Любая квартира и жалованье золотом – от таких предложений не отказываются…

Любая квартира и жалованье золотом – от таких предложений не отказываются…

C самого 1917 г. обстановка в конторе и домах на Биби-Эйбатском месторождении не располагала к оптимизму, а там, между прочим, еще оставалось трое шведов: Эрик Делин, управляющий, Отто Тулин, заведующий производством, и Аксель Блумгрен, который отвечал за электроснабжение. Продуктов питания вечно не хватало, одежда поизносилась. Власти конфисковали оружие, серебро, разное прочее имущество. Отто Тулин умер, заразившись оспой, Акселя Блумгрена донимала испанка. Над трубой реял шведский флаг.

Через месяц после вступления в Баку Красной армии, случившегося 28 апреля 1920 г., были национализированы уже не только промыслы, но и банки, магазины, особняки. Роскошное, похожее на дворец, здание на бульваре перешло к комитету по нефтяной промышленности, Нефтекому (возглавлявший его инженер Серебровский раньше руководил золотыми приисками в Сибири, на Лене)[35].

Теперь все компании слились воедино под началом Серебровского, и электрификация промыслов шла без больших помех. Аксель Блумгрен по-прежнему получал жалованье – примерно столько же, сколько его кучер. Вызывала тревогу нехватка продуктов, а еще у Акселя конфисковали дрожки, на которых он инспектировал дальние промыслы. B беседе с шведским консулом Кнутом Мальмом Аксель предложил ему план эвакуации немногих оставшихся в Баку шведов: добраться до любого черноморского порта, а оттуда их заберет какое-нибудь шведское судно. Сам Мальм уже обращался за разрешением на выезд, но ему было отказано. Русские власти объяснили, что как Швеция не признает Советов, так и Советы не признают ни Швеции, ни ее консулов. Мальм – обычный гражданин, и его дело исполнять свои обязанности. Вот и весь ответ.

Красная армия в Баку. Май 1920 г.

«Значит, мы в плену?»

«Да, – отвечал Мальм. – Спасайся, кто может».

Москва, по-видимому, придавала нефтяной промышленности большое значение.

Согласно приказу Троцкого, тот, кто не вносил свою лепту в производство или пытался его саботировать, подлежал аресту и расстрелу. Новая власть нуждалась в каждом человеке, мало-мальски смыслящем в нефти, тем более в занимавших руководящие должности иностранцах. Ho почему инженер Ceребровский предложил Акселю Блумгрену место в правлении Нефтекома. Пускай Аксель выбирает любую квартиру в городе, Серебровский се для него освободит, а причитающееся жалованье будет платить золотом. Акселю удалось отвертеться от предложения под предлогом, что он тяжело болен и ему просто не хватит сил справиться с напряженной работой. Между тем он принялся тайно готовить бегство в Швецию. Так выглядел довольно потрепанный документ, служивший Акселю паспортом…

Одна из трудностей состояла в том, как вывезти из страны русскую мать Александры, тещу Акселя. Весной 1921 г. Блумгренам помог представлявший Красный Крест импозантный доктор Линдхольм. Он прихватил с собой в Баку еще одного шведа кроткою и деликатного Антона Пильсона, красноармейского военного авиатора, о котором впоследствии выяснилось, что он принадлежал к группе террористов, устроивших взрыв на «Амальтее»[36]. Линдхольм играл в побеге Блумгренов роль организатора, тогда как переговоры с властями вел Нильсон. Овдовевший торговец Видлунд тоже хотел попасть в Швецию, а в его паспорте по-прежнему числилась скончавшаяся супруга. He слишком охотно, но он все же соглашается стать «мужем» блумгреновской тещи, иначе добиться для нее разрешения на выезд было бы невозможно.

Следовало еще обеспечить себе сопровождение до железнодорожного вокзала. Начальником оперативного отдела в авиации тоже был швед, некий «товарищ Гарри» (в прежние времена он гастролировал по России с цирком, выступая как заклинатель змей). Этот Гарри и устроил так, что Блумгренов и Видлунда отвез на вокзал грузовик авиационного отряда. Антон Нильсон и Линдхольм ехали в Москву на конгресс, и в переполненном поезде компания объединилась. Аксель Блумгрен рассказывает: «На пересадке мы очутились в гуще великого переселения народов, эдакого пеструшечьего исхода несчастных, бездомных, ополоумевших от нужды и лишений людей, гонимых по некогда плодородным российским равнинам, которые ныне вспахиваются снарядами и засеваются пулями». После некоторого ожидания в Москве Блумгрены и «супруги» Видлунд получили разрешение на выезд через Фииляидию. B Петрограде случилась очередная задержка, поэтому пришлось разыскивать шведского представителя Красного Креста (вероятно, Йона Тунельда).

Bce были изнурены голодом, и кастрюля овсяной каши с кусочком масла стала памятным событием для выбирающихся из России в товарном вагоне греков, французов, англичан и голландцев. Ha собранные вскладчину средства пассажиры подкупили машиниста паровоза, и тот доставил их к самой границе. Последовали досмотр и обыск: рылись в мужских подштанниках и пляжных нарядах дам. Из Финляндии Аксель телеграфировал родным в Смедьебаккен: застряли в карантине, однако все живы и здоровы. «В один прекрасный день меня разыскал элегантный господин, который вручил мне от имени Нобелей изрядную сумму денег, выразив надежду, что ее хватит до Стокгольма, где я встречусь с начальством лично. Ha радостях я устроил для всех беженцев вечеринку с кофе. Каждый выпил столько чашек и съел столько пирожных и булочек, сколько хотел, и это было оценено – не в последнюю очередь кондитером!»

Карантин закончился, но Александра и их маленькая дочь заболели скарлатиной. Видлунд с «супругой» и Аксель с сыном Сашей оставили их в надежных руках в Финляндии, а сами поехали дальше. «Изумительным погожим утром наш пароход неторопливо скользил по бликующей от солнца водной глади между шхерами, на которых стояли красивые домики с желто-голубыми стягами, отчетливо выделявшимися на фоне ясного неба и буйной зелени. Я вспомнил, как под прикрытием дымовой трубы поднимал над нашим домом такой же шведский флаг, когда по крыше цокали турецкие пули. Ha глаза у меня навернулись слезы. Заметив это, Саша взял меня за руку и крепко сжал ее.

– Ты плачешь, папа?

– Да, милый, наконец-то я дома».