Прибытие в крепость в Алексеевский равелин

Прибытие в крепость в Алексеевский равелин

Быстро докатили нас до крепости и подвезли ко входу в равелин. Я старался угадать, куда нас поведут, последний раз я был в крепостных местах заключения менее трех лет назад в 1915 году, когда я осматривал эти исторические места – Алексеевский равелин и Трубецкой бастион – в качестве товарища министра, ведавшего Департаментом полиции (эти места заключения были в ведении Департамента).

В то время содержался в крепости только один арестованный, германский консул из Ковно[842], по обвинению в шпионстве. Он содержался в одной из камер в Трубецком бастионе. Теперь же, когда нас привезли, все было полно арестованными, так что нас не могли разместить, и временно, до очистки камеры, нас всех пятерых отвели в хорошо мне знакомую квартиру коменданта в большой зал, где мы устроились на стульях.

В 9 часов утра за нами пришли и повели через двор по направлению к Трубецкому бастиону. Но там нас только обыскали. Обыскивали матросы вполне корректно, деньги оставили, но не все, чтобы мы могли покупать в крепостной лавочке через сторожа продукты.

Обыскав, повели обратно через двор и поместили нас всех пятерых вместе в большой камере Алексеевского равелина, в которой стояло пять коек с соломенными матрацами и постельными принадлежностями. Камера на замок не закрывалась, но стоял часовой. Осмотревшись, мы обратили внимание на исписанные стены разными автографами, среди которых нашли подпись Гурко, бывшего главнокомандующего Западным фронтом с отметкой дат, когда он прибыл в камеру и когда выбыл, мы тоже расписались на стене, это было 22 ноября.

Настроение наше было весьма бодрое, мы не знали о лаконической резолюции Антонова и предполагали, что посидим мы недельку, другую и нас все же выпустят, т. к. придраться к нам нельзя было, мы никакого преступления не совершили, что касается Буйвида, то он был мрачен, я старался его успокоить.