Глава первая На новой должности

Глава первая

На новой должности

В конце августа 1943 года 57-я гвардейская стрелковая дивизия, в которой я служил помощником начальника оперативного отделения штаба, занимала оборону на плацдарме Северского Донца, северо-западнее города Изюм. Стояла изнурительная жара. Мне, служившему до войны на Украине, переносить ее было легче, чем многим другим, но все равно солнце изматывало, раздражала пыль, висевшая на дорогах и демаскировавшая передвижение.

Горячими, под стать погоде, были и события, развертывающиеся на фронте. Красная Армия одержала блистательную победу над отборными войсками Гитлера на Курской дуге, главная группировка войск Юго-Западного фронта начала успешное наступление в Донбассе. Поэтому настроение у всех было боевое, приподнятое.

Каждый день радио и газеты сообщали об освобождении от фашистских захватчиков новых городов и сел. Москва салютовала победителям.

Вела подготовку к наступлению и 57-я гвардейская. Но мне, к сожалению, не пришлось участвовать в этой работе, потому что 26 августа пришел приказ о переводе в 20-ю гвардейскую стрелковую дивизию на должность начальника оперативного отделения.

Известно, что воинский коллектив, особенно на войне, становится каждому родным и близким. Недаром боец после госпиталя стремится вернуться в свою часть, в свое подразделение. Вот почему я не испытывал радости в связи с новым назначением. Конечно, это было повышение, но как жалко расставаться с друзьями, с родной дивизией — ведь с ней я прошел тяжелыми дорогами войны от Дона до Северского Донца.

Было связано с дивизией событие личного порядка. Здесь я познакомился с Любой Матиной. Она работала делопроизводителем оперативного отделения. Мы поженились, вместе воевали, переносили тяготы фронтовой жизни.

Но служба есть служба. И вот я отправился в штаб 20-й гвардейской. Дорога была не близкой. Как пойдут дела на новом месте? Справлюсь ли? Хватит ли знаний и опыта? Все эти вопросы волновали меня. Все непривычное, новое поначалу настораживает, кажется трудным. Конечно, навыки командирской и штабной работы у меня были, но достаточно ли этого? Я понимал, что новая должность потребует хорошего знания теории общевойскового боя, основ проведения армейской операции. Нужен и практический опыт в организации боевых действий.

Задачи передо мной стояли большие и трудоемкие: быстро и грамотно разрабатывать боевые документы, своевременно доводить их до войск, контролировать выполнение. Наладить четкую работу всего оперативного отделения, вовремя докладывать командованию положение своих войск и войск противника, возможное соотношение сил и средств, оценивать обстановку, делать правильные выводы, предлагать мероприятия но обеспечению боевых действий и по организации управления дивизией.

В каждом коллективе складываются свои отношения между людьми. Мне надо было разобраться в обстановке на новом месте, наладить деловые взаимоотношения с командованием, с будущими подчиненными, со всем офицерским составом управления дивизии, надо было усвоить другой стиль работы. Я понимал, что это нелегко, и психологически готовил себя к испытаниям.

С такими мыслями подъезжал к Довгалевке, где располагался штаб дивизии. На окраине села остановил часовой и, проверив документы, показал, как пройти к начальнику штаба. В селе стояла необычайная тишина: никакого движения, никаких признаков того, что в нем разместился штаб соединения. Сразу почувствовалась хорошая организация комендантской службы.

В сопровождении ординарца начальника штаба я вошел в просторную светлую комнату. За большим столом, на котором была разложена рабочая карта и лежали папки с документами, сидел моложавый полковник и что-то писал. Это был начальник штаба дивизии Борис Антонович Лимонт. Внешность Бориса Антоновича выдавала человека внутренне собранного, ясно и точно мыслящего. Скульптор вряд ли нашел бы лучшую натуру для своей работы.

Я представился:

— Товарищ полковник, гвардии майор Бологов прибыл в ваше распоряжение…

Начальник штаба сухо поздоровался, задал несколько вопросов, касающихся моей прежней службы, затем сказал:

— Меня вызывает командир дивизии. Пойдемте вместе, я представлю вас.

Через несколько минут мы вошли в кабинет командира дивизии генерал-майора Петра Яковлевича Тихонова. Это был блондин среднего роста, широкоплечий, очень подвижный человек лет сорока. Большие карие глаза его блестели весело и задорно. Впоследствии я узнал, что генерала Тихонова очень ценили и уважали в дивизии. Опытный, грамотный и волевой командир, он любил хлесткое словцо и острую шутку.

Начальник штаба представил меня, генерал Тихонов вышел из-за стола, подал руку и вежливо спросил:

— Откуда, майор? Где воевали? С какой должности прибыли к нам?

Коротко рассказал, что я выходец из крестьян Вологодской области, до армии окончил сельскохозяйственный техникум, работал топографом, а затем старшим землеустроителем райзо (районного земельного отдела). С 1938 года начал службу в армии рядовым. Окончил полковую школу и пехотное училище. На фронте с первых дней войны. Командовал взводом и отдельной разведывательной ротой дивизии. С марта 1942 года — на штабной работе в оперативном отделении 57-й гвардейской дивизии, откуда и прибыл. Имел ранение и две контузии.

Выслушав меня внимательно, генерал Тихонов сказал:

— Что ж, майор, опыт работы, особенно штабной, у вас есть. Думаю, со своими обязанностями справитесь. Общая обстановка на фронтах вам должна быть известна. Красная Армия после победы на Курской дуге перешла в стратегическое наступление на всем юго-западном направлении. Наша дивизия пока выполняет задачи по обороне залиманского плацдарма на Донце, но недалек день, когда и мы получим приказ к наступлению. Знакомьтесь и входите в курс дела. С чего думаете начинать?

Я ждал этого вопроса и заранее продумал ответ:

— Считаю целесообразным в первую очередь хорошо изучить обстановку на фронте дивизии, побывать в полках, батальонах, познакомиться и установить деловой контакт с командирами частей и их штабами.

— Задачи вы понимаете правильно, — заключил генерал. — Желаю вам, майор, быстрее войти в курс дела.

Оперативное отделение размещалось недалеко от кабинета начальника штаба дивизии, в доме из трех комнат. Войдя в помещение, я застал своих будущих подчиненных за разработкой оперативной сводки и плана мероприятий по усилению охраны мостов через Северский Донец на плацдарме. Тут и произошло наше знакомство.

Первым представился помощник начальника оперативного отделения капитал П. Б. Софрыгин, молодой красивый офицер. Я коротко расспросил его, и он рассказал о себе, о своих делах и обязанностях. Чувствовалось, что у него хорошая память — многие цифры, фамилии командиров называл, не заглядывая в бумаги. Вслед за ним представился помощник начальника отделения штаба дивизии капитан Кузин.

Это был молодой, лет двадцати трех, человек невысокого роста, на вид спокойный, рассудительный. Взгляд строгий, даже суровый. Я сразу почувствовал разницу в характерах этих людей. Первый, Петр Борисович Софрыгин, отличался жизнерадостным, общительным нравом, второй, Георгий Трофимович Кузин, был малоразговорчивым, вдумчивым.

Забегая вперед, скажу, что они хорошо дополняли друг друга, были грамотными, опытными и исполнительными операторами, могли быстро и четко разработать любой документ. И разные их характеры не мешали дружной работе отделения. Если нужно было исполнить какой-либо документ с особой тщательностью, я всегда поручал его Кузину. В организаторских же делах, в оказании помощи командирам, в сборе и обработке данных обстановки и ведении информации незаменим был капитан Софрыгин.

Представились мне завделопроизводством оперативного отделения лейтенант В. И. Киселев и младший сержант В. А. Рычко, исполнявший обязанности машинистки.

Когда знакомство закончилось, я подошел к столу, на котором лежала рабочая карта капитана Софрыгина, и попросил познакомить меня подробнее с составом дивизии и обстановкой в ее полосе. Софрыгин доложил, что в состав 20-й гвардейской стрелковой дивизии входят три гвардейских стрелковых полка (55, 57 и 60-й), 46-й гвардейский артиллерийский полк, 15-й гвардейский истребительный противотанковый дивизион, саперный и учебный батальоны, разведывательная рота, батальон связи, рота химзащиты и медико-санитарный батальон. Дивизия, имея боевой порядок в один эшелон, с первых чисел августа обороняла залиманский плацдарм протяженностью по фронту 40 км и в глубину от 1,5 до 12 километров. Справа на участке занимал оборону 60-й, в центре 57-й и на левом фланге 55-й гвардейские стрелковые полки. Один стрелковый батальон 55-го полка находился в резерве командира дивизии. Части и подразделения дивизии в июльских боях по форсированию Северского Донца и захвату плацдарма в районе Червоный Шахтер понесли потери и теперь были укомплектованы лишь наполовину. Далее Софрыгин сообщил сведения о противнике. Он рассказал, что, по данным разведки, гитлеровцы постоянно совершенствовали свою оборону.

Я поблагодарил Софрыгина за четкий доклад, расспросил, какие задачи поставлены перед отделением и кто из офицеров над чем конкретно работает.

Ранним, утром следующего дня я зашел к начальнику штаба. Борис Антонович подробно ввел меня в курс дела, дал указания по организации работы оперативного отделения и кратко познакомил с боевой историей дивизии. Сам он воевал в ней с сентября 1941 года, сначала в должности начальника оперативного отделения, а с ноября стал начальником штаба дивизии.

В конце беседы мы договорились о порядке моего выезда в полки и о знакомстве с руководящим составом дивизии.

После представления начальнику политотдела заместителю командира дивизии по политической части полковнику Василию Емельяновичу Ященко и заместителю по строевой части полковнику Ивану Афанасьевичу Замотаеву я отправился в разведывательное отделение. По опыту работы в штабе 57-й дивизии знал, что операторам больше всего приходится иметь дело с разведчиками, связистами, дивизионным инженером, командующим артиллерией и его штабом, а также тыловиками. Именно от них зависело всестороннее обеспечение боевых действий. Начальник разведки дивизии капитан Николай Гаврилович Мозговой, молодой, но уже достаточно опытный разведчик, понравился мне своей душевной простотой, влюбленностью в дело и глубоким знанием противостоящей группировки противника.

Затем я побывал у начальника связи дивизии майора Алексея Семеновича Дыкина, в штабе артиллерии познакомился с начальником штаба капитаном Константином Федоровичем Глушичем, человеком малоразговорчивым, скромным и от этого даже несколько скованным. Чуть позже подошел и командующий артиллерией полковник Иван Иванович Батляев. Передо мной предстал человек лет сорока трех, брюнет. Длинные черные ресницы подчеркивали загадочное выражение его серых глаз. Зачесанные на прямой пробор волосы были тронуты первой сединой на висках, без которой это мужественное лицо могло бы казаться несколько грубоватым. Я представился, и завязалась деловая беседа. Батляев, как и Глушич, считался ветераном дивизии. Командовал артиллерийским полком, а затем стал командующим артиллерией дивизии. Разговаривая, он часто вставал и ходил по комнате. Его высокая и стройная фигура, манера речи говорили о командирских навыках, твердости характера и сильной воле. Обладая незаурядной эрудицией, большим жизненным и боевым опытом, военными знаниями, он буквально заворожил меня. В последующем наши беседы с полковником Батляевым носили самый откровенный характер, способствовали установлению хороших деловых контактов.

В тот же день я познакомился и с дивизионным инженером майором А. И. Карцевым. Он сразу заявил:

— Сегодня я очень занят, но могу предложить завтра проехать вместе на плацдарм. Покажу нашу работу, а заодно в дороге ближе познакомимся.

Я согласился, а остаток дня решил посвятить изучению боевого пути дивизии.

До преобразования в гвардейскую она именовалась 174-й стрелковой. Сформирована в 1940 году в Уральском военном округе. В первые дни войны, поднятая по тревоге, погрузилась в железнодорожный эшелон и через неделю прибыла в район города Полоцка, где сразу же вступила в бой с танковыми и механизированными частями немецко-фашистских войск, рвавшихся к городу. Более полумесяца находясь в составе 22-й армии, прочно удерживала Полоцк, затем вела ожесточенные оборонительные бои у городов Великие Луки и Андриополь, а в октябре 1941 года переброшена в район города Ржева и в составе войск Западного, затем Калининского фронтов участвовала в Калининской оборонительной операции. В ходе контрнаступления под Москвой и последующего общего наступления советских войск на Западном направлении зимой 1941/42 года вела боевые действия в составе 29-й, затем 30-й армий Калининского фронта.

17 марта 1942 года дивизия была преобразована в 20-ю гвардейскую стрелковую) в августе и начале сентября 1942 года в составе 31-й армии Западного фронта участвовала в Ржевско-Сычевской наступательной операции. В феврале 1943 года ее перебросили на Юго-Западный фронт и 4 марта включили в состав 6-й армии, действуя в составе которой она захватила и прочно удерживала важный плацдарм на правом берегу Северского Донца, где и сейчас занимала оборону.

Вот в такое прославленное соединение попал я служить. Изучив боевой путь, почувствовал себя увереннее в разговорах с людьми.

Утром 28 августа, как и договорились накануне, мы с дивизионным инженером майором А. И. Карцевым и капитаном П. Б. Софрыгиным отправились на плацдарм для изучения системы обороны и знакомства с частями дивизии.

Александр Иванович Карцев, молодой симпатичный сибиряк, белокурый, с вьющимися волосами, выглядел лет на тридцать пять. В дивизии он воевал около года, был общителен, но держался скромно. Инженерное дело он знал *отменно и умел руководить своей службой. Со временем мы стали с ним, как говорится, задушевными друзьями.

— Откуда начнем? — спросил меня Карцев.

— Думаю, с правого фланга.

— В шестидесятый, — приказал он водителю, а мне пояснил, что с НП командира полка подполковника А. Т. Халепы хорошо просматриваются правый фланг нашей обороны и передний край противника.

Переехав реку, мы стали подниматься по ее правому берегу. Донец ласково журчал в тишине. Остановились неподалеку от штаба, который размещался в лощине. Спустились в землянку.

— Начальник штаба полка майор Щеденко, — представился офицер, выйдя из-за сбитого из досок стола. Я поздоровался с ним и попросил кратко доложить обстановку на участке обороны полка, а также рассказать о составе и боеспособности подразделений. После доклада Щеденко собрал офицеров штаба и представил их мне Согласовали вопросы взаимной информации.

Затем мы направились на НП. С него было видно как на ладони пять линий траншей, множество ходов сообщения, отсечные позиции, землянки, доты.

— Впереди, — сказал Карцев, — сплошные минные поля. Недавно поставили.

Чуть дальше виднелись обгоревшие немецкие танки, Орудия, разбитые пулеметы. Инженерное оборудование плацдарма можно было считать по тому времени самым современным, вполне обеспечивающим успешное ведение оборонительного боя.

В сопровождении офицера-проводника мы направились дальше в батальоны и роты. Я проверил организацию системы огня, наблюдения за противником и обеспечение стыков между подразделениями. Побеседовал с личным составом. Запомнился разговор с младшим сержантом Е. М. Ткаченко, у которого брата насильно угнали в Германию. Младший сержант рвался в бой, чтобы отомстить за зверства, чинимые фашистами на нашей земле, за родного брата. В разговор включались и другие бойцы. Пулеметчик Макаров И. И., выражая общее настроение, спрашивал:

— Скоро ли наступать, товарищ майор? Воевать мы умеем, надоело сидеть в обороне.

— Пока наша задача — обороняться, — пояснил я. — Но настанет и наш час, будем наступать!

Во второй половине дня мы побывали на участках обороны 57-го и 55-го гвардейских полков.

Противник весь день не проявлял активности. Изредка вел ружейно-пулеметный огонь, периодически производил минометные и артиллерийские налеты. Под один из них мы попали при подходе к НП командира 57-го гвардейского полка майора В. С. Вифлянцева. Видимо, противник заметил группу бойцов, переносивших артиллерийские боеприпасы без соблюдения мер скрытности. Одного бойца ранило, остальные быстро укрылись в траншеях и не пострадали. Не было потерь и в нашей группе.

На НП мы услышали резкий разговор майора Вифляпцева со своим начальником артиллерии майором С. Ф. Соловьевым. Вифлянцев указывал Соловьеву на плохую организацию доставки боеприпасов и нарушение установленного порядка передвижения в обороне. Несмотря на свою молодость, Виталий Спиридонович Вифлянцев имел солидный боевой опыт, был требовательным и волевым командиром, во всем любил строгий воинский порядок.

Он доброжелательно встретил нас, внимательно выслушал рекомендации по усилению бдительности и проведению занятий в ротах вторых эшелонов по темам наступательного боя, особенно по прорыву подготовленной обороны противника. Между нами быстро установилось полное взаимопонимание.

В 55-м гвардейском полку мы встретились с начальником штаба капитаном О. С. Ивановым. Олег Сергеевич служил в дивизии с июля 1943 года. До этого он уже успел пройти солидный фронтовой путь — командовал взводом, ротой, был начальником штаба 130-го гвардейского стрелкового полка 44-й гвардейской стрелковой дивизии. На новом месте он сразу завоевал авторитет у подчиненных. Решал вопросы оперативно, грамотно. И на этот раз мы быстро завершили дела в полку и возвратились в дивизию, где я подробно доложил начальнику штаба о результатах проделанной работы.

Разъезды по солнцепеку, по пыльным дорогам утомили. Казалось, что даже на зубах хрустит пыль. Тут-то капитан Софрыгин и предложил:

— А не сходить ли нам в баню? Как раз ее протопили сегодня…

— Что ж, предложение дельное, — с радостью согласился я. — А далеко идти?

— Да нет, на окраине села она.

Баня была устроена в большом блиндаже и оборудована по всем правилам, даже душевые установки имелись и хорошая парилка. Там уже парился полковник Батляев.

— Операторы пожаловали! — воскликнул он. — Милости просим!

Заметив у меня на ноге широкий шрам, он спросил:

— Где это вас так?

Мне не хотелось рассказывать о первом своем ранении главным образом потому, что оно было связано с трагическими событиями, с боями в окружении у села Подвысокое в районе Умани. О поражении всегда вспоминать тяжело. Не было дня, чтобы в моей памяти не возникали разрозненные картины первых приграничных боев в районе Львова в 1941 году, пятинедельного отхода с жестокими боями от границы до Подвысокого…

Но ответить на вопрос надо, и я сдержанно пояснил:

— Под Уманью, когда прорывались из окружения.

Очевидно, Батляев почувствовал, что задел больную струнку, и от дальнейших вопросов воздержался. Говорили и о насущных делах, и о всякой всячине, а когда оделись и вышли на улицу, он пригласил меня на чашку чая. На столе уже попыхивал жаром самовар и чайник с крепкой заваркой. За первой кружкой последовала вторая, и тут Батляев снова спросил:

— Федор Павлович, расскажите все-таки, как выходили из окружения. Вы знаете, очевидно, что наша дивизия тоже дважды побывала в кольце. В первый раз мы вырвались в полном составе и с материальной частью, во второй было потруднее. Пробивались отдельными отрядами, группами и даже в одиночку.

— Мне тоже дважды лиха довелось хлебнуть, — начал рассказывать я. Первый раз в августе 1941 года в районе Умань, Подвысокое в составе 80-й стрелковой, а второй — в феврале 1943 года в городе Славянске в составе 57-й гвардейской дивизии… В сорок первом, конечно, бы ло труднее… Правда, в ту пору я командовал ротой в разведбате и не знал всей обстановки на нашем участке фронта. Могу поделиться многими впечатлениями.

— Это-то и интересно, — оживился Батляев.

И я поведал о том, как наша дивизия приняла первый бой с противником, который превосходил нас в три, а иногда и в четыре раза. Это позволяло ему быстро перегруппировываться, полностью владеть инициативой, совершать обходы и охваты. Мы отходили с тяжелейшими боями, до последней возможности удерживая каждый выгодный рубеж, каждый населенный пункт.

Доставалось в те дни разведчикам.

Нам ставили самые разнообразные задачи, приходилось ходить в тыл противника и в свой тыл, где тоже появлялся враг, выбирать наиболее удобные пути отхода, прокладывать маршруты движения колонн, вести арьергардные бои.

В ночь на 3 августа 1941 года мне с группой разведчиков удалось захватить пленного. Запомнил некоторые его показания. Он говорил, что войска моторизованного корпуса из района Тальнова прорвались на юг и отрезали нам все пути отхода на восток. Тогда-то и началось самое тяжелое. Далеко не всем удалось сразу — прорваться к своим, начались затяжные бои.

4 августа штаб нашей дивизии вместе с остатками подразделений переместился в лес возле Подвысокого, и разведывательный батальон принял функцию его охраны. Я сказал "батальон", но по существу это была уже рота. Утром 5 августа командир батальона капитан Михайлов приказал мне с ротой, в которой оставалось около 30 человек, отправиться в распоряжение командира полка, находившегося на высоте, западнее Подвысокого. Разыскал его в неглубоком окопе с биноклем в руках.

— Товарищ майор, прибыл в ваше распоряжение, — доложил я.

Он сообщил о том, что собрал из состава боевых и тыловых подразделений отряд в 200 человек, и приказал мне его возглавить с задачей выбить противника из Копенковатого. Заметив мое удивление, пояснил:

— Больше назначить некого. Полк лишился командного состава почти полиостью. Так что давай, разведчик. Ты должен справиться.

Задача была ясна: преодолеть полукилометровое пшеничное поле и, сосредоточившись в конце его, стремительной атакой выбить противника из села. И мы пошли. Высокая, созревшая пшеница затрудняла движение, в ней запутывались ноги. Противник вел массированный огонь ив минометов, а ближе к рубежу атаки открыл пулеметный и автоматный огонь. Трудно было управлять столь большим отрядом, не видя всего боевого порядка. Первая атака сорвалась, не достигла успеха и вторая. В третью атаку пошел вместе с нами и командир полка. И тут мы услышали гул танкового двигателя. Танк вырвался из леса, прилегающего к полю, и на высокой скорости помчался на Копенковатое. Мы поднялись за ним и ворвались в село. Пушка на танке стрелять не могла, не было снарядов, но экипаж вел огонь из пулемета и давил противника гусеницами. В селе вспыхнула рукопашная. Штыком, гранатами и огнем пулеметов и винтовок мы выбивали врага из каждого дома, с каждой улицы. Вскоре большая часть Копенковатого была в наших руках. В канавах, у оград домов, среди улиц — всюду валялись трупы фашистских солдат, и казалось, победа близка. Но вскоре наш танк был подбит и загорелся, егеря получили подкрепление и перешли в контратаку. До исхода дня мы вели яростный бой, отстаивая каждый дом. Но силы были слишком неравные. Мы снова были вынуждены оставить Копенковатое. К вечеру наш отряд отошел на опушку леса и занял там оборону. Раненых мы отправили в глубь леса, где находились армейские госпитали.

Поздно вечером ко мне прибежал связной и передал приказание прибыть с ротой на юго-восточную опушку леса. Такое же распоряжение получил и командир полка.

Я не мог найти штаба дивизии, но встретил командира своего батальона с группой солдат. Увидев меня, он обрадовался и сообщил:

— Сегодня ночью будем прорывать кольцо окружения в направлении Первомайска. Атака без артиллерийской подготовки — снарядов нет. Впереди главной колонны пойдут артиллерийские тягачи, трактора и автомашины.

Тогда только я понял, с какой целью мы атаковали противника в Копенковатом. Это был один из отвлекающих ударов.

В ночь на 6 августа, как было приказано, наш отряд, численностью в 200 человек, под командованием капитана Михайлова сосредоточился на юго-восточной опушке леса. Михайлов быстро произвел боевой расчет, разбив отряд на две роты. Одной он приказал командовать мне, другой — старшему лейтенанту с артиллерийскими петлицами.

— Придаю вам по пулемету, — сказал он. — Больше дать нечего. Готовьте людей и ждите сигнала.

В три часа ночи в небо взвились красные ракеты, и тут же тишину разорвал гул моторов тягачей и — тракторов. Мы двинулись на врага и без труда прорвали кольцо. Видно, гитлеровцы решили, что против них действует крупная танковая часть.

За ночь удалось преодолеть около двадцати километров, однако, едва рассвело, противник опомнился и обнаружил, что перед ним лишь ослабленные в предыдущих боях разрозненные стрелковые подразделения без танков и артиллерии. На нашем пути он выставил сильные заслоны, бросил в бой танки, бронетранспортеры, в воздухе появились бомбардировщики. Отряду приходилось отражать атаки во много раз превосходящего врага, сражаться с танками. Красноармейцы дрались, как львы, нанося гитлеровцам ощутимый урон, однако и наши ряды таяли. Во второй половине дня был тяжело ранен капитан Михайлов. Командование отрядом принял старший лейтенант артиллерист.

— Что будем делать, разведчик? — спросил он у меня. — Связь с основными силами прервалась. Придется драться самостоятельно.

Я огляделся. К востоку от широкого поля, на котором находились мы, виднелась дубовая роща. Чуть дальше — другая, побольше.

— Надо туда пробиваться, — высказал я свое мнение. — На открытом поле не выстоим.

— Дело говоришь. Собирай роту и вперед.

Однако гитлеровцы предприняли все меры к тому, чтобы расчленить отряд и уничтожить его по частям. Мне с большим трудом удалось вывести к дальней дубраве группу человек в сорок, костяк которой составили разведчики. Остальная часть отряда во главе со старшим лейтенантом была оттеснена в небольшую рощу. Противник оставил заслон с двумя бронетранспортерами против моей группы, сосредоточив огонь по основным силам отряда, Однако до конца дня обе группы отряда успешно отражали атаки, но на закате смолкли пулеметы наших товарищей. Видимо, кончились патроны и противник ворвался в лес. Мы слышали шум боя, разрывы гранат и треск винтовочных выстрелов. К полуночи все затихло. Стало ясно, что с утра противник атакует нас.

Недалеко от рощи мои разведчики обнаружили небольшой овраг, уходящий в юго-восточном направлении. Ночью мы стали пробираться по нему все дальше и дальше от места боя. К утру, обессилев, укрылись в пшеничном поле, встретившемся на пути. Все были голодны, истощены изнурительными боями, но каждый надеялся, что страдания не напрасны: мы вырвались из внутреннего кольца окружения. Теперь предстояло вырваться из внешнего. Но где оно, никто не знал.

С наступлением темноты продолжили путь на Кировоград. Всю ночь, обходя населенные пункты, отряд медленно продвигался вперед. К утру 8 августа подошли к небольшому селу, находившемуся в стороне от шоссейных дорог. Я послал в разведку старшину Ивана Курилова и красноармейца Андрея Тычину, которые быстро возвратились и доложили, что немцев в селе нет. Я решил дать бойцам отдых. Разместились в саду, подкрепились — накормили местные жители, чем могли. Они же предложили оставить у себя раненых. Подумав, я согласился. Да и как иначе? Ведь впереди ждали новые бои, и никто не мог сказать, что ждет нас: дойдем до своих или погибнем в жарких схватках?

В путь двинулись после полудня. Сначала дорога шла лесом, но вот впереди открылось широкое поле, рассеченное шоссе. Я остановил отряд, выслал вперед разведчиков. Все было тихо и спокойно. Решил пересечь шоссе. Здесь-то и постигла неудача — внезапно показалась колонна автомобилей, шедшая на большой скорости.

— Бегом в кукурузу! — скомандовал я.

Но гитлеровцы уже заметили нас и открыли огонь. Пули засвистели над головой. Я бежал последним, следя за товарищами, чтобы вовремя оказать помощь раненым, дать распоряжение вынести их в безопасное место. Внезапно почувствовал резкий удар и едва удержался, чтобы не упасть.

В кукурузе отдышались. Колонна гитлеровцев ушла, не стали они нас преследовать.

— Раненые есть? — спросил я.

Никто не отозвался — значит, все обошлось нормально. Не успел подумать об этом, как почувствовал резкую боль в ноге.

— Крепко зацепило, — с сожалением оказал разведчик Курилов, осмотрев рану. — Давайте перевяжу.

Туго забинтовав рану, он разрезал плащ-палатку, сшил из нее чулок и помог мне надеть его на ногу. Потом предложил:

— Возьмите винтовку, легче идти, опираясь на нее. Так я и сделал, отдав разведчику свой пистолет — лишнего оружия у нас не было.

На четвертый день мы зашли в не занятое немцами село. Местные жители помогли всем, чем могли. Разыскали фельдшера, он промыл мне рану, сделал укол против заражения крови и перебинтовал ногу. Вместе со всеми я продолжал путь по тылам врага. Мы пробирались только ночью, обходя города и крупные населенные пункты. В небольших хуторах и селах доставали продукты. Днем скрывались в оврагах, рощах; очень редко — в деревнях. Нога моя стала опухать, рана гноилась, перевязывать ее было нечем, и я еле двигался. Только в ночь на 1 сентября нам удалось перейти линию фронта и попасть к своим.

— Ну а потом был госпиталь, — закончил я свой рассказ. — После выписки получил назначение в 137-ю стрелковую…

— Да, досталось вам, — задумчиво проговорил полковник Батляев.

— Не мне одному, — заметил я. — Всем довелось хлебнуть горя. И все же выстояли и своротили челюсть фашистам.

— Ну, положим, впереди еще много предстоит, — сказал Батляев, и разговор как-то сам собою перешел на насущные дела.

Беседа с опытным командиром, хорошо знавшим не только свое кровное дело, но и штабную службу, безусловно, пошла на пользу. Он посоветовал мне как можно более обстоятельно изучить все имеющиеся данные о противнике, ознакомиться с составом и боевыми возможностями своих подразделений. На это я и использовал оставшиеся дни августа.

1 сентября командующий 1-й гвардейской армией, в состав которой входила 20-я гвардейская, приказал сменить части 228-й стрелковой дивизии на левом берегу Северского Донца, южнее Балаклеи, и, частью сил обороняя залиманский плацдарм, основные сосредоточить в лесу, южнее населенного пункта Ветровка, и к утру 5 сентября быть в готовности к наступлению.

Начальник штаба, изучив это распоряжение, направился к комдиву, взяв с собой и меня. Генерал Тихонов долго и внимательно изучал документ, потом произнес:

— Значит, предстоит обороняться на широком фронте и одновременно главными силами наступать. Задача не из легких. Слушаю предложения штаба.

— Противник вряд ли перейдет к активным наступательным действиям на залиманском плацдарме, — высказал предположение полковник Лимонт, — поэтому для его обороны можно оставить один полк, а остальные перегруппировать на левый фланг и использовать для наступления.

— Оставим полк в одноэшелонном построении, — размышляя, проговорил генерал. — А если противник все-таки ударит, выдержит полк?

— Да, определенный риск есть, но оборону нужно построить отдельными опорными пунктами, — ответил Лимонт, — причем так, чтобы перекрыть наиболее опасные направления, подготовить рубежи для проведения контратак.

— Пусть так, — согласился командир дивизии и снова задал вопрос: — А какими силами вы предлагаете оборонять участок 228-й дивизии?

— Послушаем мнение операторов, — кивнул в мою сторону Лимонт.

Я доложил, что считаю целесообразным направить туда учебный батальон, который после перехода дивизии в наступление составит ее резерв. И закончил:

— Начальник штаба наше предложение поддерживает.

— Так и решим, — заключил командир дивизии. — Для обороны всего залиманского плацдарма оставим 60-й полк, он обороняться умеет, а остальные перегруппируем для наступлений. Смену войск и перегруппировку произвести скрытно, в ночное время. К исходу дня составить детальный план, предварительные распоряжения частям отдать немедленно.

Поставив задачи, Тихонов отпустил нас. Начальник штаба тут же приказал мне приступить к разработке плана перегруппировки. Такой план мне не раз приходилось разрабатывать и в штабе 57-й гвардейской дивизии, но здесь это было первым моим испытанием, и поэтому я подошел к делу с особой тщательностью, привлекая всех начальников отделений и служб. К 18 часам дня план был подписан начальником штаба и утвержден комдивом без существенных поправок.

В первой половине 2 сентября мы получили предварительные распоряжения штаба 1-й гвардейской армии, в которых содержались ориентировка на предстоящее наступление дивизии и указание о включении ее в состав 6-го гвардейского стрелкового корпуса. Генерал Тихонов сразу же решил выехать на рекогносцировку района сосредоточения частей и полосы предстоящего наступления. С собой взял командующего артиллерией полковника И. И. Батляева, дивизионного инженера майора А. И. Карцева, начальника разведки капитана Н. Г. Мозгового и меня с капитаном П. Б. Софрыгиным.

На двух автомашинах мы быстро доехали до озера, расположенного в сосновом бору, южнее Ветровки. Там нас ждали офицеры рекогносцировочных групп, частей и подразделений.

Погода стояла ясная, тихая. Приятно пахло хвоей, среди высоких сосен озеро казалось сказочным и манило прохладой. Даже не верилось, что где-то недалеко проходит передний край. Вылезая из машины, комдив восторженно произнес:

— Красота-то какая, прямо курорт! — Но тут же посерьезнел и начал отдавать нам распоряжения.

Мне приказал изучить районы сосредоточения 55-го и 57-го гвардейских стрелковых полков и указать их представителям, а командующему артиллерией выбрать районы размещения артиллерии и предварительно определить для нее огневые позиции. Капитану Софрыгину была поставлена задача выбрать место для командного и наблюдательного пунктов. Мы сразу же приступили к работе. Сам командир дивизии вместе с майором Карцевым и капитаном Мозговым прошел на берег Северского Донца, с тем чтобы определить наиболее выгодные участки и рубежи для форсирования, маршруты выхода на них подразделений, а также изучить противоположный берег и по возможности оборону противника.

Много километров мы исходили в этот день по сосновому лесу и лишь к вечеру собрались все на том же месте у озера. Каждый доложил комдиву о выполненной работе, тот остался доволен результатами рекогносцировки, был весел и всю обратную дорогу рассказывал различные смешные истории, которых, как оказалось, он знал великое множество.

В эти дни и ночи перед наступлением офицеры штаба и политотдела дивизии работали с большим напряжением. Капитан Кузин организовывал смену войск на плацдарме и вывод их в район сосредоточения. Полковник Замотаев тщательно контролировал все его действия. Капитан Софрыгин обеспечивал четкую организацию комендантской службы, постов регулирования на путях движения частей, следил за строгим соблюдением войсками мер маскировки и дисциплины марша. На мне же лежали обязанности подготовки боевых донесений и оперативных сводок в штаб корпуса и армии. Оперативный отдел осуществлял контроль за переброской частей и подразделений в новый район сосредоточения, за оборудованием нового командного и наблюдательного пунктов дивизии, решал много больших и малых задач, связанных с организацией управления войсками.

Немало дел было у начальника связи и его помощников, у дивизионного инженера и других офицеров.

Капитан Н. Г. Мозговой и старший лейтенант И. П. Золотарев организовали постоянное наблюдение за противником. Готовили разведывательные группы в полках и в дивизионной роте разведки. Изучали и всесторонне оценивали группировку и оборону противника по данным штаба армии и своих наблюдательных постов.

Огромную работу выполнял командующий артиллерией дивизии со своим штабом. Вся организация перегруппировки артиллерии в новый район, развертывание связи, ремонт техники, доукомплектование орудийных расчетов, подготовка новых огневых позиций, организация артразведки и многое другое легло на их плечи.

Много трудились и офицеры тыла во главе с заместителем командира дивизии по тылу подполковником Иваном Андреевичем Юрьевым по обеспечению материально-технического снабжения войск, накоплению необходимых запасов.

Руководство многогранной деятельностью штаба по подготовке наступления осуществлял, командир дивизии. Непосредственным организатором их выполнения являлся начальник штаба дивизии полковник Лимонт. Он ставил задачи офицерам штаба, согласовывал все выполняемые мероприятия с заместителем командира дивизии, начальниками родов войск и служб, контролировал ход их выполнения.

Я перечислил только некоторые мероприятия, выполненные офицерами штаба, их, конечно, было во много раз больше.

А сколько дел выпало на долю политических работников! Они поддерживали у личного состава высокую боевую активность, наступательный дух. Это было очень важно, так как люди долгое время находились в обороне. Предстояло переломить оборонительную психологию бойцов и зажечь их сердца боевым порывом.

Накануне наступления я побывал в одной из рот 55-го гвардейского стрелкового полка. Командир роты лейтенант И. А. Болдовский доводил боевую задачу до личного состава. Подразделению предстояло первым форсировать Северский Донец и захватить во взаимодействии с другими ротами батальона плацдарм на правом берегу реки. Как обычно, завязалась оживленная беседа. Бойцы спрашивали меня об обстановке на фронтах, о предстоящем наступлении, делились мыслями. Помню, с земли поднялся невысокий плотный старший сержант И. Н. Чуприна.

Он сказал:

— Я на войне с сентября 1941 года. Четыре раза ранен, ненавижу фашистов. От имени всех моих товарищей заявляю, что мы будем драться, как тигры, и выбросим врага с нашей земли.

— Правильно, сержант, верно, — послышались со всех сторон возгласы, разобьем врага, нет ему места на нашей земле.

Было видно, что бойцы готовы в бой.

* * *

К утру 5 сентября дивизия выполнила все мероприятия по смене и перегруппировке и ее главные силы скрытно сосредоточились в высоком сосновом бору, южнее Петровки. Сюда же переместился и командный пункт.

В этот день в 9 часов утра на КП прибыл полковник С. А. Бобрук, начальник штаба 6-го гвардейского стрелкового корпуса. Он вручил генералу Тихонову боевой приказ на наступление и уточнил задачу дивизии.

Сергея Антоновича Бобрука. я хорошо знал еще по 57-й гвардейской, где он более года был начальником штаба. Грамотный, энергичный и волевой офицер, талантливый командир, он впоследствии командовал стрелковым корпусом и был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Увидев меня, Сергей Антонович тепло поздоровался и спросил, давно ли я в этой дивизии и на какой должности. Я пояснил.

— Это мой ученик, — обращаясь к генералу Тихонову, сказал полковник Бобрук, — Вместе в 57-й гвардейской служили.

Действительно, Сергей Антонович Бобрук первым учил меня азам штабной службы. Когда я прибыл из госпиталя в 153-ю стрелковую дивизию (впоследствии она стала 57-й гвардейской) на должность помощника начальника оперативного отделения, то не знал, как разработать тот или иной боевой документ, не умел грамотно вести рабочую карту, и приходилось все познавать на практике.

Сергей Антонович каждый вечер давал мне задание на разработку боевых и отчетных документов. Если документ не соответствовал его требованиям и наставлению, то он заставлял перерабатывать его по нескольку раз, до тех пор пока не убеждался, что я не шаблонно, а творчески и грамотно могу его сделать. Так повторялось с отработкой всех документов, которые готовило оперативное отделение дивизии в различных видах боевых действий.

Полковник постоянно требовал от подчиненных культуры штабной работы, четкости в разработке боевых документов. Он считал, что, чем тщательнее и скрупулезнее подготовлены боевые документы на предстоящий бой, тем больше вероятности успеха. Точность, ясность и своевременность доведения до войск этих документов обеспечивали правильное понимание частями и подразделениями замысла старшего начальника. Каждая неточная пометка на карте, каждый боевой документ, сделанный с ошибкой, могли запутать командиров, помешать выполнению задач. Но и это еще не все. Любой штабной документ — это не только план и боевой приказ на предстоящий бой, это и исторический отчет, позволяющий потом изучать боевой опыт части, соединения, фронта. В случае неудачи по этим документам всегда можно определить, где допущены промахи, и, проанализировав их, избежать повторения ошибок. При успешном же завершении боя они позволяют оценить верность замысла, учесть недоработки. Поэтому в ходе войны, какой бы ни была обстановка, офицеры штаба дивизии стремились тщательно отрабатывать боевую документацию, не допуская и малейшей небрежности. Но вернемся к совещанию у комдива. После знакомства с командованием и боевым составом дивизии полковник С. А. Бобрук развернул свою рабочую карту и объявил:

— Корпус в составе 1-й гвардейской армии переходит в наступление с задачей прорвать оборону гитлеровцев в излучине Донца, южнее Савинцев, и развивать наступление в общем направлении на Новомосковск. Вашей дивизии командир корпуса ставит следующую боевую задачу: в ночь на 7 сентября форсировать реку Северский Донец, южнее села Ветровка, прорвать оборону противника и к исходу дня выйти на рубеж высот 169,5 и 185,3. В дальнейшем развивать наступление в общем направлении на Бунаково, Краснопавловка. Обороной одного полка на залиманском плацдарме прикрыть правый фланг корпуса.

Дивизии придавался 221-й гаубичный артиллерийский полк, а при прорыве обороны противника должна была поддерживать корпусная артиллерийская группа.

Готовность к наступлению была назначена на 22.00 6 сентября.

Выслушав начальника штаба корпуса, генерал Тихонов поинтересовался:

— Как планируется артиллерийская и авиационная подготовка?

— Авиационной подготовки не будет, — ответил полковник Бобрук и пояснил: — Вся авиация занята для поддержки ударной группировки фронта. Артиллерийскую подготовку спланируйте сами.

Затем он дал указания по организации взаимодействия со 195-й стрелковой дивизией, с тем чтобы прикрыть фланги и успешно управлять частями в ходе наступления. После отъезда полковника С. А. Бобрука Тихонов еще раз внимательно прочитал боевой приказ корпуса и, устремив взгляд на раскрытую карту, произнес:

— Времени на подготовку в обрез, да и сил у нас маловато, а у противника на этом участке сплошная линия траншей, опорных пунктов, дзотов и инженерных заграждений. Правда, главная полоса проходит по гребням высот в 3–4 километрах от реки. Этим мы и воспользуемся.

Потом, после короткой паузы приказал:

— Для внезапного захвата плацдарма ночью переправить на противоположный берег не менее четырех усиленных стрелковых рот. Артиллерийскую подготовку можем провести перед атакой главной полосы обороны. Основной расчет на внезапность.

Замысел командира дивизии сводился к следующему: в ночь на 7 сентября бесшумно форсировать реку силами четырех стрелковых рот и захватить плацдарм на правом берегу. Отсюда нанести главный удар силами двух полков в направлении высоты 164,0 и овладеть полосой обеспечения. После артиллерийской подготовки прорвать главную полосу обороны противника, затем снять 60-й полк с залиманского плацдарма и иметь его во втором эшелоне дивизии. Для создания артиллерийских групп каждому стрелковому полку предполагалось придать по два артиллерийских дивизиона, а артиллерийскую группу дивизии создать в составе трех артдивизионов.

Надо отметить, что решение командира дивизии созрело не вдруг. Еще на основе предварительного распоряжения, полученного из штаба армии, генерал Тихонов дважды провел рекогносцировку местности, детально изучил оборону и группировку врага. На основе всестороннего анализа обстановки, учитывая предложения помощников, он заранее определил основной замысел предстоящего боя.

После объявления решения генерал Тихонов спросил меня:

— Каковы ваши предложения по планированию боя?

Я понял, что генерал Тихонов решил проверить мои способности оператора, и начал говорить не торопясь, продумывая каждую фразу:

— Считаю целесообразным разработать поэтапный план боя. Первый высадка десанта в составе четырех усиленных стрелковых рот: три роты от правофлангового и одну от левофлангового полков, чтобы в течение ночи форсировать реку, уничтожить боевое охранение противника, выйти к рубежу его прикрытия и обеспечить развертывание главных сил для атаки. Второй этап форсирование реки главными силами дивизии, захват рубежа прикрытия и занятие исходного положения для атаки главной полосы обороны противника. Третий артиллерийская подготовка атаки, атака, прорыв главной полосы обороны противника и выполнение поставленной задачи.

— Что думаете о предложении майора Бологова? — спросил комдив, обращаясь к начальнику штаба.

— Считаю его правильным, — ответил тот.

— Ну что ж, согласен с вами, — кивнул генерал и прибавил: — Пусть Бологов обмозговывает детали, а вы срочно готовьте предварительные распоряжения, и поедем на рекогносцировку. Там и поставим командирам частей конкретные задачи.

Возвратившись в штаб, полковник Лимонт быстро распределил работу между подчиненными. Мне он приказал проинформировать начальников отделений и служб о задачах, дивизии и решении комдива. Пока они собирались, мы с капитаном Кузиным оформили решение комдива на карте. Прикрепив ее к стене землянки, я разъяснил собравшимся задачи и порядок их выполнения, посоветовав обратить особое внимание на четкую организацию разведки противника, надежную связь, своевременное материально-техническое обеспечение и взаимодействие всех родов войск. В заключение передал распоряжение начальника штаба каждому по своей службе срочно подготовить боевые распоряжения частям.