5-й — 7-й классы
5-й — 7-й классы
1952–1955 гг.
Кончилось лето, впереди новая, совершенно особенная жизнь. В последний день августа 1952 г. руководство прииска переправило выпускников начальной школы в интернат центра Северного управления Дальстроя посёлок Ягодное. До колымской трассы 30 км шли пешком, чемоданы на лошадях, а дальше на крытом грузовике. Папе с мамой не дали возможность проводить ребёнка (прииск покидать запрещено).
Интернат при средней школе. Рядом три здания: школа, интернат, столовая. В спальнях по 8-10 человек. Первая неожиданность: старшеклассники роются в моей тумбочке и на глазах тройки малолеток (в интернате 5-й класс — младший) выгребают то, что нравится. Ни тебе «здрасьте», ни тебе «спасибо».
Проживание в интернате в школьном возрасте помимо очевидного отрицательного момента — отрыва от родительского влияния, имеет и положительную сторону, приучает к самостоятельности в жизни (без напоминаний выполнение уроков, уборка за собой, режим, мелкая стирка, баня и многое другое). Именно с тех пор я всегда мыл пол руками, никогда шваброй, не случайно в народе называемой «ленивкой». Существовали воспитатели, но далеко не все дети могли адаптироваться к жёстким условиям интерната. Двое из 6 ребят, приехавших вместе со мной в 5-й класс, сбежали к родителям на прииск и бросили учиться. Учёба в интернате проходит гораздо сложнее, чем в домашних условиях, слишком много отвлекающих моментов.
Колыма. Ягодное. 1953 г. Неразлучная троица: Алёша Денисов слева и Саша Жалков справа.
Конечно, тянуло домой, и на зимние каникулы в канун Нового 1953 года, школьников (человек 15, включая старшеклассников) привезли на прииск. В начале января морозы спали, поднялась метель, связь с внешним миром прекратилась, возврат задержался недели на две и проходил следующим образом: школьники набились плотно в легковой «газик» начальника прииска (прародитель современных УАЗ-469), который поставили на сани, трактор дотащил до трассы.
Папу изредка начали выпускать из Джелгалы в Ягодное за медикаментами для приисковой больницы. Естественно, он появлялся в интернате, выкладывал из большой сумки бабушкины деликатесы, другую продуктовую вкуснятину и много витаминов.
В комнате начиналось веселье, как только папа исчезал. Двери на замок и справедливый делёж всего поступившего через завязанные глаза. Чтобы старшие ребята не отобрали (интернатовская дедовщина), приходилось максимум съедать сразу, остаток попытаться спрятать. С продуктами 8 пятиклассников справлялись быстро.
А витамины? Витамины на Колыме необходимы как воздух для поддержания жизни. Через 45 лет, когда я в Германии вспоминал интернатские проделки, папа не мог поверить, как мы варварски пожирали витамины. Все упаковки имеют чёткие указания о максимальном суточном потреблении (1–3 драже для различных витаминов). Но эти записи не для нас. Особенно ребятам нравились крупные мягкие коричневые драже в картонных коробках, витамин С. Конфеты и конфеты, по вкусу и консистенции чем-то напоминают гематоген. С одной коробки получалось по 50 драже на человека. Максимум два дня и витамин С исчезал в наших желудках. Но это ещё семечки.
Пацаны приспособились, благодаря витаминам, отлынивать от уроков, обманывая воспитателя и школьного медика, не все сразу, а по очереди, по мере необходимости. Одновременное потребление 10-20-30 драже витамина РР (для каждого организма доза разная), давало дикую аллергию, повышение температуры, тело и лицо покрывается красными пятнами. На всю жизнь запомнил ощущение, будто тело пронизывают иголки, невозможно ни сесть, ни лечь. Воспитатель бегает, «кудахчет», не может понять, в чём дело, а одиннадцатилетним мальчишкам смешно до колик в животе.
Как беда не приключилась?
Запомнился крайне неприятный случай, связанный с очередной посылкой из дома, когда преодолел страх перед возможными последствиями. По порядку. В общежитии участились факты воровства. Как-то ночью проснулся, дверь приоткрыта и коридорный свет падает прямо в лицо. Смотрю (чуть-чуть приоткрыв глаз) у моей тумбочки стоит воспитатель-грек и нюхает банку с Gribenschmalz (смальц, прокрученный со шкварками — любимое в нашей семье лакомство для бутербродов, русским пацанам он не нравился), не может понять, что это. Было очень страшно, зажмурил глаза. Утром прошу ребят проверить карманы. У одного пропало 50 руб. Через полчаса заскакивает огромный (или так казалось) грек и кричит: «Кто видел? «Отвечаю: «Я видел!» Швыряет на стол 50 рублей и выскакивает из комнаты. Начали ждать последствий, со мной ходили 2–3 человека. Грек исчез, несколько позже узнал, что его жестоко избили старшеклассники.
Любимыми лакомствами в интернате считались замороженные до каменного состояния ломтики хлеба (у каждого своя потайная уличная морозилка, тем более что температура зимой опускалась до -62?), нечто вроде сухарей «наоборот», и жареная картошка. Последняя не готовилась для общего потребления, но каждый вечер после отбоя кухня приглашала 5–6 человек чистить картошку. Первую партию очищенной картошки отправляли на огромную сковородку, часа полтора чистили, а затем — блаженство! Очень любил эти часы в большой интернатской кухне. Напомню, свежей картошки в Ягодном практически не было, только для детей и больниц привозили издалека.
В интернате приучился бережно тратить выделяемые родителями деньги. В летнее время собирал ягоды (голубика и брусника) и сдавал в приёмные пункты, взамен всяких дефицитных в то время мелочей, в частности запомнил приобретение простых маек. Без какого-либо принуждения со стороны родителей. Кстати, после 5-го класса открыл личную сберкнижку, куда складывал сэкономленные рубли, если память не изменяет, то к отъезду на «материк» на ней было ~ 250 рублей (детский билет в кино стоил 10 копеек).
В школе у меня было двое близких друзей, одноклассников и жителей Ягодного: Саша Желнов и Алёша Денисов. Удивительно приветливо меня принимали в доме Саши (отец — руководил службой безопасности Северного управления, большой дом, домработница). Помню Сашин день рождения, богатый стол. Всё чинно, как в кино. А я, интернатовец, в лыжном костюме с начёсом и протёртой коленкой.
С Алёшей я даже переписывался, когда мы покинули Колыму. Отличный мальчишка, жил с отцом и мачехой в комнате общежития. Учился он, помнится, чуть-чуть лучше меня. В меру озорной, хотя неожиданно для меня, учителя стали выговаривать моим родителей, что Алексей на меня плохо влияет. Чушь собачья! Дома у него была сложная ситуация. Алёша больше времени проводил в интернатском общежитии, а после переезда моих родителей в Ягодное, у нас дома. Только один раз я видел Алёшиных родителей, озабоченных сыном. Алёшу хотели побить в школьном туалете, пытаясь увернуться от удара, он рассёк кожу около глазницы о перегородку между унитазами. Заражение крови, через день лицо Алёши представляло сплошное лиловое месиво, страшно смотреть. Алёшин отец плакал в нашей квартире, уговаривая родителей спасти сына. Срочная стационарная хирургическая помощь позволила сохранить Алёше жизнь. Уже в восьмом классе я получил от него письмо с фотографией из Магадана, родители не дали ему окончить среднюю школу, отправили в Магадан, где он поступил в горный техникум. Жаль! Талантливый был мальчишка. Не знаю, как сложилась его судьба.
В интернате участвовал в первенстве средней школы по шахматам, особых успехов не добился, занял 5-е место при 14 участниках. Дальше следовало специально заниматься, но, столкнувшись с несколькими игроками на «голову выше», потерял интерес к публичной игре.
На Колыме в 1951-54 гг. на удивление богатые (по сравнению с Челябинском-40 времени нашей высылки) библиотеки. Перешерстил школьные библиотеки, приисковую (Джелгала) и центральную (Ягодное). На стеллажах масса книг, изданных в 30-е, позже я их не видел. Например, изданная в 1940 г. книга английского автора «Тайная война против Советской России», запомнившаяся пророческой финальной фразой (суть): после убийства Троцкого остался один претендент на российский престол — Адольф Гитлер!
Или прекрасное многотомное издание «Тысячи и одной ночи», только лет через 30 подобное увидел на материке. Были (и немало) книги о гражданской войне с вырванными отдельными страницами или замазанными лицами на фотографиях. На материке я подобного не встречал, только в 90-е начали показывать книги из секретных архивов с купюрами, связанными с разоблачениями очередных «врагов народа», ранее героев революции и гражданской войны. Трудно понять, почему там, в колымской глубинке эти книги не уничтожались, как везде на материке. Скорей всего команда доходила до конкретных библиотекарей через «испорченный телефон», слишком много передаточных звеньев, книги в большинстве «на руках», а потом война и не до книг стало. Молодым читателям возможно интересно знать, что в 30-е — 50-е библиотеки пользовались огромной популярностью, на руки давали по 5-10 экземпляров книг, в библиотеке с фондами в 50 тысяч экземпляров процентов 10 находились непосредственно в библиотеке. На отдельные книги велась письменная очередь. Книги старались не воровать и возвращать во время, иначе новые не получишь, ТВ не было, единственный кинотеатр по 2 недели крутил один фильм, а морозные ночи очень длинные.
На Колыме родители покупали много книг в домашнюю библиотеку (помню, продавал на улице за копейки осенью 1954 г., когда нам разрешили уехать на материк, на себе тащить книги было просто невозможно). Увезли несколько книг с официальными надписями, типа «За хорошую учёбу…». Одна из них «В Крымском подполье» И.Козлова, изданная в Магадане в 1948 г. (стоит и сейчас на стеллаже, автор — секретарь подпольного обкома), оказалась востребованной через 20 лет, один из реальных отрицательных персонажей оказался ректором тюменского индустриального института. Многим приятелям я открыл глаза на молодость авантюриста «чистой воды». Не исключаю, что ректор Косухин ранее не видел этой книги, иначе он бы не рекламировал себя в качестве подпольщика с кличкой «Костя». В 70-е появилось переиздание книги, раза в 3 большего объёма, но характеристики «Кости» остались без изменений.
В школе не было тяги к поэзии, хотя декламировал стихи и даже большие поэмы, быстро схватывал и долго помнил. На Колыме публично читал симоновское «был у майора Деева друг майор Петров» или лермонтовское «не будь на то господня воля, не отдали б Москвы».
Кое в чём интернат оказывал отрицательное влияние на подростков, скажем, распространением азартных игр. Карты, точнее первую игру — «пьяницу» — освоил рано, ещё до того, как разобрался в шахматных фигурах. Позже научился играть в дурака. Качественный скачок в карточных играх произошёл в интернате, играли тайком, так как воспитатели карты отбирали. Сначала освоил «девятку», затем «кинг», «буру», «1001», наконец, «очко». Все, кто пробовал играть в «очко», имеют представление об азартности игры. Нужно иметь силу воли, чтобы вовремя остановиться. 11-летние пацаны играли в «очко» на пули. Бог сберёг нас, когда мы собирали пули за мишенями боевого стрельбища, не имевшего никакого ограждения. Из пуль выплавляли на костре свинец и отливали пистолеты, битки для игр с денежной монетой, «зоски» (кожанка с мехом и грузом, которую подбрасывают внутренней частью стопы, кто больше) и т. п. К счастью, не начали играть на деньги, присылаемые копейки мгновенно реализовывались, пока старшие ребята не отобрали.
Не могу забыть пакость, которые интернатские пацаны устроили для автомобилистов. Как-то в воскресенье 4–5 человек решили пойти по трассе пешком из Ягодного до Саганьи, чтобы назад вернуться на машине. Два одноклассника жили в Саганье, каждую субботу родители их забирали, а воскресным вечером привозили в интернат. Примерно, 18 км. Шли часа 4, а по пути из указательных дорожных знаков, выковыривали рефлекторы (машин на трассе было мало, и никто не дал нам «по ушам», а заслуживали!). На эти рефлекторы играли в очко и другие игры. Сколько шоферов-дальнобойщиков недобрым словом поминали ночью неизвестных вредителей.
Колыма, Ягодное. 1953 г. Лучшие ученики. Я третий справа под портретом вождя, второй Алёша Денисов. В центре директор школы Комиссарова, справа «пристроилась» интернатская кухня.
На Колыме я слышал немало страшных правдивых историй, но видеть в возрасте 10–12 лет труп зарезанного человека — большая психическая нагрузка на детский организм, оставляющая в душе рубец на всю оставшуюся жизнь. В нынешнее время натуральные сцены насилия показываются по всем телеканалам и чувства детей, в массе своей, атрофируются к восприятию чужой боли, несчастью конкретного человека, если, конечно, это не близкие родственники. Но я описываю начало 50-х, когда в кино (о ТВ ещё не слышали) жестокие сцены показывались ограниченно, в пропагандистских целях, да и то в исполнении белогвардейцев или гитлеровцев. Хорошо запомнил труп в парке Ягодного, интернатские пацаны толпой бегали смотреть. Не знаю, почему его полдня не убирали. Много крови, хотя ножа не видел. Как и в предыдущем случае на прииске, я ничего не знал о личности убитого, по какой причине его насильственно выкинули из жизни, но в обоих случаях это были нормально одетые мужчины (не бомжи) и, судя по детскому восприятию, не старше 40 лет.
Тяжёлое впечатление произвела смерть Сталина. Хорошо помню первые ощущения при известии о смерти Сталина. Интернатские мальчишки-пятиклассники планово моются в бане. В предбаннике радио начало передавать первые сообщения. Общее состояние — шок. Митинг на центральной площади Ягодного. Тысячи человек без головных уборов (7 марта на Колыме ещё холодно), воспитатель безуспешно пытается заставить интернатских надеть шапки, митингующие искренне плачут. Возможно, моя личная реакция мало отличалась от реакции подавляющего населения страны, но забыть, как на площади в Ягодном (глубинка Магаданской области, где подавляющее большинство населения составляли сосланные и те, кто их охранял) перед домом культуры плакали сотни взрослых мужчин, невозможно.
В день похорон подавленные горем люди ждали у репродукторов радиотрансляцию из Москвы, 5-минутный рёв заводских сирен, траурные минуты молчания. Помню всесоюзные траурные минуты в актовом зале школы.
И это Колыма! Большинство людей привезено принудительно и не имеют возможности выехать на материк! Существовало (существует) типично российское раздвоение общественного сознания: Сталин — одно, НКВД — другое; враги со всех сторон мешали Сталину строить социализм. Я не верю большинству современных мемуаристов и писателей, описывающих тот период (исключение — Солженицын), которые якобы тогда (в марте 1953 г.) радовались смерти Сталина. Другое дело, когда в 1956-58 гг. и позже у желающих слышать и видеть «открылись уши и глаза». Я сразу и бесповоротно изменил на 180R отношение к Сталину, а чуть позже и к Ленину. К стыду России более половины населения не хотят слышать о великих несчастьях, которые принесли народу злые гении-недоучки Ленин, Сталин и созданная ими государственная машина подавления личности.
Мальчишки в интернате активно обсуждали, кто заменит Сталина: Ворошилов или Молотов. Оказалось — Маленков.
Последствия смерти Сталина проявились быстро. Родители реабилитированы, с ними заключён обычный северный трёхгодичный договор, причём со времени приезда на Колыму; разрешено покинуть прииск «Джелгала» и переехать в райцентр Ягодное, что и было сделано летом 1953 г.
Поселились в самом центре Ягодного. Две комнаты в коммунальной квартире на верхнем этаже двухэтажного дома и общая на 4 семьи кухня. На кухне и произошёл эпизод, над которым всё ещё смеялись папа и мама почти через полвека в Германии.
Учитель рисования поставил задачу изобразить с натуры предмет домашнего обихода, любой. Моя ответственность при выполнении уроков в младших и средних классах явно опережала способности к рисованию.
Бабушка легла отдохнуть после обеда, я расположился на кухне. В качестве модели на стол возле окна водружён слегка почищенный кирзовый сапог (в те годы пацаны на Колыме как солдаты щеголяли в весенне-осенний период в кирзачах со столовой ложкой за голенищем). Сам уселся за другой стол и приступил к творчеству с натуры. Проснулась и зашла на кухню бабушка, начала смеяться. Огрызнулся. Творческий процесс в разгаре, появились родители, к общему хохоту присоединились соседи. А мне до слёз обидно, так старался, да и получил за рисунок четвёрку. Смехотерапия подействовала однозначно: никогда больше не пытался заниматься рисованием дома. Значительно позже, будучи сам отцом, осознал, родители смеялись не над сапогом в альбоме, а над сапогом на кухонном столе.
В Ягодном вспомнили с папой о рыбалке. На Колыме (понятие территории, соответствующее нынешней Магаданской области) сроки рыбалки ограничены коротким летом (о крупной реке «Колыма» сказать ничего не могу, я её просто не видел, так как жили в сотнях километрах от неё). Рыба — гольян и хариус. Ловля хариусов на Севере осталась в мечтах, как и поездка на знаменитое именно хариусами озеро имени Джека Лондона. А вот гольянов ловил много, никогда позже даже не видел столько голодной, пусть и мелкой рыбы. Удивительно, когда надоедало надевать новую наживку, гольяны хватались за абсолютно голый крючок. В качестве наживки использовались белые личинки-короеды, добываемые под корой хвойных деревьев (лиственница и кедровый стланик). Бабушка всегда находила применение наловленной рыбе. В пионерских лагерях рыбачил немного, проблема, куда деть рыбу. Может это и смешно, но в течение жизни неоднократно отказывался от рыбалки, из-за незнания, куда деть рыбу. Я и сейчас не хожу на рыбалку, если не продуман вопрос использования (чистки, хранения) пойманной рыбы.
Окна нашей квартиры выходили на двухэтажный Дом культуры с большим (по меркам Джелгалы) кинозалом. Смотрел всё подряд, что показывали на детских сеансах. А выбора-то особого не было. «Джульбарс», «Мы из Кронштадта», «Трактористы», «На границе», трилогия о Максиме, ещё десяток довоенных фильмов видел много раз. Личный рекорд (десятки раз, точней не помню) по количеству просмотров — «Чапаев» режиссёров Васильевых. Последний раз видел «Чапаева» лет 20–30 назад по ТВ, могу в деталях описать сюжет. Художественно и эмоционально сильный фильм, «Чапаев» — находка для агитпропа 30-х — 60-х. На фильме воспитывалось несколько поколений пацанов (и не только мальчишек). К сожалению, фильм претендовал на правдивое изложение событий. Талантливые авторы «Чапаева» сумели в ряду заказных фильмов про рекламных героев гражданской войны Лазо, Котовского, Шорса создать удивительный по силе эмоционального воздействия на детей и малограмотного зрителя старшего поколения фильм. Вкрапление исторических фактов (скажем, реальное существование слабо образованного комдива Чапаева или места его гибели в районе станицы Лбищенской) в канву придуманного Фурмановым, «улучшенного» Васильевыми и отличным актёром Борисом Бабочкиным образа борца за светлое будущее делает фильм интересным для зрителей. «Чапаев» — образец агитационного фильма тоталитарного режима. Никогда уже не смогу забыть смех зрителей (не у нас ли учились геббельсовские пропагандисты в начале 30-х), когда на экране захлёбывается «психическая атака» русских офицеров против взбунтовавшейся черни. Не случайно, с дуновением оттепели возникло огромное количество анекдотов про Чапаева и его соратников, которые уже лет 30–40 остаются злободневными.
Образована Магаданская область, вместо управлений «Дальстроя» образованы районы (наш Ягоднинский), появилась милиция. Яркий штрих в памяти. С первой волной либерализации проезда на Колыму и обратно Ягодное наводнили женщины-цыганки с детьми, приехавшие искать своих мужей. Это было страшное и нелепое зрелище, когда полураздетые (не в пример нынешним, разбогатевшим на торговле алкоголем и наркотиками, сытым цыганам) женщины и дети в лютые морозы просили милостыню на улице.
Это было время, когда началась расчистка колымских лагерей, многих заключённых выпускали, но тяжёлых рецидивистов со сроками более 25 лет (раньше максимальное наказание за убийство 25 лет и некоторые «умудрялись нахватать» до 150–200 лет срока) расстреливали. Последнее время коммунистическая печать активно извращает роль амнистии 1953 г., так как это был первый серьёзный удар по тоталитарному режиму. Трудно разобраться, кто фактически инициировал великую амнистию: Маленков, Хрущёв или Берия, но «снежный ком реабилитаций покатился с гигантской горы, ничто уже не могло остановить его движение».
Между тем в Москве продолжалась жестокая борьба за власть, факт кровавой схватки очевиден, но детали разборок в высшем руководстве страны, как всегда, скрыты от народа. Постепенно власть полностью перешла в руки Хрущёва. Точкой отсчёта можно считать устранение Берии. Мало говорят о том, что вместе с Берия было физически уничтожено много высших офицеров МВД и госбезопасности, в т. ч. расстрелян «хозяин» Челябинска-40 — генерал-полковник Кузьменко. Напомню, именно Берия возглавлял организацию атомной промышленности в СССР и до сих пор, некоторые «атомные генералы» вспоминают его добрым словом, в частности, лично слышал выступление министра среднего машиностроения Е.П.Славского. У меня сложное, не устоявшееся отношение к Берии, только недавно узнал, что Берия ещё в 1953 г. предлагал вывести советские войска из Германии и дать возможность Германии объединиться. Через 36 лет объединение Германии произошло, сколько за это время выброшено на ветер народных денег, посчитать наверно никто не сможет, да и не захочет.
Неприятный осадок в памяти остался в связи с арестом Берия. Радио, газеты начали бурную кампанию по дискредитации его деятельности. Однажды вызывают меня с урока в учительскую, дают в руки бумажку с текстом, кроющим «иуду Берия». Прямо в учительской заставили вызубрить текст, а затем повели на общешкольное собрание. Представляете, розовощёкий шестиклассник выступает перед старшеклассниками и несёт бред про агента международного империализма. Стыдно! Так в России принято создавать общественное мнение. Выступления снизу инициируются и поощряются. Не отсюда ли идёт классическое советское начало выступления представителя низов на любых коллективных собраниях, митингах: «Мы, как и весь советский народ, считаем…»
Одно из тяжёлых воспоминаний того времени. В Ягодном появился майор из Белоруссии с двумя пацанами. Один (6-й класс) приехал без ноги (подорвался на мине), а второму (8-й класс) всадили в нашей школе финку в плечо. Помню плач родителей пацанов у нас дома с просьбой к папе с мамой спасти сыну руку.
Неприятный случай произошёл и со мной в марте 1954 г. (опять, как и три года назад в Челябинске-40 перед началом школьных каникул). В борьбе с одноклассниками за купол ледяной горки (слив теплового контура Дома культуры) под окном нашей квартиры ударился затылком с потерей сознания. Пришёл в себя несколько дней (недель?) спустя. Не смог запечатлеть первоначальную реакцию родителей, запомнил только ужас во взгляде бабушки, когда друзья затащили меня домой. После каникул объявился в школе с большим опозданием. Внешне вроде бы осталось без последствий.
Ещё несколько запомнившихся моментов из «колымского времени».
По центру Ягодного три солдата с винтовками со штыками наперевес ведут одного человека.
В районной больнице трудился санитаром военнопленный австриец, полностью утерявший память и почти не понимавший русского языка. Иногда он появлялся в нашей квартире, высокий красивый голубоглазый блондин не старше 25 лет (такая фактура хорошо показана в фильме Михаила Рома «Обыкновенный фашизм»). Одет в тоненькое пальтишко. Бабушка жалела солдата-инвалида, о чём-то с ним разговаривала по-немецки, кормила, «утеплила» его частью папиного белья и верхней одежды.
Похороны в Ягодном при огромном стечении народа начальника прииска «Джелгала» Горбатюка (с его дочкой, Люмилой, мы сидели за одной партой и дружили в 4-м классе). Александр Васильевич поступил в тяжёлом состоянии (не буду путаться в медицинских терминах), папа вынуждено отрезал ему ногу значительно выше колена, несколько месяцев шло улучшение, больного готовили к выписке и вдруг скоропостижная смерть (тромбоз аорты). Горбатюк и раньше хорошо относился к папе, верил ему как врачу и человеку, подарил золотые карманные швейцарские часы, вывезенные в 1945 г. из Европы. Папа вручил мне эти часы как фамильную реликвию в 1992 г. перед уездом в Германию, я передал их по наследству Игорю в Тюмени в 2002 г.
Рядом с Домом культуры деревянный уличный сортир очков на 30, коротким летом смрад, зимой сталактиты высотой до полуметра с вмороженными рублями (туалетная бумага, надо полагать). Потрясающее зрелище!
Обилие летом комаров и мошки. Без накомарников заходить с ведром на природные плантации голубики просто невозможно, диметилфталат мало помогает. По-видимому, постепенно выработался иммунитет, так как десятки лет позже был активным сборщиком грибов и ягод в Сибири, а здесь гнуса хватает, но никогда накомарник не использовал.
В Ягодном приличный стадион с теннисными кортами (здесь я впервые взял в руки ракетку и, без всяких денег, надо было иметь только собственные парусиновые спортивные тапочки, познал азы тенниса). Удивительно, на материке открытые теннисные корты ещё лет сорок, до 90-х, были большой редкостью.
По завершении трёхгодичного контракта, родители решили выехать с Колымы, как ни уговаривало районное начальство высококлассных хирургов задержаться хотя бы ещё на три года. Мешало отъезду то, что русские немцы не имели права селиться в Советском Союзе по своему усмотрению. После длительной переписки чекисты выдали разрешение на проживание в Талды-Курганской области. В 1949 г. станица семиреченского казачества Гавриловка превратилась в областной центр Талды-Курган, в его подчинение передана железнодорожная станция Уштобе, в больницу которой родители были распределены после окончания мединститута в 1940 г.
Срочно начали распродажу своего имущества, торговали с бабушкой не на базаре, а прямо около дома, рядом с колымской трассой. В мою компетенцию входила продажа сотен, может тысяч, книг. Недели за две реализовали всё. По дешёвке, конечно.
Впереди новый поворот в жизни нашей семьи.
5 сентября 1954 г. семья Полле отправилась на материк с несколькими чемоданами (в отличие от полувагона вещей при прибытии на Колыму) и очень приличными, по тем временам, деньгами (80 тыс. руб.).
Автобус до Магадана, затем каюта 2 класса комфортабельного теплохода «Александр Можайский» (один из флагманов пассажирского флота фашистской Германии «Герман Геринг»). Чистота, порядок. В Охотском море встретили несколько китов и обилие сопровождавших теплоход дельфинов. Несколько омрачил путешествие 5–6 бальный шторм. Много лет родители смеялись над моей самоуверенностью: Я! Заболеть морской болезнью?? бррр…
Порт Находка, никаких зэков, после морской качки неуверенно чувствуешь себя на «твёрдой» земле. Базарчики в районе порта и железнодорожного вокзала, наполненные дарами осени. Самое вкусное: отварная картошка, малосольные огурцы и домашний варенец. На Колыме о подобных деликатесах не мечтали.
По транссибирской магистрали ехали в отдельном купе, имели возможность свободно выходить на каждой остановке. Далеко не всегда железнодорожный вокзал является лицом города и, тем не менее, интересно их сравнивать, увлекательно рассматривать пассажиров в залах ожидания. Как и три года назад, вдоль железной дороги полно голодных людей, кидающихся за куском хлеба, брошенным из окна проходящего поезда. Ужас! Особенно много голодающих видно из поезда по мере приближения к Байкалу с востока. Начинаются многочисленные туннели вокруг Байкала, на каждом разъезде люди торгуют жареным, копчёным омулем. Торгующих людей значительно больше, чем домов на разъезде. Рыба очень вкусная. Насколько бедно жили в то время люди, но здесь им помогал великий кормилец — Байкал.
Пересадка в Новосибирске. Великолепный вокзал. Индивидуальная архитектура. Трудно сказать, какое место занимает новосибирский вокзал в нынешней «железнодорожной иерархии». Позже я много ездил по железной дороге, уверен, вокзал Новосибирска входит в тройку лучших вокзалов России.
Поезд Новосибирск — Ташкент покатил нас по Турксибу на юг. Въезжаем в Казахстан, первый город — Семипалатинск. Десятки раз позже проезжал я этот крупный (по масштабам республики) город. С одной стороны города длинный мост через Иртыш, с другой — крупный военный аэродром, причём реактивные МИГи взлетают и садятся на глазах пассажиров близко от железной дороги. Севернее Семипалатинска вдоль Иртыша тянется уникальный сосновый ленточный бор.
Конечная точка нашего движения железнодорожная станция Уштобе, место моего рождения. Станция начала развиваться после пуска Турксиба. Первоначально это был типичный пустынный казахский посёлок. Заложен парк, преимущественно из карагачей, заложен сад при железнодорожной больнице. Вот, пожалуй, и всё. Изменения начались после принудительного расселения в Уштобе и ближайших аулах корейцев с Дальнего Востока в конце 30-х годов (о великая национальная политика Сталина!). С появлением корейцев в Уштобе начали выращивать рис и овощи, что дало импульс развитию ирригационной системы (рисовые чеки постоянно находятся под водой). В 1954 г. по всему Уштобе журчали арыки, саманные дома (других материалов для строительства жилья не было) утопали в зелени. У тёти Муси в саду плодоносили яблони разных сортов, виноград, сливы, вишня. Асфальта не было и в помине. К осени деревья вдоль дорог стояли серые от пыли, корни тянут влагу из арыков, дожди летом бывают редко.
19 сентября родственники встречали нас в Уштобе (14 суток в пути «оттуда» в отличие от 78 суток «туда»), наняли ишака, погрузили чемоданы и вперёд… мимо арыков, обилия пыльной зелени к дому тёти Муси.
21 сентября 1954 г. пошёл в железнодорожную школу (игра цифр, прошло 3 года и теперь уже 7-й класс начинаю с трёхнедельным опозданием).
В уштобинской школе я учился недели три, затем родители купили дом в Талды-Кургане, устроились на работу в областную больницу и мы в очередной раз переехали. Расстояние между Уштобе и Талды-Курганом всего 50 км, старенький автобус преодолевал маршрут несколько часов с остановкой в середине пути на обед в чайной; в настоящее время отличное асфальтированное шоссе позволяет тратить на дорогу менее часа, от здания «половинки» и следов не осталось.
1954 — 56 гг. Пароход «Александр Можайский» (возвращение с Колымы),
Уштобе, Талды-Курган, Текели.
Талды-Курган утопает в зелени, вдоль арыков стройные ряды пирамидальных тополей. От нашего дома до трёхэтажного (небоскрёб!) обкома партии не больше 1 километра, но электричества нет. Освещение — керосиновые лампы, приготовление пищи — керогаз или примус. Казаками-основателями Гавриловка разумно спланирована квадратными кварталами с продуманной арычной системой, а улицы назывались в соответствии с арифметикой 1-я, 2-я, 3-я… (Нью-Йорк и только!). Очень удобно. В 50-е годы многое начало принудительно меняться в названиях (национализация: 5-я улица стала имени Абая, 6-я — имени Чокана Валиханова и т. д.) и в подходе к градостроительству. В 60-е появились кварталы «хрущоб», ума не приложу, как в этих панельных домах можно жить летом, когда температура в тени превышает порой +40?.
Средняя школа имени Ленина только открылась, классный руководитель Игорь Дмитриевич. Закадычный друг Витя Мазур. Остановлюсь. Мы сидели в 7-м классе на одной парте, да и время проводили вместе. Он часто приходил к нам домой. Я тоже бывал у них, семейная атмосфера казалась мне не благополучной. Отчим плохо относился к Вите, хотя тот был спокойным мальчишкой, хорошо учился. В связи с нашим очередным переездом (из Талды-Кургана в Текели) мои пути с Витей разошлись. Через 3 года случайно оказались в одном поезде, ехали на сдачу вступительных экзаменов в разные институты. В Томске я Витю «потерял». Оказалось, Витя не поступил в политехнический институт и его забрили в армию. Приезжаю после 1-го курса в Талды-Курган и узнаю страшную новость: Витя Мазур покончил жизнь самоубийством, выпрыгнув головой вниз на асфальт из окна третьего этажа обувной фабрики, где он устроился на работу после списания из армии (что? как? для меня покрыто мраком).
Из обязательных домашних обязанностей Талды-Курганского периода запомнил добычу хлеба и керосина. За хлебом вставал в 4 часа утра, очередь уже приближается к сотне человек. В 6:30 приезжала хлебовозка. Чтобы не стоять ещё два часа в очереди, вызывался добровольно разгружать машину, к 7:30 свежий хлеб был дома (днём хлеб в магазине отсутствовал). За керосином приходилось стоять по 5–8 часов. Многочасовая очередь за керосином специфична стремлением к справедливости, метров на 200 растягивалась лента из бидонов, стоящих вплотную друг к другу. Вклиниться без очереди практически невозможно.
В школе учился легко, вопросов к родителям по учёбе не было. Активно занимался в художественной самодеятельности. В Талды-Кургане читал со сцены разные стихи, за что получал грамоты и дипломы городского и областного уровня. Декламировал со сцены и Маяковского. Но не было в детстве случаев, чтобы запоем читал (для себя) чьи-то стихи. По собственной инициативе не раскрывал ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Некрасова, не говоря уж о Баратынском, Тютчеве, Кольцове…. О существовании поэзии Есенина, Блока узнал в конце 50-х, а фамилии репрессированных поэтов (Мандельштам, Клюев…) вообще услышал в 80-х. В 90-е прочитал несколько стихов Бродского, пытаясь понять, насколько велик как поэт нобелевский лауреат. Не понял.
На зимних каникулах в январе 1955 г. успешно выступил на городском конкурсе с чтением поэмы Твардовского «Ленин и печник», предварительно «обкатав» поэму на школьных вечерах и сборных концертах перед горожанами. Неожиданно «печник» Твардовского получил курьёзное продолжение.
Воскресенье. Прибегают две одноклассницы: «Эрвин, скорей в школу, приехали корреспонденты «Пионерской зорьки» Всесоюзного радио из Москвы, хотят записать твоё выступление!» Мама, бабушка засуетились, белая рубашка, галстук, глаженые брюки…
Чистенький наивный мальчик-активист, мечтающий через два месяца вступить в члены ВЛКСМ, приготовился декламировать Твардовского перед микрофоном. Вдруг режиссёр подсовывает читать без подготовки четверостишье про Ленина (уровня детского сада, типа «камень о камень, кирпич о кирпич, умер наш Ленин Владимир Ильич»), никакого отношения к теме не имеющее. Говорливые радио-фальсификаторы не дали мне возможности даже что-то расспросить (здесь же и руководство школы заискивающе поддакивает наглым москвичам), смотали аппаратуру. Всё хорошо, всё прекрасно!
А мне стыдно. До сих пор. Урок на всю жизнь.
Так дурили радиослушателя, телезрителя в советские времена, через полвека ситуация мало, по сути, изменилась. Власть России не любит маленького конкретного человека, сама определяет, что и в каких количествах человек должен слышать и видеть. Отсюда и уровень пропаганды. К счастью, власть пока плохо справляется с управлением интернетом.
Вскоре после переезда в Талды-Курган родители сделали мне роскошный подарок — велосипед. Пензенский «ЗИФ». Помню, учился ездить, наехал на подпившего мужика, свалил его, упал сам, но быстрей поднялся и дёру. Запомнился ещё случай, как на большой скорости проехал (не желая того!) по шее гуся, вытянувшего её и шипевшего в мой адрес. Пришлось скорость ещё прибавить, пока хозяева не появились. До конца школы я не расставался с велосипедом, кроме 3-х зимних месяцев. Просто не слезал с велосипеда. Даже в школу часто ездил на велосипеде, хотя расстояние не более 1.5 км. Иногда имел травмы, чаще по глупости. Дети любят ездить без рук, оглядываясь на прохожих, какие они смелые. Так и я на гравийной дороге (асфальта практически не было) на большой скорости растянулся и физиономией, и животом, и коленками. Надолго запомнил и никому не рекомендую «цирковой» способ езды на велосипеде.
Запомнилось лето 1955 г. Форма майка, сатиновые шаровары, босиком. Велосипед и любимая собака Джек. Дети не могут поверить, что в этом возрасте их отец бегал босиком. 14 лет. Комсомолец.
Начал физически трудиться на семейном огороде. Купленный в Талды-Кургане дом располагался на 6 сотках. Несколько вишнёвых и абрикосовых деревьев, пара яблонь, остальная площадь занята под традиционные овощи: помидоры, огурцы, редиска, фасоль, зелень. Днём летом очень жарко, дожди редко. Водопровода в квартале нет, колодец в 50 метрах. Основная проблема — полив. Вода по арыкам распределяется строго по графику, пару раз в месяц, причём график полива не срывается даже когда идёт дождь. Но для того, чтобы воду получить, жители квартала (30–40 дворов) участвует в процессе, который принято называть «гонять воду». Именно здесь приходит внутреннее ощущение хорошо известной истины: вода — это жизнь. Тысячелетиями отработанный среднеазиатскими земледельцами способ полива напуском имеет мало общего с нынешним привычным «шланг присоединил и открыл кран» или с поливом ручной лейкой. От головного арыка на краю города вода гонится вдоль одной из основных городских улиц до соответствующего квартала (километров 6–8, не меньше), по ходу воды все ответвления (многие десятки) должны быть заглушены. Желающих «на холяву» полить собственный огород всегда предостаточно, приходилось закрывать утечки воды на сторону и прочищать возможные засоры (сколько любителей сметать мусор со своей территории в арык), при недостаточном внимании вода выходила из арыка, заливая целые районы города. Не раз лопаты выступали в качестве оружия. Гнать воду начинали в кромешной темноте в 2 часа ночи, утром, часам к 6, вода поступала в квартал, в другое время суток давления воды не хватало для прохода в наши огороды. Я в числе тех, кто на велосипеде с лопатой курсировал туда-сюда вдоль арыков, пока квартал не закончил полив, папа, дождавшись очереди, управлял процессом на своём участке. Огород, разбитый на чеки с земляной окантовкой, чтобы вода шла только по назначению (зазеваешься, вода промоет дыру, уйдёт либо к соседям в другой квартал, либо туалет зальёт…), оказывается под слоем воды, наступить нельзя, провалишься по колено. Никакой дождь не способен так интенсивно увлажнить почву.
Именно опыт арычного полива заставляет меня с иронией относиться к поучениям соседей по участкам в предместьях Томска, когда и как надо поливать. Всегда отвечаю, что я родом из тех мест, где поливают не утром или вечером, а тогда, когда есть вода.
Продолжу. Поливы напуском удавалось провести 5–6 раз за сезон, кстати, на следующий день необходимо проводить рыхление почвы, иначе вода быстро испарится. Арычный полив достаточен для взрослых садовых деревьев с глубоко уходящей корневой системой, но овощи требуют, практически ежедневного увлажнения. И вот этим приходилось заниматься мне. Таскать воду из практически необорудованного, даже без общего ведра, колодца. Надо ещё научиться (наловчиться, не уверен, что сейчас бы смог набрать полное ведро без основательной тренировки) зачерпнуть воду неотяжелённым ведром на простой бельевой верёвке (без шеста) с глубины 6–8 метров. И так ведер 20 в день на огород. Вроде бы и не много, но тогда мне казалось тяжело, тем более что много воды требовалось и на хозяйственные нужды. Чёрт его знает: и пили эту воду (сырую!) и не болели. В начале 21-го века даже представить трудно подобное, не думаю, что в 50-е «заразы» было меньше. Кстати, в Талды-Кургане, Уштобе в каждом колодце вода отличалась по вкусу, в некоторых такая солёная (солончаки!), что даже чай с вареньем противно пить. Но люди пользовались, так как другой питьевой воды не было.
Этим же летом посчастливилось проехать с папой по Уралу. В Челябинске умер папин дядя — учитель физики. Папа много раз рассказывал, что на вступительном экзамене в мединститут по физике «поплыл» и получил тройку только потому, что «что у физика Полле не может быть родственников, не способных к физике». Фамилия редкая, выяснилось, экзаменатор сам когда-то сдавал физику папиному дяде. На похороны опоздали, но увидели много родственников папы со стороны его родной матери Доротеи Полле. Папа их не видел с 30-х годов. Квартира дяди находилась в районе тракторного завода. На всю жизнь осталось восхищение зрелищем утреннего движения на работу десятков тысяч людей: все виды транспорта переполнены, на трамваях люди висят даже на крышах под контактными проводами, по проезжей части идёт сплошной поток.
Челябинск произвёл прекрасное впечатление, широкие центральные улицы. Посетили с папой соцгород (социалистический город — абсурд сталинских времён, когда жильё строили прямо вокруг промышленного гиганта) в районе металлургического завода, на строительстве которого папа работал в трудармии. Побывали у родственников в фактическом пригороде Челябинска — Копейске, проживавших там с времён трудармии. Типичный шахтёрский городок с двухэтажными бараками, большим количеством зелени. Две тётушки (сёстры Доротеи) узнали сразу папу, много слёз, много разговоров. До самой своей кончины они винили в смерти Доротеи Христиана Полле, моего деда. Нечто подобное мне пришлось слышать уже при жизни с Надей, когда все её тёти по матери обвиняли в преждевременной смерти сестры (Наде 10 лет) её мужа. Вечная проблема взаимоотношений родственников супругов. В Копейске познакомился с кузиной папы тётей Фридой и её мужем Артуром (через 16 лет встретимся в Абхазии).
Следующая остановка — город Соликамск, место жительства дяди Роберта. Как сейчас помню, выскакивает из дома дядя Роберт, здесь же случайно оказался дядя Отто. Сработал эффект неожиданности, вообще папа любил ездить в гости без предупреждений, но ведь резкие положительные эмоции тоже способны вызвать сердечный приступ.
Соликамск — город, широко разбросанный по холмам, в своё время строился прямо на соляных копях. Там и сям видны купола церквей, уж не знаю, какие склады или архивы в то время в них располагались. Дома, преимущественно, частные одноэтажные. Старина проявляется во множестве деталей: то попадёшь на клочок булыжной мостовой, то увидишь на частном доме необычный флюгер прошлых веков, то удивительно красивые поросшие мхом резные наличники, то двухэтажный дом, наполовину вросший в землю. Везде деревянные тротуары, так характерные для утопающих в грязи регионов России.
Контрастом старинному Соликамску является расположенный в нескольких километрах город Боровск. Послевоенный город застроен 4–5 этажными домами, дороги асфальтированы, построено несколько предприятий военно-промышленного комплекса, на одном из них, радиотехническом заводе, работал начальником цеха дядя Роберт.
На обратном пути вместе с дядей Отто остановились у него дома в городе Кизел. Ещё один, после Копейска, типичный шахтёрский город с терриконами, перемежающимися с двухэтажными бараками. В плане реструктуризации угольной отрасли нерентабельные шахты Кизела подлежат первоочередному закрытию. Высокие московские лбы покрылись морщинами в поисках решения проблемы трудоустройства шахтёров.
По дороге домой рано утром в Березниках нас встречали два сокурсника родителей: Лишке и «Женька» Вагнер (в будущем академик, ректор Пермского мединститута).
У меня и в мыслях не было, что через полтора месяца наша семья снова поменяет место жительства, 8-й класс я буду начинать (и опять с опозданием) в новой школе.