Глава 21 Хлеба, не зрелищ

Глава 21

Хлеба, не зрелищ

Мужское внимание в самой отвратительной и нежелательной форме может настигнуть женщину где угодно. На этот раз оно исходило от одного из членов организации, для которой я работала.

Он был одним из совершенно неадекватных и странных работников благотворительных организаций, которых я когда-либо встречала. Наркоман в зоне военного конфликта, он, казалось, поставил перед собой цель сбить спесь с бывшей принцессы.

Впервые он выкинул фортель, позаботившись о том, чтобы однажды вечером я не смогла найти машину, чтобы доехать от кафе, где мы все ужинали, до соседнего городка, где «Кеа» арендовала дом для работников «Чеграна». Из-за этого я была вынуждена в одиночестве пройти более трех километров по темным дорогам окраин Македонии, имея в распоряжении лишь шахтерский фонарик, чтобы освещать себе путь.

«Ублюдок!» – бормотала я, идя вдоль изрытой колеями дороги и сжимая в руке раскрытый нож. Но худшее ждало меня впереди.

Спустя пару недель, в которые он приложил все усилия, чтобы не дать мне работать, я оказалась наедине с ним в задней комнате офиса «Чеграна», где просматривала содержимое ящиков. Я выпрямилась и оказалась прижатой к стене. Он уперся в нее руками и заговорил.

– Ну что, – процедил он, – если бы у меня был з?амок, ты бы меня трахнула? – Его дыхание обожгло мне щеку.

– Черта с два! – отозвалась я.

– Ах ты самодовольная сучка, – прошипел он и попытался схватить меня за грудь и прижаться ртом к моим губам.

К счастью, в начале той недели Роб научил меня кое-каким способам самообороны, и я могу с уверенностью заявить, что доставила своему коллеге определенный дискомфорт. Сомневаюсь, что следующие несколько дней у него оставались желание или возможность приставать к кому-либо из женщин в поисках «расслабляющего секса». Да, не все работники гуманитарного фронта святые, и время от времени можно наткнуться на настоящего ублюдка.

Визит знаменитости в зону оказания помощи – это палка о двух концах. С одной стороны, это возможность привлечь внимание к трагическим обстоятельствам и пробудить сострадание в публике, которое может выразиться в финансовой поддержке. С другой – члены команд по оказанию помощи в горячих точках часто воспринимают вторжение звездного персонажа и средств массовой информации как неизбежное зло, с которым вынуждены мириться по приказу головного офиса. Они лишь будут тихо сопротивляться нарушению тщательно отлаженной рутины повседневной жизни лагеря.

Да, эти визиты действительно имеют разрушительные последствия. За время, которое я провела в Македонии, в наш город приезжал целый цирк из знаменитостей: Ричард Гир, Бьянка Джаггер, Хилари Клинтон, Ванесса Редгрейв, Роджер Мур, министр иностранных дел Германии и премьер-министр Голландии с женой, не говоря уже о других, чуть менее известных лицах, решивших отправиться в поездку в поисках фактов. Я уверена, что все они были искренне огорчены человеческими страданиями, свидетелями которых стали.

Но когда бы звезды ни наносили молниеносный визит в лагеря беженцев, как минимум три представителя благотворительной организации, с которым приезжала звезда, должны были бросить все свои дела, чтобы сопровождать, отвечать на вопросы и организовывать взаимодействие свиты, фотографов и других сопровождающих лиц. В большинстве лагерей хронически не хватало работников, и любое отвлечение от обязанностей приводило к тому, что множество дел так и оставалось невыполненными.

Когда Хилари Клинтон приезжала в «Стенковец-1», из соображений безопасности в лагерь на целый день были прекращены поставки хлеба и воды. Большинство жителей лагеря в тот день просто остались голодными, а некоторые аспекты его жизни встали намертво, когда агенты секретной службы тщательно осматривали старую каменоломню, зачищали территорию, специально припудренную, чтобы не шокировать Хилари. По-моему она не смогла получить правдивого представления о лагере, но в этом не было ее вины. Требования охраны и средств массовой информации искажали реальность, а политическое влияние Клинтон могло оказать большую помощь лагерю. Я часто думала, знают ли VIP-персоны, что такое день без пищи для людей, которые и так целыми семьями живут в едва выносимых условиях. А если бы знали, то по-прежнему бы стремились своими глазами увидеть страдания человечества?

Конечно, вершителям судеб и влиятельным лицам следует быть в курсе страданий людей и не забывать отвратительную вонь нищеты и бедственного положения, когда им нужно будет принимать судьбоносные решения. Но актерам и моделям ни к чему получать такой же допуск к тому, что часто воспринимается лишь как удачный фон для фото.

Но если бы знаменитости приезжали без фанфар, за три дня до появления журналистов, без собственного биографа, охранника или сопровождающих, только для того, чтобы распаковать гуманитарные грузы, распределить и раздать продукты питания, жить рядом с другими работниками команды… если бы все эти семьдесят два часа они провели лицом к лицу с реальностью и лишь после предстали перед объективами… Интересно, сколько из них в другой раз предпочли бы отделаться денежным взносом?

«Чегран» принимал пятьдесят тысяч лишенных дома и эмоционально разбитых человек. Сам лагерь стоял на месте сброса карьерных отходов. Уступы, вырубленные в граните, теперь размещали ряды палаток, тянувшиеся к горизонту, насколько было видно глазу.

Перед приездом премьер-министра Голландии мистера Уима Кока сотрудники различных благотворительных организаций носились по лагерю, пытаясь навести на территории порядок и наставляя всех, как следует себя вести. Наблюдая за тем, как они суетятся, словно навозные мухи, переживают о пятнах на своих футболках, я чувствовала, как меня охватывает ярость. Медицинское обслуживание снизилось до черепашьей скорости, а выгребные туалеты были обнесены загородками, чтобы не дай бог не попались на глаза премьеру. Их сочли слишком грязными для его органов чувств.

В назначенный день официальные представители выстроились в ряд, чтобы приветствовать министра, который только что осмотрел госпиталь и кое-какие из специально прибранных палаток. Я тоже была там как представитель «Кеа» и ощущала себя неряхой. Утром внезапно пошел сильный дождь, и палатки стало затапливать, так что мне пришлось выкопать дренажные канавы с помощью рук и крышки от консервной банки. Сейчас же на моей одежде красовалась подсохшая грязь, и, как я ни старалась, руки мне не удалось отмыть до конца.

Когда господин премьер-министр дошел до меня, стоящей в очереди на приветствие, он сначала убедился в том, что я действительно специальный посол «Кеа», и только потом пригласил свою жену, Риту, присоединиться к нам. По случайному стечению обстоятельств она только что прочитала мою книгу на голландском. Мы поболтали о работе в лагерях и условиях жизни в них, но потом мне словно вожжа попала под известное место.

Поймав взгляд мистера Кока, я смело спросила, не желают ли они с женой посмотреть на настоящий лагерь беженцев.

«Разумеется», – с энтузиазмом отозвалась Рита, и, к ужасу сопровождающих лиц, мистер и миссис Кок последовали за мной за пределы тщательно охраняемой зоны к общим туалетам, стоявшим всего в паре сотен метров от этого места.

По мере приближения к ним вонь становилась невыносимой, а я объяснила, что каждый блок из пяти латрин рассчитан на удовлетворение нужд около двух тысяч человек. В латринах не было никаких смывных механизмов, и они представляли собой большие ямы в земле с дощатым полом с дырками. Чета Кок была потрясена, узнав, что во всем лагере нет ни одного душа.

Затем мы заглянули в открытые палатки, стоявшие ровными рядами. Из импровизированных проемов на нас смотрело человеческое страдание – глаза с выражением страха и мук. В палатках, рассчитанных на шестерых, теснилось по двадцать несчастных.

Миссис Кок остановилась и повернулась ко мне.

– Знаете, когда я была маленькой, у нас тоже была война и я тоже была беженкой, – сказала она со слезами на глазах. – Чем мы можем вам помочь?

– Ну, мы отчаянно нуждаемся в матрасах и в средствах, обещанных нам голландским правительством, – сказала я. – Только не через месяц, а сейчас. Больным и юным жестко спать на граните.

– Уим, – сказала она, поворачиваясь к мужу. – Это надо сделать.

Премьер-министр заглянул мне в глаза и взял за руку.

– Даю вам слово, что лично прослежу за тем, чтобы все было сделано как можно скорее, – сказал он, и тут нас окружила его свита.

Служащие Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев метали в меня глазами молнии, но не посмели произнести и слова осуждения. Это был один из тех нетипичных моментов, когда тот факт, что в прошлом я была принцессой, позволил мне обойти рамки, продиктованные условностями этикета, и принести пользу.

Двадцать четыре часа спустя на счет поступили деньги из Голландии, а еще через сутки нам привезли матрасы.

Когда ездила по делам в «Стенковец-2» на разбитом стареньком грузовичке-пикапе, который мы использовали, чтобы перемещать по территории лагеря беженцев и грузы, я использовала свободное время, чтобы немного развлечься. За последние несколько недель дети и их родители привыкли к тому, что я спрыгиваю с подножки грузовика на пыльной полянке и играю с ними. Теперь, когда я проезжала по лагерю по неотложным делам, они бежали за мной, умоляя поиграть. Сейчас они хорошо знали правила.

– Кенгуру, кенгуру! – с восторгом кричали они, вставая за мной в длинную линию конги, а я во все легкие распевала «Скиппи, кенгуру из буша». Дальше шел «Хоки-поки», потом «Кукабарра сидит на старом эвкалипте», заканчивавшаяся моим безумным воплем, имитировавшим крик этой австралийской птицы. Последняя часть пользовалась особенным успехом среди наблюдавших за игрой взрослых. Мне было плевать на то, что мое поведение могло показаться глупым. Дети обожали эти игры, а я обожала смотреть на то, как их лица светлеют.

Улыбки и смех были весьма редкими гостями в стране, где страдали дети. И всякий раз, когда я наблюдала, как грустное личико расплывается в улыбке, я благословляла собственных детей, надеясь, что кто-то смешит их там, куда их увезли силой. В каждом детском лице я находила черты Аддина и Шахиры, и сердце мое тосковало по ним сильнее, чем когда бы то ни было. В тот момент общение с детьми лагеря заменяло мне общение с моими собственными.

Однажды утром в лагере появился знаменитый британский фотограф Том Стоддарт и попросил разрешения снимать в течение всего дня. «Выпас» представителей средств массовой информации в «Стенковец-2» считался моей обязанностью, и меня ужасно раздражали незапланированные заезды съемочных групп, болтавшихся у нас под ногами и мешавших работать. Они слишком часто не обращали никакого внимания на человеческие страдания, которые их окружали. Я настороженно и внимательно наблюдала за ним, когда он следовал за работниками лагеря, выполнявшими свои повседневные обязанности. Меня удивило то, что фотограф просил разрешения у людей, перед тем как их сфотографировать. Это стало приятной неожиданностью, потому что остальные просто приезжали, делали то, что считали нужным, и уезжали, словно посещали зоопарк. Том же разговаривал со всеми, присаживаясь на корточки в пыль и давая людям, живущим в унизительных условиях, вспомнить про свое достоинство. Этому человеку можно было доверять, и восхищаться им тоже.

Если наши с Томом маршруты совпадали, мы пользовались одним транспортом. Он старался избегать мест массового скопления журналистов, предпочитая везде бывать в одиночку, ища в каждом фотообъекте проявление человеческой души. Без честной фотожурналистики, с уважением относящейся к реалиям, огромное количество фактов социальной несправедливости, насилия и нужды так и остались бы неизвестными миру. По-моему, одна фотография Тома стоила больше, чем тысяча визитов именитых звезд.

Куштрим, мальчик двенадцати лет, был самым молодым добровольцем из Косово. Этот задумчивый и добрый ребенок привез свою бабушку в «Стенковец-2» на тачке. Для того чтобы добраться к нам, им пришлось преодолеть горы. Они были единственными выжившими из всей семьи. Во время расправы над его родными, Куштрим с бабушкой были вынуждены прятаться под их мертвыми телами и провести там два дня, чтобы потом бежать в Македонию. У этого подростка, больше чем у какого-либо другого, предостаточно оснований, чтобы замкнуться и затаить вечную обиду на весь мир, но Куштрим решил стать моим защитником и следовал за мной всюду, куда меня забрасывала работа.

До нас дошло сообщение о безумной супружеской паре и одичавших детях в секторе «F», и меня послали, чтобы проверить эту информацию. В сопровождении Куштрима я нашла мужчину в бессознательном состоянии, лежавшего в луже собственной мочи, и его жену, которая, судя по всему, страдала шизофренией. Она испражнялась прямо в палатке, где они жили вместе с другими людьми, а их трехлетняя дочь была отвратительно грязна и голодала, питаясь отбросами со стола других беженцев. Казалось, женщине не было никакого дела до почти бездыханного крохотного сына, лежавшего рядом с отцом. Другие беженцы сказали, что мать не кормила ребенка по меньшей мере три дня кряду. Очевидцы говорили, что раньше эта пара владела киоском печати в Приштине. Прибыв в лагерь, они как-то сумели избежать медицинского обследования и теперь не получали лекарств, ранее помогавших им держать свои психические отклонения в узде.

Мне пришлось принимать решение как можно быстрее. Я схватила бесчувственного ребенка, побежала к грузовику, сунула его в руки Куштриму и поехала к французскому госпиталю. К сожалению, слишком поздно, потому что госпиталь был уже свернут и готовился к отправке. Я развернула машину и направилась к клинике у подножия холма. На полпути Куштрим повернулся ко мне и с ужасом в глазах сказал, что ребенок не дышит. Я остановила машину и начала приводить мальчика в чувство прямо на переднем сиденье. Куштрим пытался мне помогать. К счастью, малыш сделал слабый вдох, и мы смогли добраться до клиники. Там врач Международного медицинского корпуса, выходец из Калифорнии, поставил ему капельницу и дал попить из бутылочки специального напитка, восстанавливающего водный баланс. Куштрим не отходил ни на шаг. Врач сказал, что при сложившихся обстоятельствах может только оставить ребенка в клинике на ночь, и то только из особого расположения ко мне. Утром ребенок должен будет вернуться к родителям. Я больше не могла ничего для него сделать, только договориться о визите врачей к его родителям. Мне удалось еще вырвать обещание у Международного комитета Красного Креста, что они найдут необходимые лекарства. Мне было понятно, что без помощи своих больных родителей ребенок наверняка умрет.

На одном из автобусов в наш лагерь прибыла супружеская пара. Муж едва мог поддерживать жену, сгибаясь под тяжестью свалившегося на них несчастья. На границе их разлучили с двумя маленькими дочерями. Агрессивно настроенный военизированный патруль устроил суматоху, и, как отчаянно ни сопротивлялись родители, девочек оттеснили в сторону. Мать была так сильно обезвожена, что врач с трудом нашел у нее вену, чтобы поставить капельницу. Мне пришлось прикусить щеку, чтобы не расплакаться вместе с ней, так близки и понятны были мне ее душевные боль и мука.

Прошло четыре дня, но о детях не поступало никаких известий. Я понимала страдания родителей: вдали от дома и с расстояния семи лет со дня исчезновения Шахиры и Аддина на меня смотрели мои собственные воспоминания.

Я взяла один из фотоаппаратов «Полароид» и отправилась в клинику, где все еще находилась мать. Я сделала три фотографии родителей и попросила Тома отвезти их в представительство Международного комитета Красного Креста в «Чегране» и «Стенковец-1».

Через два дня две маленькие девочки в «Чегране» узнали своих маму и папу по фотографии. Это был успех!

На следующий день счастливая семья объединилась со слезами радости на глазах. Я ощутила такое сильное облегчение, что казалось, будто моя грудь разорвется на части. Оставалось желать только одного: чтобы как можно больше историй заканчивалось благополучно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.