Глава V. В погоню за золотом

Глава V. В погоню за золотом

Густав Бирон и вдова комиссара. – Открытие горы Благодати. – Лакомый кусок. – Богатство и мощь Акинфия. – “Благородные” металлы. – Кровавая история золота. – Обожание богатства в обществе. – Открытие серебряных руд. – Змеиногорский рудник. – Первый слиток. – Монетный двор в Невьянске. – Фальшивый монетчик. – Игра в карты во дворце. – Отобрание заводов. – Свойства Акинфия. – Смерть грозного заводчика

Что Акинфий вошел в довольно близкие отношения с герцогом Курляндским – видно, между прочим, из такого факта. В 1737 году младший брат герцога, Густав Бирон, проезжал через Тулу. “Вдова комиссара Никиты” просила его быть свидетелем при утверждении ее духовного завещания и подала знатному тульскому гостю “мемориал”, на котором тот и расписался. Понятно, без участия в этом деле Акинфия Густав Бирон не мог бы и подозревать о существовании в Туле какой-то простой неграмотной женщины. А заручившись такою могучей “протекцией”, Акинфий мог еще безнаказаннее хозяйничать в своих уральских дебрях.

В 1735 году на Урале была открыта знаменитая гора Благодать, названная так Татищевым, “ибо такое подземное сокровище, – рапортовал в Кабинет Василий Никитич, – на счастье ее величества, по благодати Божией открылось”. Действительно, эта знаменитая гора представляет неисчерпаемое богатство великолепнейшей железной руды, залегающей в ней мощным пластом в десятки сажен толщиною.

Открывший эту гору вогулич Чумпин явился с рудой к горному офицеру Ярцеву и просил скорее записать открытое месторождение “на государя”, потому что эту же руду пошел объявлять к Акинфию брат Чумпина.

Ярцев, в сопровождении Чумпина, немедленно осмотрел гору и, убедившись в ее чрезвычайном богатстве, а также “из особого к государевой казне усердия”, сам со взятою рудою поскакал для объявления ее в главную канцелярию, в Екатеринбург.

Жутко было ретивому офицеру проезжать через дачи и леса Невьянского завода, где в это время находился Акинфий. Ярцева уже подозревали, старались удержать и “выспрашивали”. Но он кое-как успел скрыться от Демидова и насилу ускакал от посланной за ним опасной погони. Плохо пришлось бы Ярцеву, если бы он, скрываясь, не успел окольными путями доскакать до Екатеринбурга. Через два часа после того, как напуганный и измученный тяжелою дорогою Ярцев объявил о руде, которую и записали “на государя”, – прискакал и доверенный Демидова с просьбою о записи горы на имя его господина; но ему было отказано.

Демидов уже вошел в роль жадного и завистливого заводчика: как ни были необъятны его владения, ему хотелось захватить еще больше. Однако гора Благодать – этот лакомый кусок – ускользнула от его жадных рук: она была оставлена за казною, хотя немного спустя и отдана, по проискам Бирона, за бесценок проходимцу Шембергу, а впоследствии елизаветинскому вельможе графу Шувалову, сумевшему и при пользовании Благодатью наделать миллионных долгов. Впрочем, сначала руда из этой горы была предоставлена всем промышленникам. Энергичный и ловкий Демидов сумел и тут отстранить опасного конкурента Осокина; вскоре сыном Акинфия – Никитою Акинфиевичем были построены поблизости от Благодати два завода: Верхне– и Нижнесалдинские, действующие великолепно и до сих пор.

Сообщим здесь кстати, до чего дешево доставались Акинфию земли и разные угодья на Урале, впоследствии стоившие миллионов: он, например, купил у башкир Енейской волости за 120 рублей Камбарскую лесную дачу пространством до 40 тысяч десятин и за всю гору Благодать предлагал Татищеву, рассчитывая на свои прежние удачи, – 3000 рублей.

Акинфий был обладателем всевозможных богатств: у него были десятки железных и медных заводов, миллионы десятин лесов и земель, бесчисленные угодья и десятки тысяч душ крестьян; в его рудниках добывались всевозможные руды и редкие минералы. И притом заводы Демидова стояли на высоте требований современной техники и производили разнообразные предметы: при проезде через Невьянский завод академика Гмелина (1742 год) там, кроме изготовления воинских снарядов, пушек и ружей, очищалась медь, привозившаяся с Колыванских заводов, делалось листовое железо, жесть, якоря, медная и железная посуда и отливались колокола.

Имя Акинфия было славно и грозно; в своих владениях он пользовался властью, которой могли бы позавидовать многие владетельные особы. Но этого было мало для энергичного и честолюбивого кузнеца: он открыл знаменитые алтайские рудники и стал получать из них благородные металлы, серебро и даже золото. Эти рудники и заводы, в которых получено не менее 100 тысяч пудов одного серебра, теперь составляют собственность Кабинета государя императора.

Из-за “благородных” металлов много было совершено “неблагородных” поступков и кровавых преступлений. “Булат” проливал моря крови, чтобы обладать “золотом”. За “золотым руном” еще в классической древности была снаряжена экспедиция аргонавтов. Фердинанд Кортец и Франциск Писарро, с толпою смелой и отважной голытьбы, переплыли на “утлых ладьях” неизвестное и безграничное море и, чтобы добыть несколько бочонков “презренного” металла и стащить с купола храма Солнца великолепное золотое солнце в добрый десяток пудов весом, – разгромили царства ацтеков и инков. И это золото потом с безумною расточительностью окровавленными руками разбрасывалось направо и налево. Да, золото пользуется еще слишком властной репутацией, чтобы с ним всегда могли успешно конкурировать честь, совесть и другие человеческие добродетели. Недаром поет Мефистофель:

Этот идол золотой

Волю неба презирает;

Насмехаясь, изменяет

Он небес закон святой!

Настолько у всех велика “жажда золота”, что мы теперь только с большим трудом можем представить себе то далекое, но светлое будущее, когда человечество отвыкнет от безумной привычки, как дитя, тянуться руками к блестящим монетным кружочкам и не будет считать синонимом счастья богатство. И не скоро, кажется, придет время, когда громадные силы, употребляющиеся теперь для добывания горсти “благородных” металлов, будут тратиться на более производительное и полезное дело.

Как мы сказали выше, Акинфий давно уже знал о существовании поблизости от его новых владений “благородных” металлов, и есть основание полагать, что он уже давно получал эти металлы. Как бы то ни было, но знаменитые алтайские серебряные рудники открыты им: по точным, официальным сведениям, при плавке руды на речке Карбалихе в 1736 году служащие Демидова получили серебро, но сочли это хитростью пробирщика, подмешавшего будто бы в плавку, ради получения награды, этот металл из “чудских могил”, и поэтому не обратили особенного внимания на этот случай. Но в 1742 году Акинфием был уже открыт знаменитый Змеиногорский рудник, давший несметные богатства: в нем руда встречалась с самородными драгоценными металлами.

Акинфий Никитич не мог уже сомневаться в присутствии серебра и золота в рудах и специально занялся отделением “благородных” металлов. Он выписал из-за границы мастеров в Колывано-Воскресенские заводы и в 1743 – 1744 годах получил на них впервые, так сказать, официальным путем слиток до 3-х пудов весом.

Так как тогда плавка серебра составляла регалию казны и воспрещалась частным лицам, то Акинфий мог опасаться, что у него отнимут богатейшие серебряные рудники. Но однако он, не брезгавший никакими средствами, нашел возможность удерживать у себя вначале открытые богатства. Предание указывает на то, что он перерабатывал у себя серебро и чеканил монету. Если в позднейшее время один из Баташевых был пайщиком разбойников и убийц, “работавших” на славу в его владениях, то отчего же и Акинфий не мог быть “фальшивым монетчиком”? Чего ему было опасаться? Все ему было подвластно и трепетало его грозных взглядов. В руках заводчика были страшные средства, и болтуны навеки умолкали. Подземелья Невьянской башни, с массою ходов и закоулков, как говорят, служили невьянскому царьку монетным двором. По ночам спускался Акинфий “в подвал свой тайный, к верным сундукам”. Много страшного рассказывают об этом местные предания, и, по одному из них, “отребье”, работавшее в подвалах, где чеканилась монета, было затоплено во избежание доносов ревизору. На этой отдаленной окраине тогдашней Руси, при взяточничестве чиновников, при праве сильного, – страшна была власть помещика, тем более, если он обладал таким железным сердцем и могучею волею, какими был несомненно наделен Акинфий Никитич.

Рассказывают, что однажды во дворце Акинфий, допущенный туда благодаря своим связям, играл за одним столом с императрицей Анной Иоанновной в карты. Заводчик был неуклюж, не обладал лоском придворного, и ему жал плечи французский кафтан; но он был страшно богат, а за это многое прощается. Акинфий рассчитывался по проигрышу новенькими монетами.

– Моей или твоей работы, Никитич? – спросила партнера с двусмысленной улыбкой императрица.

– Мы все твои, матушка-государыня, – уклончиво, но ловко ответил Демидов, – и я твой, и все мое – твое!

Государыня и придворные рассмеялись.

Но недолго пришлось Демидову чеканить монету и “воровски” добывать серебро. Один из участников в этих работах, Трегер, служивший у Акинфия Никитича штейгером, сбежал, – и предприимчивый монетчик, опасаясь доноса, поспешил сообщить императрице Елизавете об открытых им рудных богатствах, прося ее прислать освидетельствовать прииски.

В 1745 году прибыл на Колывано-Воскресенские заводы опытный в горном деле бригадир Беер. Плавка серебра была начата под его наблюдением, а приказчики Демидова устранены. И в декабре того же года Беер привез в Петербург 44 пуда алтайского золотистого серебра. Из этого серебра, как из “первоприобретенного”, сделали раку для мощей св. Александра Невского. В 1747 году Колывано-Воскресенские заводы были совсем взяты в Кабинет от Демидовых и наследникам Акинфия уплачена за них крупная сумма.

Но открытие рудников благородных металлов и выплавка серебра были уже последними подвигами Акинфия Никитича, получившего “за размножение заводов” чин действительного статского советника, и его жизненный путь приближался к закату.

Резюмируем же здесь все то, что знаем об этом человеке, самом знаменитом из Демидовых. Громадное значение его в истории горного дела в России несомненно: он это дело, так сказать, основал, прочною ногою поставил в наиболее важном по горным богатствам районе – на Урале. Его заводы были хорошею школою для изучения дела населением и последующими предпринимателями, а раньше мы уже видели, что они дали несомненно толчок и кустарным производствам, которыми теперь питаются десятки тысяч уральских жителей. Счастье и умение Демидова вызвало большое число подражателей, соблазнившихся его колоссальным успехом, и многие из этих подражателей, в свою очередь, оказали немало услуг горному делу. Акинфий построил 17 заводов, открыл большое количество рудных месторождений и устроил немало рудников. Он первый (по крайней мере в значительных количествах) начал в России плавить медь, и до сих пор у его потомков хранится медный стол, сделанный из первой добытой на Урале и в Сибири меди. Многие из изделий его заводов были высоких качеств. И наконец, тому же Акинфию мы обязаны открытием богатых алтайских серебряных рудников и началом плавки серебра на Алтае (если не он первый начал его добывать вообще в России). Все это он мог сделать только потому, что сам был когда-то кузнецом и знал в совершенстве заводскую работу, а также и потому, что обладал громадною силою воли и редкою в тогдашней Руси предприимчивостью. Нужно, конечно, не забывать и того, что судьба дала ему в руки громадную рабочую силу в лице крепостных и приписных крестьян.

О предприимчивости Акинфия секретарь саксонского посольства Пецольт, между прочим, сообщает следующее: заводчик хотел пуститься в гигантское финансовое предприятие и предлагал казне уплачивать всю подушную подать прямо от себя, с тем, однако, чтобы ему уступили все солеварни, даже те, которыми издавна владел род Строгановых, и чтобы продажная цена соли была несколько возвышена. Вероятно, этот откуп податей и соли представил бы новую яркую картину распорядительности Акинфия и его крутых расправ, но предложение заводчика, не довольствовавшегося своим громадным богатством и желавшего его приумножить взятием в железные лапы всей России, было отвергнуто.

Акинфий обладал недюжинным умом, что видно из всех его распоряжений, а также из сохранившихся писем. О характере его мы имели уже случай говорить: это был один из редких характеров по своей цельности и жесткости. В груди Акинфия билось “железное” сердце: жизнь и страдания подвластных Демидову и окружавших людей были для него пустым звуком. Он был горд, властолюбив, не выносил подчинения и притом, как сказано, обладал необычайной энергией. Все эти свойства Демидова обнаружились в его распре с сильным противником – Татищевым. Почти перед своею смертью Акинфий взял окончательно верх над знаменитым историком и усмирителем башкирских восстаний: Елизавета именным указом строго воспретила “чинить обиды” Демидову, изъяла его из ведения Татищева и приказала о заводчике доносить прямо себе, “ибо Демидов (говорилось в указе) в собственной нашей протекции и защищении содержаться имеет”.

По привычкам Акинфий представлял уже переход от строгой простоты отца к роскоши и барству елизаветинских и екатерининских вельмож, которые так хорошо оправдывают известное изречение Наполеона I о русских: “Поскоблите их и найдете татарина”. Никита жил в избе, с кузницею во дворе, сын – в больших каменных палатах. Отец не брал в рот хмельного, сын задавал лукулловские пиры, носил кафтан и парик, а внук, сын Акинфия (Никита), переписывался уже с Вольтером! Разумеется, роскошь Акинфия была лишь крохами от его громадного богатства и в очень большой степени обусловливалась деловыми соображениями. Он, как и Никита, был приобретателем: “расточители” и “прожигатели” явились позднее – уже в их потомстве.

Менее мы знаем о семейных отношениях Акинфия Никитича. Известно, впрочем, что он почитал отца и боялся его; но старик Демидов сам был не таким человеком, чтоб позволить сыну забыться. Что же касается супружеской жизни Акинфия, то он в этом отношении, кажется, разделял участь многих могучих и властных людей. Как известно, многие завоеватели и правители, наводившие страх на государства и пред которыми “народы едва дрожать лишь смели”, были тем не менее под башмаками у своих супруг. Что-то похожее на это было и с Акинфием. Известно, по крайней мере, что вторая супруга невьянского властелина Евфимия Ивановна, рожденная Пальцева, имела большое влияние на мужа. Она заставила его изменить завещание, которым тот распределил свое богатство по ровной части между тремя сыновьями, – из которых двое были от первой жены, – в пользу единственного сына Никиты – от второй. Этот младший сын был бы единственным наследником отца, если бы завещание, отдававшее ему все, не было потом, по воле императрицы Елизаветы, отменено и обиженные братья не восстановлены в своих правах.

Несокрушимого Акинфия все-таки сокрушила смерть:

...Этот рыцарь с косою —

Всех людей повергает во прах!

Она застигла его на пути в Тулу. На старости лет, чувствуя уже себя усталым от жизненной битвы, Акинфий захотел посмотреть на те места, где провел детство и юность; чувство тоски по родине закралось и в его железное сердце. Возвращаясь на уральские заводы, он достиг уже Камы, но, чувствуя себя нездоровым, пристал близ села Ицкое-Устье Мензелинского уезда. Здесь 5 августа 1745 года Акинфий скончался в возрасте 67 лет. Похоронили его на родине, в Туле. Не удовлетворявшийся бесконечными пространствами своих владений и жаждавший новых приобретений, грозный невьянский властелин успокоился на небольшом клочке могильной земли. Sic transit gloria mundi[3]!

После Акинфия остались несметные богатства: десятки рудников и заводов – из них некоторые приобрели европейскую известность, как Невьянский и Нижнетагильский, – громадные капиталы и 30 тысяч душ крестьян (вместе с приписными), не считая домов и драгоценностей. Некоторые из этих заводов, правда, теперь пришли в упадок, но это вовсе не от недостатка их естественных богатств, а от неумения заводчиков, от недостатка энергии и настойчивости, от их разорительной роскоши. Теперь, конечно, уж прошла пора тех жертв со стороны государства, при помощи которых создавалось горное производство на нашей родине, и недостаток энергии и умения трудно заменить постоянными попрошайничествами у правительства и высокими покровительственными тарифами.

Наше перечисление богатств, оставленных Акинфием, было бы не полно, если бы мы не прибавили, что в дачах Невьянского, Нижнетагильского и других заводов были впоследствии открыты богатейшие платиновые и золотые россыпи. Правда, успех Акинфия и его неизмеримое богатство в значительной степени построены на тех “правых слезах” и “обидных воздыханиях”, о которых так красноречиво говорила грамота Петра I, но что же делать, если из этого материала пока строится вся история человечества?!