Тень возле меня

Тень возле меня

Я просыпаюсь от стука в дверь – это господин Чжао. Он чем-то напоминает сову.

– Ты все еще здесь! – восклицает он, и по его голосу не похоже, что он этому рад. Я смотрю на телефон: сейчас чуть больше девяти. Я лег спать четыре часа назад.

Я машу ему рукой в знак того, что все понял, потом его лицо исчезает в дверном проеме. Я снова остаюсь один в его офисе. Вокруг валяются бутылки из-под пива и сигареты – полный хаос.

Вчера вечером господин Чжао предложил мне переночевать у него в ратуше, он даже дружелюбно хлопнул меня по плечу, оторвавшись от поедания своего шашлыка. Я не заставил себя долго уговаривать. Идея показалась мне забавной, к тому же уже не было времени идти в Увэй. Чуть позже я оказался в маленьком офисе. Снаружи был слышен гул коридоров ратуши, внутри сидели мы с господином Чжао и еще двое крестьян. Оба были одеты в слегка выцветшие пиджаки. Их лица то и дело окутывались табачным дымом.

Я сидел на топчане, предложенном мне господином Чжао в качестве кровати. В руках у меня был стаканчик апельсинового лимонада, я смотрел в окно. Воздух пропитан табаком и алкоголем, как губка. Сначала все в штыки приняли мой отказ пить алкоголь, но с каждой новой бутылкой пива они становились терпимее и спокойнее. Их алкогольные игры сменяли одну в другую: они поднимали вверх пальцы, бормотали цифры, закидывали назад головы и опрокидывали в себя стаканы, а их взгляды стекленели все больше и больше. Один из крестьян боролся с опьянением по-своему: каждый раз, прежде чем осушить стаканчик, он держал его на вытянутой руке и пару секунд разглядывал его.

Только когда господин Чжао показывал мне, как пройти в туалет, я узнал, что на самом деле происходило.

– Эти двое спорят из-за полей, – сказал он и качнулся, пока мочился, – они соседи, и у одного из них больше денег, чем у другого. Так сегодня обстоят дела в наших краях.

Он повернулся ко мне и засмеялся:

– И я должен с ними мучиться!

Дорога до Увэй почти полностью прямая. Она начинается в том месте, где я стою, и уходит вдаль до горизонта. Над ней висит желтоватая завеса пыли. Воздух немного дрожит от жары, пустыня уже недалеко.

Я обливаюсь по?том. Солнце еще не поднялось до своего зенита, когда я замечаю рядом с собой какую-то тень. Я оборачиваюсь и вижу перед собой парня в футбольном трико. Он худой как щепка. Своей неуклюжей осанкой и пушком над верхней губой он немного напоминает мне консьержа в жилом комплексе в Пекине, где я жил.

– Hello, – обращается он и неуверенно смотрит на меня.

– Hello, – отвечаю я.

Наши приветствия растворяются в воздухе. Наступает молчание, в котором лишь один вопрос. Я знаю какой, он исходит почти от каждого, с кем я встречаюсь.

– Да, мы можем говорить по-китайски, – говорю я и замечаю по улыбке, что у него свалился с плеч тяжкий груз.

Его зовут Ци Юйтянь, на следующий год он будет поступать в университет. В какой? Это зависит от того, как он сдаст экзамены. Он много учится, у него нет времени на девушек. И он любит европейский футбол. Китайские сборные – это кошмар, жалуется он, и в его словах звучит та же досада, которую я так часто слышал у Сяо Чая. Как это получается, спрашивают миллионы футбольных поклонников в Китае, что народ, составляющий одну пятую от всего человечества, не может собрать одну-единственную достойную сборную по футболу?

Вдруг около нас останавливается мотоциклист. Он дружелюбно улыбается, протягивая мне руку, потом дает юноше пару купюр, и уезжает в дыму и реве.

– Это на обратную дорогу, – объясняет мне Ци Юйтянь, пересчитав деньги и убрав их карман, – мой отец захотел, чтобы я сегодня пошел вместе с тобой, чтобы поупражняться в английском.

Мы проходим вместе почти двадцать километров, и иногда, когда слева или справа видны сияющие на солнце луга, или ветер играет ветвями тополей, мой друг застенчиво показывает рукой на окрестности и говорит что-нибудь типа «Как прекрасна моя родина!».

Сначала я не верю ему. Такое чувство, что эти слова ему вдолбили в школе и теперь он хочет покрасоваться перед иностранцем: прекрасная страна, счастливые люди, китайский социализм. Я спрашиваю его, не хотел бы он переселиться на юг, где зима не такая холодная, а вкус еды играет тысячей приправ, но он удивленно смотрит на меня:

– Конечно, есть края красивее Увэя, но я вырос здесь. Каждый больше всего любит свою родину. Разве не так?

Я вспоминаю о Джули, о том, как она гордится своей родиной Сычуань, о Сяо Чае, который каждый день ругается на работу в Пекине и хочет вернуться обратно на юг, о Чжу Хаи, который ест ягнятину исключительно в Синьцзяне, потому что только там выращивают по-настоящему жирных овец.

А как же моя родина? Когда я думаю о Бад-Нендорфе, я первым делом вспоминаю серое небо. Оно вобрало в себя все цвета, кроме красноватых стен фасада Клинкера. Может быть, я привыкну жить там. Может быть.

Когда дойду дотуда пешком.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.