Наши дискуссии

Наши дискуссии

История человечества в основном — история идей.

Герберт Уэллс

Работа в детской спортивной школе оставляла мне достаточно времени для занятий в библиотеке, позволяла читать и пытаться системно излагать свое видение того, что предстоит сделать, чтобы жизнь людей в России стала достойной. Сочиняя свои «фантазии», я, конечно, понимал, что это будут соображения не слишком квалифицированного человека, лишенного возможности на практике знакомиться с опытом развитых стран, с работами западных ученых. Но вопрос «что делать?» не давал мне покоя.

Главным был вопрос: что же мы за народ такой? Рабское, верноподданническое все время берет верх. При Сталине на собраниях люди рьяно осуждали «врагов народа» — вчерашних своих коллег, зная, что на самом деле они ни в чем не виновны. Разве это соответствует фразе в букваре «Мы не — рабы, рабы — не мы»? Во все века российской истории мы позволяем власть имущим гнобить и уничтожать отечественных гениев. Это с нашего согласия был расстрелян Николай Гумилев, убит Осип Мандельштам, изгнаны за границу Александр Солженицын, Иосиф Бродский, Александр Галич, отправлен в ссылку Андрей Сахаров. В брежневские времена лишь единицы посмели выйти на площадь, протестуя против ввода войск в Чехословакию. Их скрутили не без помощи прохожих. Десятилетиями и просвещенные, и малообразованные сознавали абсурдность коммунистических лозунгов, административно-командной системы, но не протестовали. Кто же мы есть?

И сегодня, несмотря на появление первого не задавленного страхом поколения россиян, ситуация мало изменилась. Большинство жителей крупных городов понимает, что монопольная власть чиновников, профанация выборов, отсутствие в парламенте реальной оппозиции, самоцензура и ограничения СМИ заводят страну в тупик авторитаризма, стагнации, нищеты. Но многие ли готовы проявить свой гражданский долг и воспрепятствовать этому? Сколько людей вышло на Болотную площадь? Верно сказал Михаил Лермонтов, «Перед опасностью позорно малодушны. И перед властию — презренные рабы».

Исследования ученых о роли инстинктов в человеческом обществе показали, что у людей, как и у обезьян, низы всегда активно выступают на стороне победителя в схватке за власть. Толпа готова побить осужденного камнями, разорвать того, кто еще вчера занимал высокий пост. Это переадресация агрессии, накопившейся из-за страха перед властью. Этот инстинкт облегчает тиранам захват и удержание власти: победителю надо только начать, а чернь сама докончит побежденного. Именно этим инстинктом, не сдержанным моралью, объясняются проклятия в адрес «врагов народа», которые звучали на собраниях в годы сталинских репрессий. Опираясь на этот инстинкт, тиран может властвовать над миллионами, среди которых множество людей умнее и мужественнее его. Тиран держит окружение в повиновении, угрожая ему расправой толпы.

Главарь, опираясь на поддержку низов, приближает к себе самых гнусных подпевал. Так заведено в бандах, так происходит в феодальных и авторитарных государствах. Формируется властная вертикаль — правитель, окруженный аморальными и агрессивными «шестерками». Древние греки называли такую структуру власти охлократией — властью наихудших. Некоторые нации научились этому противостоять, утверждать порядки, способствующие меритократии — власти умных. Но сможем ли мы пройти их путем, отказаться от участи холопов и стать гражданами?

В те годы у нас сложился небольшой кружок ученых и инженеров, которые были не удовлетворены положением в стране, кому было не безразлично ее будущее — Ольга Павлова, Олег Меницкий, Михаил Пульцин и я. Однако мы оставались социалистами — наши экономические воззрения были частью пропаганды надуманных преимуществ социализма. Поэтому вопросы приватизации, необходимости передать предприятия собственникам — рачительным хозяевам не обсуждались. То, что конкуренция без частной собственности невозможна и ее отсутствие мешает развитию, оставалось вне поля нашего зрения. Мы ведь не читали Людвига фон Мезеса и Фридриха Хайека. Максимум, куда мы продвинулись в наших дискуссиях, — это хозрасчет государственных предприятий, отвечающих за результаты своей деятельности. Нас больше занимала реформа политической системы, установление в СССР реальной демократии вместо полицейского государства. Здесь требования были традиционны: свобода слова, собраний, создания политических партий и других общественных организаций.

На наших дискуссиях мы обсуждали, как сделать суд независимым и справедливым. Тогда находкой нам казалась идея поставить прокурора в условия конкуренции. Кому нужнее исполнение законов — органам власти или самим гражданам? Ответ казался очевидным: конечно, гражданам. Это они хотят жить в безопасности, требуют справедливости и соблюдения своих прав. Но тогда почему только государственный прокурор выступает обвинителем в уголовных преступлениях? Да, государству принадлежит монополия на насилие, на наказание виновных в преступлении, признанных судом. Но зачем нужна монополия на обвинение? Надо сделать так, чтобы не только прокурор, но и любой гражданин, у которого есть доказательства преступления, мог выступать в качестве обвинителя в уголовном процессе!

Мы не догадывались, что изобретаем велосипед. В Великобритании любое уголовное преследование основывалось только на частном обвинении до конца XIX века. В США частное обвинение существует с момента появления судов. И сегодня закон там не ставит барьеров частному обвинению. Каждый гражданин, имея доказательства, может выступать обвинителем в суде или нанять для этого адвоката. Это не значит, что в США, Великобритании или Канаде человек, выступающий с частным обвинением, остается один на один с преступником. Процедура частного обвинения сбалансирована в отношении прав и обвинителя, и обвиняемого. В судебном процессе нередко участвует и государственный прокурор, у которого есть процессуальные права. Главное, что право граждан на частное обвинение там стоит, как «бронепоезд на запасном пути».

Право граждан на частное обвинение дает им возможность пресечь сговор преступников с сотрудниками правоохранительных органов, остановить вымогательство взяток чиновниками, лишить владельцев предприятия возможности загрязнения окружающей среды, лоббистов — за взятку протолкнуть выгодную им поправку в закон. Если прокурор пассивен или сам замешан в коррупционных связях, то есть надежда, что найдется честный и смелый гражданин, который возбудит уголовное дело против казнокрада или иного преступника. Это еще один, кроме выборов, способ контроля снизу избранной народом власти.

Дела, возбужденные гражданами в порядке частного обвинения, нередко становятся поводом для общественной дискуссии по изменению законодательства, устранению в нем пробелов и коррупциогенных статей. Не случайно в канадском уголовном кодексе право гражданина начинать уголовное преследование в суде получило название «ценной конституционной гарантии противодействия инертности или пристрастности власти». А в России право на частное обвинение ограничено причинением легкого вреда здоровью и нанесением побоев. Все остальное — монополия государственного прокурора. Потерпевший даже не может получить доступ к материалам дела. Россияне в части защиты режима законности бесправны. Но не возмущаются.

Впрочем, добившись осуждения преступника в порядке частного обвинения, гражданин ничего, кроме морального удовлетворения, не получает. Поэтому во многих странах, и не только в англоязычных, широко распространены гражданские иски в защиту интересов групп граждан или неопределенного круга лиц. Если гражданин видит, что кто-то выстроил себе особняк в водоохранной зоне, закон нарушен, а власти этому потакают, то он может не возбуждать уголовное дело, а вчинить гражданский иск. Потерпевшими будут признаны судом все окрестные жители, их суммарный моральный ущерб потянет на миллионы долларов. В итоге суд постановит особняк снести, владельца обяжет перечислить в местный бюджет сумму морального ущерба, нанесенного жителям района, а часть этой суммы выплатить в виде премии истцу, представлявшему общественные интересы.

Что здесь важно? Если бы гражданин вступался только за свои личные интересы, то его расходы на адвоката оказались бы больше суммы личного морального ущерба. А поскольку он вступается за общественные интересы, где сумма ущерба многократно выше, то иск становится экономически целесообразным. Например, сегодня в России судиться с дорожниками по поводу порчи колеса из-за выбоины на дороге себе дороже. А в Канаде судиться за интересы всех автомобилистов на этой дороге — прямой резон и выгода. К сожалению, в нашем Гражданско-процессуальном кодексе премии гражданам по искам в защиту неопределенного круга лиц не прописаны. Более того, подать такой иск отдельный гражданин не вправе.

По материалам наших дискуссий я и писал свои фантазии «Что делать?». Я понимал, что моя рукопись — путевка в психушку. В те времена гражданам, что смели «высовываться», ставили диагноз «вялотекущая шизофрения» и кололи препаратами, от которых человек действительно сходил с ума.

Моя жена Рита печатала рукопись на машинке в двух экземплярах. Один мы отвозили в гараж к Михаилу Пульцину. Он прятал его в старинный лабораторный прибор. Со вторым экземпляром я работал, дополнял и правил. Компьютеров тогда не было, все делалось на бумаге. Хранил этот экземпляр в портфеле в железном ящике во дворе городского дома, между гаражами. Лазая по крышам гаражей, дети сорвали замок, ящик открылся, какой-то прохожий забрал кожаный портфель вместе с рукописью. Сдай он рукопись «куда следует», дорога в дурдом была бы гарантирована. Но, то ли прохожему самому было интересно, что написано в рукописи, то ли он не придал ей значения и бумаги выкинул, но никто ко мне не пожаловал. А благодаря второму экземпляру ее удалось восстановить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.