ТЕАТРАЛЬНЫЙ ОРГАНИЗАТОР, ТАЛАНТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК

ТЕАТРАЛЬНЫЙ ОРГАНИЗАТОР, ТАЛАНТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК

С первого же спектакля «Русского театра» — и задолго до него — Федор Григорьевич Волков развил очень активную деятельность. В новом театре, свидетельствует Новиков, Волков «был назначен первым актером, а протчим его товарищам даны были роли по их способностям. Тогда господин Волков показал свои дарования в полном уже сиянии и тогда-то увидели в нем великого актера; и слава его подтверждена была и иностранцами. Словом, он упражнялся в сей должности до конца своей жизни с превеликой о себе похвалой».

Трудно определить со всей ясностью, какое сценическое дарование унес с собой в могилу Федор Волков. Отзывы современников об его игре, дошедшие до нас, крайне скудны, а главное, очень субъективны. Ведь каждый зритель-критик обычно отмечает в актере те достоинства, которые привлекают его самого, или недостатки, которые неприемлемы для него лично. С другой стороны, восторженные оценки современников конца XVIII и начала XIX веков об актерах — все эти «играли с отменной похвалой», «превосходное и т. д. — только общепринятые тогда фразы, такие же нарядные, как костюмы и парики «актиоров» и «смотрителей» театра той эпохи.

Пожалуй, самую авторитетную оценку работы Волкова, как актера, дал один из первых иностранцев, способствовавших организации в России художественного образования, автор записок о русском искусстве XVIII века, Яков Штеллин. Волков, говорит Штеллин, был первым и наилучшим актером «Русского театра», одинаково хорошо и сильно игравшим в трагедии и комедии и обладавшим «бешеным темпераментом» Штеллин отмечает полную жара порывистую игру первого актера нового театра.

Другой современник Волкова, А, Малиновский, указывает на некоторые недостатки волковского сценического исполнения: «Должен заметить, что он [Волков], не взирая на отменность игры своей, не знал искусства декламации… заимствуя итальянские речитативы от итальянских актеров, у которых он получил понятие о театральной игре и которые и сами не весьма далеки в актерской должности… стихи произносил нараспев», — порок, который «не совместим с истинным искусством». В заключение Малиновский отмечает, что декламация «вычищена и приведена в теперешнее свое состояние только Дмитревским».

Каждый из критиков, вероятно, по-своему прав. Федор Волков был несомненно талантливым актером, но он был в сущности актером-самоучкой, не прошедшим той блестящей западной школы, какую посчастливилось пройти его другу и преемнику Дмитревскому. учившемуся у таких мастеров западной сцены, как Гаррик и Лекень. А школа, которую Волков прошел в Сухопутном Шляхетном корпусе и у Сумарокова, могла научить его только сценическим правилам и приемам французского классицизма.

«Внешние данные», как выражаются актеры, у Волкова были достаточно благодарны. «Несмотря на средний рост и некоторую полноту, он имел в себе, говорят современники, много величественного и благородного. Лицо его было исполнено необыкновенной приятности и выразительности, волосы имел он темнорусые, в локонах, взор быстрый, голос чистый, гармонический; в беседе был любезен и отличался остроумием»[22].

За свою короткую сценическую жизнь Федор Волков успел сыграть в Ярославле и Петербурге сравнительно немного ролей. Первой из них — еще в кожевенном амбаре — была роль Артаксеркса во французской трагедии. Известна и последняя волковская роль. При Екатерине II — в ее воцарении Волков принимал активное участие — ему удалось сыграть только один раз и одну роль — Оскольда в «Семире» Сумарокова (московская постановка) «чем и окончил и игру свою и жизнь», как скорбно замечает Новиков. Списка ролей, сыгранных Федором Волковым за шесть лет его работы в «Русском театре», установить еще не удалось. В «Хронике» Носова встречаем указание на одну пьесу, сыгранную в 1759 году и интересную тем, что главную роль исполнял в ней Федор Волков. Это трагедия Шекспира «Жизнь и смерть Рихарда III, короля английского», переведенная ближайшим другом Волкова И. А. Дмитревским. Роль Ричарда играл «первый актер Русского театра».

Нет сомнения, что при всей сценической одаренности, Волкову, как актеру, удалось сделать сравнительно немного. Его постоянно отвлекали от актерской работы административные дела, ему приходилось исполнять такие поручения, как поездки в Москву для устройства придворного театра, и выполнять организационно-режиссерские задания, последнее из которых — устройство маскарадной процессии в Москве — стоило ему жизни.

И все же сделанного Волковым-актером достаточно, чтобы определить его место в ряду первых и лучших мастеров начатого им русского профессионального театра.

По силе сценического темперамента, по яркости игры, по всему стилю исполнения Волков несомненно является предшественником «стихийного» Павла Степановича Мочалова, подобно тому, как школа его друга Дмитревского, через ряд актеров, привела к появлению более реалистического, более сдержанного во внешних приемах таланта Михаила Семеновича Щепкина. Сходство Волкова с Мочаловым, игру которого в «Гамлете» с огромной выразительностью опишет Белинский, усиливается еще тем, что, как и великий трагик ХIХ века, Федор Григорьевич почти не оставил после себя учеников, не создал своей традиции в приемах и общей технике актерской работы. Из непосредственных последователей Волкова известны только двое — первый московский профессиональный актер И. И. Калиграф (под этим псевдонимом скрывался студент Московского университета И. Иванов) и, частично, первая русская трагическая актриса Т. М. Троепольская.

Силой обстоятельств организатор театра всегда преобладал в Волкове над актером-практиком. Но что бы ни делал Волков для «Русского театра»— выступал ли в качестве артиста, сочинял ли музыку для оперы, ездил ли в Москву с организационно-театральными поручениями, устраивал ли массовые зрелища, — в каждую из этих театральных работ Волков вкладывал всю свою страсть, отдавался ей всецело. Энциклопедичность и целеустремленность Волкова во всяком начинании, касающемся искусства, не устает подчеркивать тот же Новиков: «Театральное искусство знал он в высшей степени: при сем был изрядный стихотворец, хороший живописец, довольно искусный музыкант на многих инструментах, посредственный скульптор, и, одним словом, человек многих знаний в довольной степени».

Актерский талант соединялся в Волкове с несомненным литературным и музыкальным дарованием. Он написал музыку к первой национальной русской опере «Танюша или Счастливая встреча», либретто которой было составлено Сумароковым. Имеются указания и на литературные опыты Волкова, свидетельствующие о разносторонности его натуры. По сообщению Новикова, Волков начал писать похвальную оду Петру Великому в сорок куплетов, успев сочинить только пятнадцать.

До нас дошла злая эпиграмма Волкова, обличающая его явную нелюбовь к представителям светской знати:

Всадника хвалят: хорош молодец!

Хвалят другие: хорош жеребец!

Полно, не спорьте: и конь и детина

Оба красивы, да оба — скотины.

Но лучше всего вырисовываются подлинные общественные идеалы Волкова, его наивно-гуманистическая вера в золотой век, когда «были равны все, свободны, богаты» в полузабытой его песне «Станем, братцы, петь старую песню».

Вместе с другой песней Волкова «Ты проходишь, дорогая, мимо кельи», она не раз перепечатывалась в песенниках конца XVIII и начала XIX века и заслуживает того, чтобы ее привести полностью:

Станем, братцы, петь старую песню

Как живали в первом веке люди.

О златые, золотые веки,

В вас счастливо жили человеки [рефрен]

Землю в части тогда не делили,

Ни раздоров, ни войны не знали;

Так как ныне солнцем все довольны,

Так довольны были все землею.

Злата, меди, серебра, железа

Не ковали ни в ружья, ни в деньги,

Не гордились и не унижались,

Были равны все и благодарны,

Все свободны, все были богаты,

Все служили, все повелевали;

Их языком сердце говорило,

И в устах их правда обитала.

На сердцах их был закон написан:

Сам что хочешь, то желай другому.

Страх, почтенье неизвестны были,

Лишь любовь их правила сердцами,

Так прямые жили человеки,

Те минули золотые веки!…

Современники Волкова, знавшие его в личной жизни, в общении с товарищами, дополняют представление о Волкове, как о человеке. По словам Новикова и Фон-Визина, Волков был «муж глубокого разума», «великого обымчивого [всестороннего] проницательного разума, основательного и здравого рассуждения. С первого взгляда казался он несколько суров и угрюм, но сие исчезало, когда находится он с хорошими своими приятелями, с которыми умел он обходиться и услаждать беседу разумными и острыми шутками. Жития был трезвого и строгой добродетели; друзей имел немногих, но наилучших, и сам был друг совершенный, великодушный, бескорыстный и любящий вспомоществовать» «Ярославский комедиант» оставил после себя самые лучшие воспоминания даже у передовых и наиболее требовательных людей своего времени. С большой любовью и дружбой относился к Волкову прежде всего директор «Русского театра», а доверием и любовью желчного Сумарокова могли похвастать очень немногие лица. — И эта неравная дружба отчасти дорисовывает благородный облик первого русского актера-профессионала: всегда сдержанный, скромный, придающий мало значения себе и своим делам, Волков представлял резкий контраст с завистливым и самоуверенно-мнительным Сумароковым. Но все эти мягкие качества не заслоняли в Волкове крайней энергии и настойчивости, которые он проявлял, как только дело касалось театра, хотя бы речь шла о мелочах. К тому же Федор Волков был всесторонне талантливым в искусстве человеком, и это еще больше увеличивало его обаяние для наиболее культурных и передовых современников.

Известны имена еще двух-трех человек, к которым был искренно привязан Волков и которые, в свою очередь, платили ему тем же. Он был тесно связан с философом и писателем Григорием Васильевичем Козицким и статс-секретарем Екатерины II писателем Николаем Николаевичем Мотонисом. Этим своим друзьям Волков перед смертью завещал свой единственный портрет, выгравированный с картины Лосенко художником Чемесовым.

Конечно, все похвалы, воздававшиеся Волкову уже при Екатерине II и в ближайшие годы после его смерти, а затем с романтическим восторгом повторяемые в начале XIX века, следует принимать с некоторой критикой. Они, эти похвалы, являлись в известной степени данью восхищения человеку, так много сделавшему для организации русской сцены и для общего развития русского искусства.

Но последние годы жизни Волкова и преждевременная его смерть показывают, что в теплых словах, которыми поминали первого русского театрального деятеля-профессионала его современники, заключалось много неоспоримой правды.