены позади волшебными подвигами человеческого ума.
Книгу Бекона нельзя отнести к классическим утопиям: по своим социальным идеям она значительно беднее сочинения Томаса Мора, написанного столетием раньше. Литературно она совершенно беспомощна (как не вспомнить здесь о фанатиках беконовской ереси, приписывающих Бекону авторство всех шекспировских пьес!). Действие, собственно говоря, прерывается с того момента, как путешественники попадают в храм, дальше – длинный рассказ жреца о научных достижениях жителей Новой Атлантиды.
Царь Соломона, основатель этого храма науки, – по понятиям того времени это нечто среднее между монастырем и университетской корпорацией, мы анахронистически назвали бы его научно-исследовательским институтом, – поставил перед его жрецами (читай: научными сотрудниками) задачу: овладеть скрытыми силами природы и использовать их на службу человеку. И вот в этих-то подлинно научно-фантастических прогнозах Бекон настолько опередил свое время, что… Но трудно удержаться от искушения привести из этого полузабытого произведения несколько цитат:
«…Использовали скалы, находящиеся среди моря, а также солнечные места на самом морском берегу, для таких работ, для которых требуется морской ветер».
«Мы использовали также быстрые водовороты и пороги, чтобы вызвать разные движения, требующие большой затраты сил…»
«Есть приборы, создающие теплоту одним своим движением…»
«…военные орудия и машины всякого рода. Порох по новым рецептам и греческий огонь, горящий в воде и неугасимый…»
«Мы имеем корабли и лодки, которые могут плавать под водой и лучше обыкновенных переносить ураганы…»
«Мы знаем свойства и пропорции, необходимые для полета по воздуху, наподобие крылатых животных…»
«…печи, легко регулируемые и даже дающие теплоту солнца и небесных тел…»
«…добились различного усиления лучей, так что нам удается отбрасывать свет на огромные расстояния…»
«Нашли приспособление, приближающее вплотную к нашим глазам отдаленнейшие предметы…»
«…стекло из металлов…»
«Приборы, имитирующие все членораздельные звуки речи, слова и пенье как людей, так зверей и птиц…»
«…приборы для усиления и замедления звука…»
«Нашли способ переносить звуки на большое расстояние в трубах и других полых предметах, а также в извилистых тонких трубочках…»
«…пояса для плавания…»
«…хронометры, основанные на движении воздуха и воды…»
«Удалось воспроизвести всяческие иллюзии и обманы зрения, появление всякого рода теней и летающих изображений…»
«…искусственные драгоценные камни…»
«При помощи освещенных прозрачных тел мы получаем изображения отдельных простых цветов…»
«В садах делаем опыты засева и прививки деревьев лесных и фруктовых. Мы делаем деревья больше, плоды их крупнее и приятнее, отличные от обычного вида…»
«Животных можем выводить больше обычных размеров или делать карликами, скрещивая их…»
«…комнаты здоровья, где воздух по желанию делается более влажным или более сухим…»
На мгновение необыкновенный мир возникает перед нашими глазами. Огромные самолеты летят над землей, подводные корабли прокладывают путь под волнами. В этом деятельном мире мощные гидростанции и солнечные двигатели снабжают энергией мастерские и лаборатории с жаркими печами и мудрыми механизмами. На полях и в садах зреет урожай необычайных злаков и плодов, созданных человеком; в лугах пасется чудесный скот новых пород. Прожекторы освещают темное небо, и громкоговорители перекликаются сквозь туман и ночь… На ум нам приходят такие слова, как: пластмассы, телескопы, кондиционирование воздуха… И вдруг последняя фраза возвращает нас к реальности: «Нам удалось построить перпетуум-мобиле», – и мы вспоминаем, что это написано в начале XVII века, что это наш блистательный день, увиденный сквозь тьму и бурю трех с половиной столетий!
«Новая Атлантида» – исток, дающий начало многим литературным ручьям. Но если мы проследим их течение, то увидим, что они не сливаются вместе, не превращаются в могучие реки, но чаще всего иссякают на полпути или теряются где-то в ненаселенных пустынях. И малая жизнеспособность многочисленных произведений, рожденных к жизни сочинением Бекона, заставляет нас снова и снова возвращаться к первоисточнику, чтобы на его скелете, как в анатомическом театре, изучить причины болезней хилого потомства этого гения нового века, родившегося во всеоружии, как Афина Паллада.
Вглядимся внимательнее. Вся эта искусственная вселенная не живой мир, полный борьбы и движения, увиденный, как при вспышке молнии, в момент мгновенного прозрения, или, более прозаически, не кинофильм, остановленный в разгаре действия. Скорее, это похоже на узор, вытканный на ковре рукой терпеливого мастера – пышный и холодный, как бенгальский огонь. Это, если можно так выразиться, «потребительская» научная фантастика, не достижимая – пусть далекая – действительность, завоеванная трудом и борьбой, но умозрительный идеал, родившийся в мозгу – пусть гениального – одиночки. Это даль, куда не указаны пути, куда не ведут дороги, край без победы и поражения, не остановка во время трудного путешествия из прошлого в будущее, но страна, где нет времени, тень от призрака, весомая не больше, чем запах или сновидение.
Как рисунок на ковре населен фигурами, а не людьми, так и в Новой Атлантиде только бледные фигуранты проходят перед нашими глазами. В схеме Бекона, где над миром господствует Высший разум, человек – лишь досадное исключение, нарушающее холодную прелесть геометрически точных схем. Плоти и крови нет места на чудесном острове, населенном мудрыми жрецами храма Соломоны – читай, разума.
Итак, резюмируем. Научная фантастика возникла на грани XVI–XVII веков вместе с появлением новой (буржуазной) философии, науки, литературы, как мечта о будущем нового прогрессивного класса.
«Новая Атлантида» на два века вперед определила дальнейшее развитие научно-фантастической литературы: она статична и бесчеловечна; необыкновенный мир, открываемый ею, не создается и не завоевывается, а открывается случайностью или чудом, и человек-исследователь, человек-работник, человек-творец никогда не появляется на ее страницах.
Легко прослеживаются в этой литературе две основные струи: первая – космические романы – о путешествиях на другие планеты и иные миры, и вторая – рассказы о будущем.
И это легко объяснимо. Ведь в первом случае можно уйти от людей и показать чудеса иного мира, созданные иными, высшими умами. Говоря же о будущем, так легко уйти от трудной борьбы за это будущее, происходящей сегодня, и показать грядущий день светлым и спокойным отдыхом уставшего от труда человечества.
«Открытие нового мира», «Человек на Луне», «Путешествие в мир Декарта», «Путешествие Питера Вилкинса на Луну», «Путешествие милорда Сетона на семь планет» – таковы характерные названия произведений первого цикла (Д. Вилкинс, ф. Годвин, Г. Даниель, р. Полток, М.-А. де ромье). Из них наиболее известный и наиболее талантливый роман «Иной свет, или государства и империи Луны», вышедший в свет в 1659 году и доживший до наших дней.
Автор его Савиньен Сирано де Бержерак – веселый и остроумный рассказчик, немного утопист, смелый сатирик – не слишком почтительно относился к науке своего века и был бы, вероятно, немало изумлен, узнав, что потомство зачислило его в ряды пропагандистов техники и научных пророков. Отбросим традиционное уважение к нему («еще Сирано Бержерак предсказал…») и перечитаем его «Комическую историю», как она названа в другом издании. Пожалуй, мы посмеемся над ней так же весело, как смеялись ее современники.
Лунные жители, великаны в двенадцать локтей ростом, до сих пор еще не научились ходить и ползают на четвереньках, у них существует два языка: для знати – музыкальный (поэтому даже научные диспуты и тяжбы напоминают наши концерты), простонародье же изъясняется трясением членов. Ходячая монета у них – стихи. Питаются они странно: раздевшись, вдыхают всем телом испарения яств, так что, пожалуй, ничуть не удивительно, что расплачиваются они за это сонетами и мадригалами. Любимое их развлечение – охота, причем в порох они подмешивают состав, который убивает, очищает от перьев, жарит и приправляет дичь. Города у них встречаются двух типов: постоянные и передвижные. Живут они долго, так как в каждой семье есть свой физиолог, прописывающий лечебные цветы и стихи. Когда же они в конце концов все же умирают, то покойников поедают друзья, что является главной частью торжественного погребального обряда…
Сказать по правде, во всем этом очень мало научной фантастики в нашем понимании. Ну что же, тем больше славы Жюлю Верну, сумевшему одним скачком подняться на высоту, еще до сих пор кажущуюся головокружительной!
Ну, а рассказы о будущем? Что мог почерпнуть из них Жюль Верн?
«2440 год» Луи Себастьяна Мерсье, вышедший в 1771 году и за двадцать лет выдержавший пять изданий, – одна из самых знаменитых книг этого жанра. О чем же пророчествует Мерсье? Каким увидел мир будущего его герой, проспавший почти семь столетий?
Улицы в Париже значительно расширены.
Бастилия исчезла.
Сорбонна уже не служит ареной схоластических споров.
Хирургия стала самостоятельной наукой.
Метафизику заменила физика.
Италией, объединенной в одно государство, правит самостоятельный император.
Папа уже не владеет Римом и областью, но остался лишь только первосвященником.
В России отменено крепостное право.
Япония открыла доступ иностранцам.
Польша представляет самостоятельное государство, где царствует король.
Францией управляет государь, не ограниченный в добрых делах и ограниченный в дурных.
Несмотря на удивительную точность этих предсказаний, их нельзя признать чересчур смелыми. Многие из них Мерсье мог видеть осуществившимися еще при жизни (он умер в 1814 году). И потом одна важная подробность: Мерсье предрекает изменения политические, социальные, бытовые, наконец, но где успехи науки, гигантское развитие техники, которого можно было бы ожидать через семь веков?
Любопытнее всего то, что линия, открытая Френсисом Беконом, никогда не прерывалась. Этому жанру отдал дань и прославленный автор «Робинзона», жанр этот не иссяк и в XIX веке. За год до рождения Жюля Верна в Нью-Йорке был опубликован роман Дж. Эттерли «Путешествие на Луну»; в русском альманахе «утренняя заря» за 1840 год были напечатаны отрывки замечательной повести В. Ф. Одоевского «4338 год», а в 1847 году в Новом Орлеане вышла книга Дж. Л. Риддела о чудесном путешествии Орина Линд сея вокруг Луны (это не исчерпывающая библиография, но отдельные примеры, взятые возможно более широко). Но нам нет надобности путем догадок и остроумных сопоставлений пытаться устанавливать: были ли все эти произведения известны Жюлю Верну, французский писатель – явление особого рода (но тому следует отдельная глава).
Слава феодального аристократа, основа его знатности заключалась в том, чтобы быть последним звеном в возможно более длинной цепи предков. Гений сам входит в историю предком. И чем больше у него потомков, чем большему числу людей он указал путь, тем более он велик и славен: в этом его знатность.
Кем же был Жюль Верн? Каково его место в длинном литературном ряде «научной фантастики», рассмотренном так подробно, – быть может, даже излишне подробно (но, к сожалению, это приходится делать, чтобы рассеять некоторые укоренившиеся предрассудки)? Кто он?
Жюль Верн не был продолжателем этой линии, которая не иссякла и в наши дни. Он сам был первооткрывателем и зачинателем совсем иного, нового жанра реалистической фантастики.
Но и этого мало, чтобы охарактеризовать творчество Жюля Верна в целом: ведь научно-фантастические произведения составляют лишь незначительную часть его литературного наследия – меньше одной пятой всех его романов. Серия «Необыкновенные путешествия» включает в себя также романы географические, исторические, социальные, просто приключенческие. Поэтому глава «Биография жанра» – только одна из подобных глав, рассматривающая лишь одну из граней многостороннего творчества Жюля Верна.