Георгий Докукин Былое и думы

Георгий Докукин Былое и думы

В который раз возвращаюсь я из поездки в село Алепино. Оно расположено во Владимирской губернии. Здесь жил, работал и тужил Великий Русский Поэт и Писатель Владимир Алексеевич Солоухин. Русские люди, имеющие свою национальность и знающие его творчество, почитают село, дом, в котором он жил, дорожки, по которым ходил, колодец, деревья и кладбище, где покоится тело, как святыню. Любой, кто имеет национальность, даже если он и не русский, всегда с теплом и любовью отнесется к месту, где жил Владимир, помнящий свое родство и воспевавший его в своих произведениях. А вот тот, кто не дорожит своей нацией, а потому относится и к другим нациям с пренебрежением, а к их чувствам со скепсисом, может постараться оспорить любое теплое чувство и утверждение. Он оспорит и величие Владимира Алексеевича, будучи сам маленьким человечком, или придерется к слову «тужил», не зная, что такое боль за другого. Владимир же Алексеевич жил болью и радостью других людей, потому-то он и Личность. Посмотрите на все его творчество: от него веет тугой думой настоящего человека – крестьянина – христианина – о земле Русской, земле бедной при всем богатстве своем, земле родной, но принадлежащей другим, земле, на которой почивает благодать Божия, но которую раздирают дьявольские игры врага рода человеческого и страсти талантливейших русских людей, утопающих в греховности. Разве он об этом не думал? Разве не скорбел? Еще как думал и скорбел! Об этом вся его поэзия и проза, все что он написал и о чем с болью кричал со сцены.

Именно со сцены и началось наше знакомство. Впрочем, самого знакомства и не было. Познакомился лишь я, а он читал, зал же, как завороженный, разинув рот, внимал его стихам. Когда же загремело громогласным оканьем:

Россия еще не погибла,

Пока мы живы, друзья…

Могилы, могилы, могилы —

Их сосчитать нельзя, —

зал встал, ощутив единение духа, подтверждающееся пророческими словами поэта.

Россия – одна могила,

Россия – под глыбой тьмы.

И все же она не погибла,

Пока еще живы мы.

Держитесь, копите силы,

Нам уходить нельзя.

Россия еще не погибла,

Пока мы живы, друзья.

Россия! – о ней мечтают многие, чуть ли не все в нашем подлунном мире. Каждый ее видит по-своему. Но какой ее видел Владимир Алексеевич и о какой России мечтал? Прежде всего он мечтал ее видеть свободной.

Свобода для него означала не демократию, а полное освобождение от той заразы, о которой без прикрытия пишет он в книге всей своей жизни под названием «Пятая ступень».

Это свобода от вируса, который прикрывается разными формами и через них действует. Он лихо мутирует из коммунистической в капиталистическую, из демократической в патриотическую, и даже в монархическую. С коммунизмом, капитализмом и демократией читателю все понятно и ясно, а насчет патриотизма и монархизма иной, возможно, и не согласится. Тогда пусть вспомнит выражение: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев». Когда-то мне приходилось обижаться на эти слова, а сейчас становится понятным их значение. Смотришь телевизор и видишь, как официальные лица награждают друг друга медалями «Патриот России». Требуется громадное усилие воли, чтобы слово «негодяй» не вырвалось из уст. Внутри же возникает чувство омерзения к подобной пакости. И лишь одно утешает, что это их последнее прибежище. После чего они, согласно определению, сбросят свои маски, но пока они под масками и словами, приходится гадать, что за лицо у того или иного «товарища-патриота». Многоликость врага заставляла, как пишет Владимир Алексеевич, говорить иносказательно, и то только после проверки «на вшивость» человека.

Каждый, кто что-либо делал, сталкивался с этим. Столкнулся и я, поднимая движение за восстановление Храма Христа Спасителя. Промыслом Божиим и собственной волей люди объединились в общину, ратующую за это благое дело. Большинство из них оказались не воцерковленными. Декларируя свою веру, они не жили церковной жизнью. Шаг за шагом, падая и вставая, плохо ориентируясь, через тьму к свету шли по пути Того, Храм которому решили строить. Коллизий была уйма, гладкой дороги перед ними никто не прокладывал, но была вера в то, что при помощи Божией, мудрости житейской и целенаправленности ни один лукавый не сможет одолеть.

Помощь Божия всегда проявлялась через тех людей, которые близки по духу. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреде их». На таких людях Господь и созидает свою Церковь. В деле борьбы за возрождение храма одним из таких людей оказался скульптор Владимир Петрович Мокроусов. Он сумел понять, взять на себя глыбу забот и оттянуть недоброжелателей, которых было великое множество, даже в среде общины. Чтобы не развалить дело, пришлось негласно договориться внешне конфронтировать друг с другом, внутренне оставаясь едиными по отношению к цели. Храм оказался прежде построенным в наших сердцах. Быть может, высказанное покажется высокопарным, но что было, то было – от всего низкопробного, особенно внутри самих себя, каждый стремился оградить святое дело строительства храма.

А теперь вернемся от «Мокрых усов» к «Соленым ушам». С Солоухиным связи у меня не было, так как или благодаря некоторым чрезмерно активным «патриотам», или благодаря отсутствию в моей душе греха снобизма, я не сильно стремился к личному знакомству. Владимир Алексеевич наверняка слышал обо мне и, как надеюсь, не только негатив, разносимый некоторыми его «друзьями». Подобного же рода «друзей» всегда много у великих людей, они готовы в любой момент, даже самый тяжелый, не оказать помощь, а, наоборот, расцеловаться со словами «радуйся!».

Особо сильно у общины не ладились отношения с газетой «Литературная Россия» и учрежденным ею фондом. Интересно то, что и сам Владимир Алексеевич не верил в реальные возможности фонда, а потому старался и в дела его не лезть, предоставив все комитету. Только с большими усилиями в комитет общине удалось ввести Мокроусова. Солоухин тяготился какой-либо работой в фонде. Его попросили, – и он дал свое имя для поднятия идеи, о которой сам мечтал. Так и говорил везде: «Я – свадебный генерал». Абстрагируясь от дел фонда, в то же время как писатель и известная личность много делал в личном плане.

Моей же участью стало оказаться для фонда изгоем. Положение достаточно привычное для всех русских людей, которые в собственной стране являются золушками. Почему? Не знаю никакой иной причины, кроме той, о которой имею собственное мнение. Я считаю, что движение, поднятое общиной, газета «Литературная Россия» поддержала только для того, чтобы перехватить инициативу, а затем акцент в восстановлении храма Христа перенести на возрождение памятника погибшим героям войны 1812 года. Община же ратовала за храм Божий, а я, как священник, обязан был и отстаивал жестко и непреклонно идею храма, чем и заслужил ярлык общества «Память». Им наделяли всех неугодных русских людей. Размежевание произошло во время подготовительных заседаний к проведению вечера по случаю 150-летия закладки Храма Христа Спасителя именно по этой причине.

«Бог им судья!» – сказал я себе, продолжая готовить вместе с театром «Глас» программу вечера. А благословив Владимира Петровича войти в состав комитета, успокоился, что начало, хотя и слабое, положено. Хотелось бы помянуть добрым словом Наталию Николаевну Зуеву. Царство ей Небесное! Она, как в это сложное время, так и до конца своей земной жизни – оставалась моим добрым помощником и преданным духовным чадом. Помню, как она брала мое благословение, чтобы еще совсем молодой Михаил Орландович Мендоса пошел работать в этот фонд. «Чем больше наших людей в этом фонде, тем лучше» – принцип, согласно которому конфронтация с «Литературной Россией» превращалась в конкуренцию. «По делам их узнаете их» – сказал Господь. Отныне дела должны были свидетельствовать. И они свидетельствовали.

«Литературная Россия» продекларировала создание фонда и этим, похоже, хотела ограничиться. С проведением вечера начались «непреодолимые» препятствия. Как обычно, одним из таких является отсутствие денег на начало. Собирать деньги хотели все, а давать никто не хотел. У редакции не оказалось денег даже на аренду зала. Тут развил свою активную деятельность С. А. Шатохин. Он встречался с разными высокопоставленными деятелями, все чего-то координировал, но денег так ни у кого и не достал. Казалось бы, срыв всех планов. Владимир Петрович обратился к самому Солоухину, но тот сказал, что у него денег нет. Я же весь был проникнут скепсисом. Такой человек! Книги выходят миллионными тиражами, а денег нет. Только теперь, прочитав его «Последние ступени», стало понятно: не верил он в тех, кто в своих действиях отчитывался перед партийными организациями и различного рода органами, а потому и денег своих «Литературной России» не дал.

Для меня Владимир Алексеевич был этаким русским барином. Весь наш народ так воспринимал его. Ему всегда хотелось иметь барина, не зависимого ни от кого и служащего лишь Богу и Государю, барина широкого, доброго, щедрого, а, как мне казалось, проявил он себя в данной ситуации как умудренный житейским опытом хитрый, умный, расчетливый русский мужик. Черта, впрочем, не такая уж и плохая у нашего народа. Всегда, когда я иду на рынок, то с краю от основных мест, которые заняты чужеродцами, торгующими скупленным оптом товаром, вижу наших трудяг, принесших в сумках с огорода свои овощи.

Покупаю овощи именно у них. Это дорого. С «хозяевами рынка» можно сторговаться дешевле, особенно если взять погнилее. Они ведь скупили за гроши и продать могут довольно-таки дешево. А наши трудились, собственным потом поливая товар, и потому не уступят. Ценит себя хотя бы в этом русский. Не глуп он, как уверяют ненавистники земли нашей, а мудр. Доказательство тому громадное количество русских купцов во времена свободы от ига басурманского (подразумевается не мусульманское, а совсем другое иго).

После того как Владимир Алексеевич денег не дал и ни от кого не удалось их получить или одолжить, провал вечера, а вместе с ним самой идеи, казался неминуемым. И уж если сам себя не похвалишь, то кто меня похвалит? Вечер состоялся.

Что было на вечере, во всей полноте пока не буду описывать. Это дело будущего. Скажу только одно. Я испытал в тот вечер то, о чем писал Владимир Алексеевич Солоухин:

Что ж, вспоминать ли нам под вечер,

В передзакатный этот час,

Как, души русские калеча,

Подонков делали из нас?

Иль, противостоя железу,

И мраку противостоя,

Осознавать светло и трезво:

Приходит очередь моя.

Не знаю, как себя ощущали те, кто хотел прослыть патриотом, но я в этот момент чувствовал начало победы. В результате выступления половина зала шла под благословение ко мне. Я «сыграл ва-банк» – сделал то, о чем мечтал Владимир Алексеевич:

Но все же будьте осторожны —

Ведь я могу сыграть ва-банк.

Был скандал, на котором патриоты разделились. Кто-то стал патриотом Православной Руси, а кто-то остался красным, желто-красным или других цветов «патриотом». До сих пор лагерь безбожных «патриотов» соединяется с власть предержащими. Гамма их разнообразна. Это они совершают оранжевые революции по всему свету и не допускают создания Святорусской государственности. И потому на вечере храма Христа Спасителя

Я поднимался, как на бруствер,

На фоне трусов и хамья.

Не надо слез, не надо грусти,

Сегодня очередь моя.

Владимир Алексеевич не мог этого не видеть.

Прошло не так много времени, когда пути наши пересеклись. Это произошло в Екатеринбурге во время царских дней. Туда, на поклонение местам последних страданий царственных мучеников, направили стопы многих лидеров общественных организаций руководители культурного отдела мэрии Москвы. Вместе с ними приехал и русский духовный театр «Глас», а вместе с театром и я, многогрешный.

Сегодня каждый православный или мечтает или уже посетил эти святые места, но тогда туда попадали только единицы, а потому не воспользоваться такой возможностью было бы грешно. Театр вез свой новый спектакль под названием «Крест-хранитель». Сюжетной линией через весь спектакль проходит житие святой мученицы Елисаветы Федоровны. Контрапунктом жизни мученицы является действие разрушающих сил революции, выявленных через личности Ленина, Троцкого, Свердлова и других, названных своими именами, а местами действия – те самые места, куда мы приехали. Я долго не мог понять, для чего Божественный Промысл привел сюда в царские дни самых разношерстных людей. Члены каких только партий не были включены в список! И это в советское время! Настоящая загадка, да и только. Только позже, сопоставив события, удалось найти разумение о действии злой разрушительной воли врага рода человеческого и нейтрализации ее Божественными силами.

План нашей поездки был заранее утвержден сверху. Одни подумают, что властями земными, а другие, что теми властями, которые над ними и всеми нами. И те и другие не ошибутся. Для меня власть Божия важнее других властей, в таком выборе я никогда не разочаровывался, как не разочаровался и на этот раз. Оказалось, что после размещения в гостинице, носящей имя одного из убийц, на следующий день нас будет ждать автобус для поездки к Ганиной яме. Дополнительным сюрпризом дня стало наличие в составе нашей делегации Владимира Алексеевича Солоухина. Радости не было предела: наконец-таки удастся разрешить многие волнующие вопросы. Все же они сводились к одному: уничтожению разногласий между общиной, фондом и братством храма Христа Спасителя.

Утром была погрузка на автобус, и мы отправились в путь-дорожку. По дороге заехали в епархиальное управление, где в автобус подсел дьякон с деревянным крестом и кадилом. Оказалось, что местный владыка Мелхиседек распорядился поставить крест на Ганиной яме. Я был поражен смелостью и дерзновением архиерея.

Мы поехали дальше. Добравшись до деревни, ближайшей к Ганиной яме, стали искать проводника, который мог бы указать путь. Спрашивали всех жителей, но никто не знал, где это находится. В нас или видели начальство, или были предупреждены и не рисковали. Уже почти отчаявшись, заметили одного любителя пьяного зелья. После долгих уговоров, пообещав за работу пару бутылок водки, все отправились за ним пешком очень путаными путями.

Я, выпросив у диакона крест, старался идти впереди, ощущая торжество крестоношения. Дороги, как таковой, не было: шли по лесу, полянам, оврагам. Трава росла мощной и насыщенной влагой. Ковер, который она образовала, благоухал разнотравьем. Цветение в самом разгаре. Я с крестом в руках посреди этого великолепия и светящего солнца, а позади Никита Сергеевич Астахов. Он шел и канючил: «Батюшка, дайте мне понести!» Как хотелось самому донести крест до места назначения! Но осознав, что в чувство, которое испытываешь, проникает гордость и тщеславие, недалеко от пункта назначения я сказал: «На, Никита – неси!» Никита светился счастьем.

По дороге, достаточно далеко от Ганиной ямы, мы видали шурфы со свежевыкопанной землей и несколько перчаток в них. Видно было, что кто-то пытался создать видимость идущих работ. Подойдя к самой яме, остановились и на какое-то время, молитвенно сосредоточившись, постояли, а затем стали осматриваться. Я в первый раз видал заброшенную шахту – большая воронка в лесу, заросшая травой. Осторожно спустились внутрь. Увидали все ту же видимость трудовой деятельности: слегка копаную землю и брошенные рабочие перчатки. Мы склонились, взяли немного земли в руки и облобызали ее. Стали думать, где бы поставить крест. Решили, что он должен был быть наверху и рядом с ямой, чтобы обозначить это святое и одновременно страшное место.

Я облачился в фелонь, дал возглас, и началась панихида. Каждение совершал полное, по периметру всей ямы, затем спускался в нее, поднявшись, кадил народ и все окрестности – как бы из центра земли всю русскую землю. После панихиды освятил крест, окропив водой и прочитав надлежащую молитву, кропил народ и яму по периметру и внутри, на восток, юг, запад, север со словами: «Спаси, Боже, люди твоя, и благослови достояние твое». Вот, она, наша земля – достояние Божие. Многие поколения русских людей освящали и посвящали ее Богу и Пречистой Деве Богородице, а в этот день Господь благословил и меня сказать эти спасительные слова. Они сказаны как бы из самого центра ее, от того Креста Господня, который взял на себя помазанник Его и понес через собственные страдания.

Если кто засомневается в моих словах о центре земли, то пусть рассудит по-христиански, где есть центр ее. Средоточие души человека находится в сердце. В сердце должно быть жилище Духа Божия. Доказательством присутствия Бога в душе человеческой есть любовь, которая, как доказано, в преизбытке находилась в сердцах царственных мучеников. То где же, как ни здесь, где земля впитала их святые останки, и есть центр мира?

Возвратившись в гостиницу, я, улучив момент, когда Владимир Алексеевич остался один, подошел к нему и начал разговор о проблемах фонда, братства и общины. Он же отвечал: «Ну, что я могу, и что можно с меня взять? Я же не хотел, да и не хочу быть во главе фонда. Я – обычный свадебный генерал, так уж получилось. Что мог, я сделал, недавно послав наверх два письма. Денег в фонде кот наплакал. Ну что на них сделаешь? Это дело государства: они взорвали – они и должны построить. Думаю, надо нам распускаться. Рыбас занимается фондом и всем остальным. Я в его дела не лезу. Но если хотите, давайте поговорим по дороге в Алапаевск, а сейчас мне надо идти. Вы на чем едете в Алапаевск? Я на машине, если желаете, присоединяйтесь. Правда, у меня есть тут одно дело – встреча, и если она состоится, то я боюсь не успею туда приехать. Тогда поговорим после Алапаевска. Во всяком случае, все будет известно завтра».

Я покидал Владимира Алексеевича с согревающим чувством надежды на завтрашнюю поездку. Правда, тепло надежды согревало и начинающее рождаться тщеславие, которое всегда рождается из гордыни: еще бы, поездка с такой литературной громадиной! Это тебе не хухры-мухры!

Видя мое тщеславие, Господь не дал такой поездки. Как я прочитал в одной из книг, у Владимира Алексеевича была по-настоящему серьезная встреча. Он встречался с очевидцами тех страшных событий и желал узнать о судьбе Анастасии Николаевны.

Если Господь что-то не дает, значит, тебе этого и не надо. Бог, видя смирение, даст позже и в большей мере, или что-нибудь другое, что более необходимо и важно. Такая позиция позволяет христианину ни в чем не унывать и быть всегда радостным и довольным. Так и я, не получив от Господа поездки на машине с Солоухиным, приобрел гораздо большее в Алапаевске, куда мы отправились на автобусе. Об этом расскажу лишь вкратце, так как встречи с Владимиром Алексеевичем у меня больше не было.

Мы приехали туда, где под стражей в Напольной школе до 17 июля 1918 года находились узники Алапаевска: Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, инокини Варвара и Екатерина, Великие Князья Константин Константинович, Иоанн Константинович и Игорь Константинович, Великий Князь Сергей Михайлович и молодой князь Владимир Павлович Палей. В здании райкома КПСС, где раньше располагались чекисты и обсуждали план уничтожения страдальцев за веру, удалось показать спектакль «Крест-Хранитель», который в лицах обличал злодеяния, происходившие здесь, в доме Ипатьева и по всей России. На спектакле присутствовали местные, в том числе и партийные, власти и владыка – архиепископ Екатеринбургский Мелхиседек, который настолько был очарован спектаклем, что мы превратились из непонятной для него московской делегации в самых близких друзей. Нам удалось поучаствовать и в крестном ходе к Напольной школе. А утром, когда я сослужил вместе с владыкой литургию, произошло событие, при котором четко проявилась функция всей делегации в планах властей, собравших нас сюда. Планы их, общей молитвой и соборностью, оказались разрушены.

А произошло все так. Божественная литургия в этот знаменательный день служилась особенно торжественно и легко. Возглавлял службу архиепископ Мелхиседек при полном соборе духовенства, то есть было четыре священника. Чувствовалось, как воздух вокруг проникнут молитвой. Вдруг к владыке подходит один из иподиаконов и сообщает о звонке губернатора края. «Пусть ждет: время евхаристического канона. После “Отче наш” и причастия соедините меня с ним». Служба продолжалась. Я за одни эти слова полюбил владыку. Он не пресмыкался перед властями. После причащения духовенства владыка взял телефон и, во время разговора с губернатором держа его в руке, говорит: «Братья! Звонок губернатора: найдены останки царской семьи. Необходимо принять решение. Пусть каждый из вас выскажется, что думает по этому поводу». Каждый из служащих священников высказал свое мнение. Все единогласно решили, что это не могут быть мощи Государя. Владыка тут же по телефону распорядился не воздавать останкам соответствующих почестей, а отслужить литию как по невинно убиенным, не называя имен. Впоследствии, несмотря на давление властей, требовавших признать лжемощи останками царской семьи, их так, по благословению патриарха, и отпели как невинно убиенных. Я вышел из храма с ощущением причастности к великому соборному деянию, совершенному на моих глазах.

Конечно, любопытство порок, но мне так хочется знать, как в этот момент воспринял появление царских лжемощей Владимир Алексеевич. Знаю только одно: он не был очарован, и его позиция – позиция нашей Святой, Соборной и Апостольской Церкви, а потому он не мертвый, а живой для всех нас. И потому можно сказать: «Владимир Алексеевич! Христос посреде нас!» В сердце же своем услышать ответ: «И есть, и будет!» Аминь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.