Глава седьмая

Глава седьмая

Революционный кошмар. — Как подавляют революции. — Финансовый террор

Как это было? Сразу после публикации манифеста С. Ю. Витте встретился с видным земским деятелем консервативного направления Д. Н. Шиповым и предложил ему пост государственного контролера. Д. Н. Шипов заявил, что для создания атмосферы доверия следует предоставить общественным деятелям портфели министров внутренних дел, юстиции, земледелия, народного просвещения, торговли и промышленности. С. Ю. Витте это предложение принял и согласовал кандидатуры. Однако на последующую встречу прибыла делегация конституционных демократов, выдвинувшая в вызывающем тоне требования немедленной, без выборов Государственной думы, политической амнистии, созыва Учредительного собрания для выработки Основного закона (конституции) и др. То есть государство должно было «уйти».

В этой обстановке не удалось привлечь в правительство известных общественных деятелей. Именно с этого момента начинается трагическое для России ненахождение общего языка двух ее главных политических сил: традиционной государственности и буржуазной демократии. Николай II, сделав беспрецедентный по трудности выбор, до конца своего пребывания на троне надеялся найти союзника в лице образованного общества. В свою очередь общество стремилось добиться капитуляции режима и окончательно освободиться от управленческой архаики. Обе стороны не имели опыта компромисса. В результате коалиционное правительство не было создано. Министром внутренних дел стал П. Н. Дурново, бывший военный, моряк, военный юрист, по взглядам — монархист, против которого возражали все демократические деятели, даже Витте.

Вслед за несостоявшимся компромиссом хлынул революционный кошмар. Началась всеобщая политическая стачка в Москве, Харькове и Ревеле, затем она охватила Смоленск, Козлов, Екатеринослав, Лодзь, Курск, Белгород, Самару, Саратов, Полтаву, Петербург, Ростов-на-Дону, Тифлис, Одессу, Варшаву и др. К стачке присоединились «союзы» интеллигенции. Присяжные заседатели во многих случаях отказывались судить, адвокаты — защищать, врачи — лечить. Мировые судьи закрывали свои камеры. Проходили многотысячные митинги. Улицы городов заполнились конными и пешими патрулями, начались стычки с демонстрантами, строились баррикады.

П. Н. Дурново собрал совещание командиров воинских частей петербургского гарнизона и был потрясен, когда услышал, что все, кроме командира Семеновского гвардейского полка генерала Г. А. Мина, заявили, что в случае привлечения к подавлению народных волнений они за свои части ручаться не могут.

Но, как мы увидим в сравнении с 1917 годом, в целом армия осталась верна правительству, и это решило дело.

2 ноября Совет рабочих депутатов объявил вторую политическую забастовку. Всего в 1905 году бастовало 90 процентов предприятий страны, состоялось 14 тысяч стачек, в них участвовали 2,9 миллиона человек^[41].

17 ноября началась забастовка работников почты и телеграфа. Столица лишилась связи с губерниями. Однако Дурново за два-три дня при помощи военных наладил работу телеграфа, а разборка писем и разноска их по домам велась при помощи добровольцев.

В Москве на съезде почтово-телеграфных служащих вынесли требование немедленной отставки Дурново. В ответ министр отдал приказ: все служащие, которые не выйдут на работу, будут уволены. Тут же арестовали руководство съезда и приняли меры защиты вернувшихся на работу служащих от насилия со стороны организаторов забастовки. Поняв, что законная власть тверже и сильнее, почтово-телеграфные служащие вышли на работу.

Дурново циркулярной телеграммой приказал губернаторам арестовывать местных активистов-революционеров. 27 ноября арестовали председателя Петербургского совета рабочих депутатов Хрусталева-Носаря.

Тогда совет нанес удар по финансовой системе государства. Вместе с главным комитетом Всероссийского крестьянского союза, ЦК и Оргкомитетом РСДРП, ЦК партии эсеров, ЦК Польской социалистической партии был выпущен «Финансовый манифест»: «Мы решаем: отказаться от взноса выкупных и всех других платежей; требовать при всех сделках, при выдаче заработной платы и жалованья уплаты золотом, а при суммах меньше пяти рублей полновесной звонкой монетой; брать вклады из ссудо-сберегательных касс и из государственного банка, требуя уплаты всей суммы золотом… Мы решаем не попускать уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну с народом».

Одна из левых газет писала: «Революция делает свое дело. Гг. буржуа, забыв о своих „патриотических“ чувствах, бегут за границу. Из одного Петербурга за октябрь и ноябрь месяцы спаслось за границу более 30 000 человек. Но, как истые буржуи, эти господа спасают не только свою шкуру, но и свой кошелек. В последние дни из кладовой Государственного банка взято почти 40 миллионов золотом — вклады же в иностранные банки быстро возрастают. Так, в Лионский кредит внесено на последней неделе около 18 млн. рублей. Кто же ведет государство к банкротству?

Из Ростова-на-Дону в последний месяц бежали за границу свыше 600 буржуев»^[42]. «Русская революция имеет один колоссальный недостаток, который губит ее. Она непатриотична»^[43].

Манифест напечатан не только в партийных газетах, но и в буржуазных: «Русь», «Свободная Россия», «Русская газета». Паника охватила вкладчиков ссудо-сберегательных учреждений, они с ночи занимали очередь, чтобы забрать свои вклады. Только за один месяц было изъято свыше 89 миллионов рублей. Предприниматели стали выводить деньги за границу. Немецкие банки потребовали прислать в Берлин транспорт с золотом для обеспечения русских ценных бумаг. И золото было отправлено. Министерство финансов встало перед необходимостью прекратить золотое обеспечение рубля. Это означало бы дефолт государства.

Витте был в панике и не знал, что делать.

И тут Дурново нанес последний удар: 3 декабря был арестован весь Петербургский совет.

В середине декабря начались арьергардные бои революции: восстание в Москве. Общественный кризис вломился в кровавую фазу. В течение нескольких дней Москва фактически была во власти восставших. Положение выправилось после срочной переброски в Москву Семеновского полка под командованием генерала Г. А. Мина. Семеновцы действовали как на войне: на снова забастовавшей Московско-Рязанской железной дороге они захватили руководителей забастовки и на месте их расстреляли. В самой Москве артиллерийским огнем разбивали баррикады на Пресне. Швейцарские винтовки и револьверы восставших, ранее тайно доставленные из Финляндии на японские деньги, были слабым аргументом против гвардейских пушек.

В середине декабря во время Московского восстания вышел закон о выборах в Государственную думу. Позицию Николая II не изменили ни забастовки, ни разгромы помещичьих усадеб, ни восстания в армии и на флоте. Он отверг требование монархических организаций отменить манифест, надеясь, что воплощение в жизнь его основных положений откроет российскому образованному обществу дорогу к сотрудничеству.

Было решено проводить пропорциональные выборы по сословно-куриальной системе, создавалось четыре курии: землевладельческая, городская, крестьянская, рабочая. Были внесены изменения в «Основные законы Российской империи». Подтверждалась самодержавная система власти. Монарх продолжал руководить внешней политикой, армией и флотом, назначал высших чиновников. Законодательная власть, а также право утверждения штатов и смет различных ведомств, бюджета, отчета Государственного контроля принадлежали Думе. Однако законы должны были утверждаться императором, который имел право в перерывах между сессиями Думы и Государственного совета издавать законы в виде указов. Государственный совет становился верхней законодательной палатой, половина его членов назначалась царем, половина избиралась населением. Конституционные изменения создали новую политическую реальность. Выборы потребовали формирования партий, обнародования их программ, создавали поле легальной политической борьбы. Власть пошла на максимально возможную в тех условиях либерализацию. Теперь первый российский парламент должен был открыть новую главу истории.

После подавления Московского восстания финансовая ситуация стала выправляться. Перед новым, 1906 годом французские банкиры выдали 100-миллионный кредит, который предотвратил крах.

3 апреля 1906 года после долгих изнурительных переговоров консорциум европейских банков подписал договор на размещение облигаций российского займа на колоссальную сумму 2 миллиарда 250 миллионов франков (843 миллиона 750 тысяч рублей). Цена займа тоже была огромной: на каждые 100 рублей облигаций российский бюджет получал 83,5 рубля; средства подписчиков займа оставались в хранилищах иностранных банков и обеспечивали бумажную эмиссию рубля. За использование этих денег банкиры платили России низкий процент — 1,25 процента годовых.

Милюковские конституционные демократы попытались воспрепятствовать заключению контракта, запугивали западных банкиров тем, что обязательства царского правительства не будут учитываться новым демократическим правительством России. Финансовый кризис был страшнее, чем крестьянские волнения и Московское восстание. Если до него Николай II еще мог маневрировать, то теперь оставалось только одно — быстрее реформировать страну.

Финансовый кризис имел одно отдаленное последствие. Российское правительство намеревалось сделать заем международным, чтобы не привязываться к интересам одной из европейских группировок. В условиях бурного роста экономической и военной мощи Германии Париж и Лондон имели дальние планы однозначно сделать Россию военным союзником, но это не входило в намерения Петербурга. Однако в последний момент германские, итальянские и американские банкиры вышли из состава консорциума. Заем состоялся только благодаря увеличению доли французов, для которых Россия была единственным на континенте противовесом Германии, но сделка была обусловлена поддержкой Франции в ее чисто колониальном споре по марокканскому вопросу с Германией и урегулированием острых вопросов англо-российских отношений. Финансовый замок защелкнулся, что стало последней ступенью на пути формирования Антанты (Англия, Франция, Россия) и вхождения России в убийственную для нее войну 1914 года. Здесь уместно привести одно замечание Бисмарка: «Есть одно благо для Германии, которое даже бездарность германских дипломатов не сможет разрушить: это англо-российское соперничество».

Русский генерал Евгений Едрихин, писавший под псевдонимом Вандам, предупреждал: «…ввиду подготовляющихся… в Европе событий нам никоим образом не следует класть голову на подушку соглашений с такими народами, искусство борьбы за жизнь которых много выше нашего, а нужно рассчитывать лишь на самих себя»^[44].