Глава 19 Сирия: «дурная» проблема

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 19

Сирия: «дурная» проблема

— История — суровый судья. И судить нас будет строго, если мы сегодня окажемся не готовыми идти правильным путем, — сказал Кофи Аннан, оглядывая сидящих за столом заседаний министров, которые приняли его приглашение приехать во Дворец Наций в Женеве в конце июня 2012 года в надежде найти выход из раздиравшей Сирию кровопролитной гражданской войны.

Кофи Аннан имел за плечами множество трудных дипломатических переговоров. Уже в должности Генерального секретаря Организации Объединенных Наций (он, седьмой по счету Генеральный секретарь ООН, занимал данный пост с 1997 по 2006 год) этот африканец родом из Ганы с тихим, мягким голосом стал лауреатом Нобелевской премии мира.

— Если вы сегодня объединитесь, у вас появится возможность применить свой огромный потенциал власти и изменить направление развития этого кризиса, — сказал он нам. — Уже само ваше присутствие здесь предполагает ваше намерение использовать свою власть.

Но, как было хорошо известно Кофи Аннану, мнения присутствовавших в зале резко разделились по вопросу о том, какую именно власть следовало применить.

* * *

Кризис возник в начале 2011 года, когда сирийские граждане, в какой-то мере воодушевленные успешными мирными протестными акциями в Тунисе и Египте, вышли на улицы на демонстрации протеста против авторитарного режима Башара Асада. Как и в Ливии, силы безопасности отреагировали на это неоправданным применением силы и массовыми задержаниями, что, в свою очередь, вынудило некоторых сирийцев взяться за оружие, чтобы защитить себя и в конечном итоге попытаться свергнуть Асада.

Впрочем, это была неравная борьба, и к июню 2011 года в результате действий правящего в стране режима погибло около 1300 человек, среди которых были и дети. (По состоянию на начало 2014 года, согласно некоторым оценкам, общее число убитых превысило сто пятьдесят тысяч человек, но это, скорее всего, заниженные цифры.)

В начале 2010 года, примерно за год до начала серьезных беспорядков в Сирии, я рекомендовала президенту назначить на должность посла США в Сирии (такую должность планировали ввести впервые после более чем пятилетнего перерыва) Роберта Форда, опытного дипломата, который не раз занимал дипломатические посты в наших представительствах на Ближнем Востоке (последний раз — в Ираке). Это было непростое решение. Соединенные Штаты отозвали своего посла в знак несогласия с действиями сирийского режима, и его возвращение могло быть воспринято в качестве одобрения действий режима Асада. Однако я считала (и продолжаю придерживаться этого мнения), что мы должны были больше выиграть, имея в стране свое диппредставительство, пусть даже мы и выступали категорически против режима этой страны. Наличие посольства или консульства позволяло нам излагать свою точку зрения этому правительству. Кроме того, дипмиссия являлась бы нашими глазами и ушами.

Президент Обама согласился с моей рекомендацией, и кандидатура Роберта Форда была выдвинута в феврале 2010 года. Рассмотрение этой кандидатуры в сенате было задержано оппозицией, которая не имела ничего против лично его (его репутация была безукоризненна), однако возражала против самой идеи возвращения посла в Сирию. Сразу же после Рождества президент воспользовался своими конституционными полномочиями делать назначения во время парламентских каникул для того, чтобы произвести необходимое назначение Роберта Форда. Тот прибыл в Дамаск в январе 2011 года, и как раз вовремя: он успел обосноваться на новом месте до того, как в Сирии начались уличные демонстрации. В марте протесты усилились, и силы безопасности стали открывать огонь по демонстрантам, в результате чего в городе Даръа погибло несколько человек. Асад задействовал против народа армейские подразделения. Правительственные войска в конце апреля осадили Даръа, туда вошли танки, началась «зачистка» домов.

Соединенные Штаты решительно осудили любые акты насилия в отношении гражданского населения. В результате посол Форд и все сотрудники нашего посольства подвергались преследованиям и угрозам. В частности, в июле 2011 года был один серьезный инцидент, когда манифестанты, выступавшие в поддержку правительства, прорвались через ограду посольства, разбили окна и оставили на стенах граффити. Было также совершено нападение на резиденцию нашего посла.

Невзирая на опасность, Роберт Форд поехал в город Хама, место печально известной резни 1982 года, чтобы встретиться с участниками акции протеста и выразить солидарность и поддержку тем, кто призывал к демократическим реформам. Когда Роберт ехал по городу, жители осыпали его машину цветами. Он посетил госпиталь, где находились на лечении раненные в результате столкновений с сирийскими силами безопасности. Он хотел ближе познакомиться с протестующими, узнать, каковы их цели и как было возможно наладить с ними постоянный контакт. Эта поездка помогла укрепить авторитет Роберта как нашего руководителя в работе с оппозицией. Многие из тех же сенаторов, которые ранее блокировали его кандидатуру, были настолько поражены его смелостью и умом, что в начале октября проголосовали за его утверждение в должности посла. Это стало очередным примером того, как опытный дипломат может решиться активно действовать и за пределами посольства (хотя это может быть и рискованно), чтобы успешно выполнять возложенные на него задачи.

Несмотря на возмущение международного сообщества актами насилия в Сирии, Россия и Китай в октябре 2011 года наложили вето на сдержанную резолюцию Совета Безопасности ООН, в которой осуждались нарушения прав человека режимом Асада и было выражено требование, чтобы мирные акции протеста были разрешены. Россия имела давние политические связи с Сирией, которые были установлены еще во времена холодной войны. На сирийском побережье Средиземного моря находилась важная военно-морская база, которая использовалась российской стороной. Кроме того, между православными христианами Сирии и Русской православной церковью существовали тесные религиозные связи. Россия стремилась сохранить свое влияние и оказывала последовательную поддержку режиму Асада.

Башар Асад — сын Хафеза Асада, который захватил власть в Сирии в 1970 году и являлся ее бессменным лидером в течение тридцати лет вплоть до своей смерти в июне 2000 года. Дипломированного офтальмолога Башара стали готовить в преемники отца только после смерти старшего брата, погибшего в автокатастрофе в 1994 году. После смерти своего отца Башар занял пост президента Сирии. Жена Башара, Асма, до того как стать первой леди, работала в инвестиционном банковском бизнесе. В 2005 году характеристика этой семейной пары в одном средстве массовой информации звучала следующим образом: «Казалось, они воплощают в себе саму суть светского, вестернизированного арабского типажа». Но, как было отмечено в этой же статье, этот образ был не более чем «мираж», поскольку те большие надежды, которые возлагались на нового сирийского правителя, вскоре бесследно растворились в результате «шаблонных пустых обещаний, отвратительно-лицемерной риторики и кровавой практики». По мере распространения беспорядков по всему Ближнему Востоку именно эти «пустые обещания» и нереализованные надежды и послужили причиной многочисленных акций протеста сирийского народа.

Асад и его правящая клика принадлежат к течению алавитов, шиитской секте, тесно связанной с Ираном. Десятилетиями алавиты правили суннитским большинством в Сирии, начиная еще со времен, когда Сирия после Первой мировой войны стала французской подмандатной территорией. Алавиты составляют 12 % населения страны. Повстанцы являются в основном суннитами, которые составляют больше чем 70 % населения, в то время как курды составляют 9 % жителей Сирии. Еще 10 % сирийцев — христиане, около 3 % — друзы (секта шиитского направления ислама с элементами христианства, иудаизма и других верований). После того как разразился кризис, одна из самых больших проблем, с которыми мы столкнулись, заключалась в необходимости оказать помощь оппозиции в деле общенационального объединения. Ей следовало преодолеть раздробленность по религиозному признаку, а также географическую и идеологическую неоднородность населения.

В октябре 2011 года Лига арабских государств потребовала прекращения огня в Сирии и призвала Асада вывести свои войска из крупных городов, освободить политических заключенных, обеспечить журналистам и работникам гуманитарных организаций свободный доступ в страну, а также начать диалог с протестующими. Арабские страны с преобладающим суннитским населением (прежде всего, Саудовская Аравия и другие монархии Персидского залива) поддерживали повстанцев и добивались смещения Асада. Под давлением со стороны своих соседей Асад формально признал требования Лиги арабских государств и принял предложенный этой организацией план, но затем почти сразу же предал его забвению. Вооруженные силы режима продолжили применение оружия против оппозиции. В ответ Лига арабских государств приостановила членство Сирии в своих рядах.

В декабре Лига арабских государств предприняла еще одну попытку стабилизировать ситуацию в Сирии. Как и прежде, Асад согласился с предложенным планом. На этот раз, однако, в пострадавшие от действий правительственных войск города страны были направлены арабские наблюдатели. К сожалению, даже этот международный мониторинг не смог остановить насилие. Вскоре вновь стало ясно, что Асад не был намерен держать свое слово. В конце января 2012 года Лига арабских государств, отчаявшись, вывела своих наблюдателей из страны и обратилась в Совет Безопасности ООН с просьбой поддержать ее инициативу, в соответствии с которой в Сирии должна была произойти передача политической власти: предусматривалась передача Асадом власти вице-президенту и создание правительства национального единства.

К этому моменту армия вела танковый обстрел жилых пригородов Дамаска. Повстанцы были полны решимости сопротивляться до конца. Некоторые становились еще более радикально настроенными, в противоборстве стали принимать участие и экстремистские элементы. Группировки, исповедовавшие джихад (среди которых были и поддерживавшие связи с «Аль-каидой»), стали пытаться использовать конфликт для достижения собственных целей. Через границы Сирии в Иорданию, Турцию и Ливан устремились потоки беженцев. (По состоянию на 2014 год в результате нестабильной ситуации в Сирии насчитывалось уже более 2,5 миллиона беженцев.)

В конце января 2012 года я приняла участие в работе специальной сессии Совета Безопасности в Нью-Йорке, на которой состоялось слушание доклада Лиги арабских государств и прения по вопросу принятия ответных мер.

— У всех нас есть выбор, — сказала я на этой сессии, — встать на сторону народа Сирии и всего региона в целом — либо стать соучастниками продолжающегося в стране насилия.

Новая резолюция в поддержку мирного плана Лиги арабских государств столкнулась с той же проблемой, что и предыдущие попытки. Россия была настроена категорически против всего, что могло представлять собой давление на Асада. За год до этого российская сторона воздержалась при голосовании по вопросу создания бесполетной зоны над Ливией и принятия «всех необходимых мер» для защиты гражданских лиц, затем выразила недовольство и раздражение, когда операция под руководством НАТО, предназначенная для защиты мирных жителей, ускорила падение Каддафи. Теперь, когда в Сирии творился хаос, Россия была полна решимости предотвратить очередное вмешательство Запада. Режим Асада имел для них большое стратегическое значение. «Пример Ливии являлся ложной аналогией», — утверждала я в Нью-Йорке. Резолюция не налагала каких-либо санкций и не поддерживала использование военной силы, она была посвящена необходимости мирной передачи власти в стране. Москва, тем не менее, выступила против резолюции.

Я говорила с российским министром иностранных дел Сергеем Лавровым с борта своего самолета по пути на Мюнхенскую конференцию по безопасности, а затем встретилась с ним лично. Я сказала ему, что нам необходима единая позиция международного сообщества. Москва хотела, чтобы данная резолюция была более жестко направлена против повстанцев, чем против режима. Лавров настойчиво допытывался у меня, что произойдет, если Асад откажется выполнить условия резолюции. Будет ли следующий шаг заключаться в международном вмешательстве, подобном тому, что произошло в Ливии? Я ответила отрицательно: нет, не будет. План состоял в том, чтобы использовать эту резолюцию для оказания давления на Асада с целью принудить его к переговорам.

— Единственный способ заставить его прислушаться — это выступление Совета Безопасности «единым фронтом», — подчеркивала я. — Мы уже подробно растолковали, что это не является ливийским сценарием. Здесь не идет речи о каком-либо разрешении на применение силы, или вмешательство, или военные действия.

Российская риторика о необходимости соблюдения суверенитета и противодействия иностранной интервенции выглядела особенно неубедительно в свете собственных действий России на международной арене. В 2008 и 2014 годах Путин, не колеблясь, направил войска на территорию Грузии и Украины, нарушив суверенитет этих стран, — просто потому, что это отвечало его интересам.

Пока мы с Лавровым вели переговоры в Мюнхене, в Сирии произошел всплеск насилия. Войска режима нанесли удар по Хомсу, третьему по величине городу и колыбели мятежа. Под градом снарядов, обрушившихся на город, погибли сотни людей. На данный момент это — самый кровавый день данного конфликта.

Я сказала Лаврову, что каждое слово резолюции прошло в Нью-Йорке тщательное обсуждение. Мы шли на уступки, стараясь сохранить при этом тот минимум, который, как мы надеялись, позволил бы прекратить насилие и начать передачу власти. И вот настало время принятия решения по проекту резолюции — голосование должно было состояться в тот же день.

«И чем же завершается игра?» — спросил Лавров. Находясь в Мюнхене, я не могла с точностью предсказать каждый шаг, но я знала, что было бы ошибкой недооценивать те проблемы, с которыми столкнутся сирийцы после Асада. Однако в одном я была уверена: если мы не начнем мирный процесс, конец игры будет действительно мрачным. Кровопролитие продолжится, это приведет к тому, что семьи пострадавших и погибших организуют ожесточенное сопротивление правящему режиму. Все это в целом сделает более вероятным развязывание полномасштабной гражданской войны, которая привлечет экстремистов. В конце концов такое развитие событий может привести к распаду государства, и его отдельные части будут находиться под контролем враждующих группировок, в том числе и террористических групп. С каждым новым днем репрессий и насилия сирийцам становилось все труднее достичь примирения и приступить к восстановлению разрушенного, постоянно увеличивался риск распространения нестабильности и эскалации конфликта из Сирии по всему региону.

Спустя несколько часов после моей встречи с Лавровым началось заседание Совета Безопасности, на котором должно было состояться голосование по проекту резолюции. Я вышла к аккредитованным представителям прессы в Мюнхене и сделала следующее заявление:

— Мы выступаем за мир и безопасность, за демократическое будущее, или же мы хотим стать соучастниками продолжающегося насилия и кровопролития? Я твердо знаю, на какой стороне выступают Соединенные Штаты, и мы скоро узнаем, на какой стороне выступает каждый член Совета Безопасности.

Даже после самого кровопролитного дня в Сирии Россия и Китай воспользовались своим правом вето, чтобы не позволить мировому сообществу выступить с осуждением насилия в этой стране. Заблокировать эту резолюцию означало взять на себя ответственность за ужасы, творящиеся в Сирии. Это было, как я сказала позже, отвратительно.

Как мы и предсказывали, ситуация продолжала ухудшаться. В конце февраля специальным посланником по Сирии от ООН и Лиги арабских государств был назначен Кофи Аннан. Целью его деятельности на этом посту было убедить режим, повстанцев и их зарубежных покровителей согласиться на политическое урегулирование конфликта.

Для оказания поддержки этому новому дипломатическому начинанию я помогла организовать совещание стран, которые занимали схожую позицию по сирийскому вопросу. На этом совещании предполагалось рассмотреть другие возможные способы оказать давление на режим Асада, а также варианты предоставления гуманитарной помощи гражданскому населению, поскольку первая попытка проведения подобных мер была заблокирована в ООН. Мы полностью поддерживали дипломатические усилия в этом направлении, но не собирались просто ждать, когда они принесут свой результат. Список тех стран, которые чувствовали настоятельную необходимость действенных мер в отношении Сирии, становился все больше, и в конце концов на встречу в Тунисе в конце февраля собралось уже более шестидесяти стран. Этот форум получил название встречи «Друзей Сирии». Мы сформировали рабочую группу по выработке санкций, которые отрезали бы режиму Асада доступ к фондам (хотя Россия и Иран успешно пополняли его казну), приняли совместное обязательство направить экстренную гуманитарную помощь беженцам, спасающимся от боевых действий и насилия, и повысить эффективность подготовки сирийских лидеров гражданской оппозиции.

Вне рамок заседаний «Друзей Сирии» в Тунисе проходило множество переговоров о возможностях поставок оружия повстанцам для того, чтобы уравнять их силы с возможностями их противников, армии сирийского режима и его иранских и российских покровителей. Наши союзники, страны Персидского залива, в прямых трансляциях канала «Аль-Джазира» видели, как происходят казни суннитских повстанцев и мирных жителей, и их возмущение росло. Саудовский министр иностранных дел принц Сауд аль-Фейсал сказал, что поставки оружия — это «отличная идея».

Я понимала, что его совершенно не устраивало положение дел на тот момент и он стремился сместить расстановку сил между участниками вооруженного конфликта. Но были также причины опасаться дальнейшей эскалации военной ситуации и раскручивания спирали военных действий до полномасштабной гражданской войны. Если в страну будет поставляться оружие, его будет сложно контролировать, оно легко может попасть в руки экстремистов.

Покровителей Асада подобные соображения не волновали. Иранские подразделения из Корпуса стражей Исламской революции и его элитной военизированной структуры, «Аль-Кудс», уже находились в Сирии, оказывая поддержку Асаду и сирийской армии. Иранцы в основном ограничивалась ролью военных советников, сопровождая сирийские войска на поле боя и помогая режиму организовать свои собственные военизированные формирования. Боевики из группировки «Хезболла», проиранской организации в Ливане, также приняли участие в противостоянии на стороне сирийского режима. Совместная поддержка Ирана и «Хезболлы» имела решающее значение для удержания власти режимом Асада.

Я поинтересовалась у принца Сауда, пойдет ли, по его мнению, Асад на сотрудничество по реализации нашего плана по прекращению насилия и передачи власти политическим путем, если нам удастся убедить Россию принять этот план мирного урегулирования. Сауд по этому вопросу высказался отрицательно, поскольку, ответил он, семейство Асада никогда не позволит ему сделать это. Он находился под постоянным давлением своей семьи, огромное влияние на него оказывала мать. Она требовала, чтобы он поддерживал высокое положение семьи и продолжал жесткую линию руководства своего отца, который подал пример сурового подавления выступлений. Это был намек на подавленное в 1982 году восстание в городе Хама, который Хафез Асад в назидание тогда практически сровнял с землей.

В конце марта я встретилась в Эр-Рияде с принцем Саудом и королем Саудовской Аравии Абдаллой, а также приняла участие в первом заседании нового стратегического союза между США и шестью арабскими монархиями Персидского залива. Значительное внимание было уделено угрозе со стороны Ирана, но мы также обсудили и необходимость оказать более активную поддержку повстанцам в Сирии. Тем же вечером, уже почти ночью, я вылетела в Стамбул, где я встретилась с представителями Турции, Саудовской Аравии, ОАЭ, Катара. Эти страны тоже предлагали обеспечить повстанцев оружием.

Я оказалась в трудном положении. С одной стороны, Соединенные Штаты не готовы были включиться в процесс вооружения повстанцев, но мы также не хотели допустить раскола антиасадовской коалиции, а также потерять рычаги воздействия на арабские страны.

— Некоторые смогут сделать одно, другие сочтут нужным делать другое, — осторожно высказалась я в Эр-Рияде. — Поэтому, когда мы говорим о помощи, нужно иметь в виду помощь в широком смысле этого слова. Разные страны будут помогать по-разному.

Так мне удалось наиболее полно описать в публичном выступлении то, что являлось уже свершившимся фактом: некоторые страны будут активизировать поставку вооружения, в то время как другие сосредоточат свои усилия на обеспечении гуманитарных потребностей. (По состоянию на апрель 2014 года Соединенные Штаты выделили более 1,7 миллиарда долларов в виде гуманитарной помощи и являлись крупнейшим спонсором, предоставлявшим помощь перемещенным сирийцам.)

В марте 2012 года исполнился ровно год с начала восстания в Сирии. По подсчетам ООН, за это время в стране погибло более восьми тысяч человек. Кофи Аннан регулярно проводил встречи со всеми сторонами конфликта, включая и самого Асада, пытаясь дипломатическим путем прекратить конфликт, пока количество его жертв не возросло. В середине марта он обнародовал план, включавший шесть пунктов. Этот план в целом напоминал план, предложенный Лигой арабских государств в начале года. Кофи Аннан призвал Асада отвести свои вооруженные силы и объявить перемирие, разрешить проведение мирных демонстраций, обеспечить журналистам доступ в Сирию и позволить передачу гуманитарной помощи, а также начать передачу власти политическим путем, который соответствует законным чаяниям и требованиям сирийского народа. Стремясь обеспечить поддержку этого плана со стороны России, Кофи Аннан предложил, чтобы Совет Безопасности ООН ратифицировал его план в виде менее обязывающего «заявления», а не в формате полноценной «резолюции». Это помогло убедить Москву, что в дальнейшем это не будет использоваться в качестве правовой основы для военного вмешательства. Западные державы выступили единым фронтом, поскольку это означало, что Совет Безопасности наконец сможет публично выразить свою позицию по сирийскому вопросу. В своем заявлении Совет Безопасности призвал к немедленному прекращению огня и уполномочил Кофи Аннана «содействовать передаче власти политическим путем под руководством сирийцев, чтобы обеспечить переход к демократической, плюралистической политической системе… в том числе с помощью всеобъемлющего политического диалога между сирийским правительством и всем спектром сирийских оппозиционных сил».

Теперь, когда Россия поддержала это заявление, она оказала на Асада давление и настаивала на том, чтобы сирийский руководитель принял условия Кофи Аннана, что он и сделал в конце марта. Мы убедились, какое влияние имеют его слова, поскольку никто не предполагал, что прекращение огня действительно будет объявлено. Когда приблизился установленный для этого срок, 10 апреля, не было никаких признаков прекращения боевых действий. Сирийские вооруженные силы даже стреляли в сторону Турции и Ливана, создавая опасность провоцирования более широкого регионального конфликта. Однако в дальнейшем ситуация до какой-то степени стабилизировалась. Режим прекращения огня никогда не соблюдался полностью и повсеместно, но в боевых действиях наступило затишье. Как и Лига арабских государств незадолго до этого, ООН направила группу своих наблюдателей для мониторинга обстановки в зоне боевых действий.

И снова Асад, несмотря на свое обещание, так и не принял действенных мер для реализации остальных пунктов плана Кофи Аннана, и хрупкое соглашение о прекращении огня вскоре перестало соблюдаться. Примерно через месяц Кофи Аннан сообщил о «серьезных нарушениях», а в конце мая произошло массовое убийство более ста жителей в селении Хула (около половины погибших были дети). Россия и Китай по-прежнему не давали Совету Безопасности возможности использовать весомые аргументы, чтобы принудить Сирию либо выполнить все шесть пунктов плана Кофи Аннана, либо испытать последствия реакции мирового сообщества на это неповиновение. Теперь все выглядело так, будто предыдущее согласие Асада являлось лишь позой, которое позволило ему снизить уровень международного осуждения в свой адрес.

Я предложила Кофи Аннану использовать другую тактику. Ему, вероятно, стоило организовать международную конференцию по вопросу о передаче власти. Если не будет дальнейшего дипломатического прогресса, непрочное перемирие перестанет соблюдаться в принципе и весь процесс окажется в изначальной точке. В начале июня Кофи Аннан побывал у меня в Вашингтоне, мы часто общались с ним по телефону во время его бесконечных поездок между Москвой, Тегераном, Дамаском и другими столицами в регионе. Он был согласен с тем, что пришло время сделать следующий дипломатический шаг, и приступил к составлению плана проведения саммита в конце июня.

В середине июня эскалация насилия в Сирии вынудила ООН отозвать своих наблюдателей из страны. Я сопровождала президента Обаму на саммит «Большой двадцатки» в Лос-кабос, Мексика. Там мы с президентом провели двухчасовую беседу с президентом Российской Федерации Владимиром Путиным. Главной темой обсуждения была Сирия.

Президент Обама изложил нашу позицию: либо международное сообщество вмешается в конфликт между сирийскими повстанцами и сторонниками Асада, со всеми вытекающими из этого отрицательными последствиями для региональной стабильности, либо Россия использует свое влияние, чтобы было принято более эффективное политическое решение. Путин утверждал, что не питает особенно теплых чувств к Асаду, который является скорей причиной головной боли для Москвы, однако утверждал при этом, что не имеет никаких реальных рычагов давления на Дамаск. Я думаю, что он понимал, что проблемы, вставшие перед Асадом (когда тот столкнулся с внутренней оппозицией), могут возникнуть и у него, и воспринимал их глубоко лично. Путин предупредил о растущей угрозе со стороны экстремистов среди оппозиции и подчеркнул, что подобная передача власти стала источником больших беспорядков в Ливии, Египте и, конечно же, в Ираке.

Все это были удобные оправдания для того, чтобы блокировать наши действия, продолжая тем временем, снабжать Асада деньгами и оружием. Хоть я не доверяла ни действиям, ни словам России, я понимала, что у нас нет другого выхода, кроме использования всех дипломатических опций.

— Возвращайтесь в Россию и скажите там, что ваша команда собирается провести обсуждение своего плана передачи власти, и Россия может либо в нем принять участие, либо остаться на обочине этого процесса, — посоветовала я Кофи Аннану после встречи с Путиным.

По мере приближения намеченной даты его предлагаемой конференции в Женеве я продолжала в тесном контакте с Кофи Аннаном разрабатывать конкретные формулировки, которые, как мы надеялись, помогут достигнуть консенсуса. В приоткрывающей завесу тайны авторской статье в газете «Вашингтон пост» Аннан ясно обозначил свои ожидания. Он хотел, чтобы соседи Сирии и крупнейшие мировые державы «обязались действовать сообща, чтобы прекратить кровопролитие и реализовать все шесть пунктов плана, не допуская дальнейшего разрастания военной ситуации». Он добавил: «Я ожидаю, что все, кто прибудет на нашу субботнюю встречу, согласятся, что процесс передачи власти под контролем самих сирийцев должен проходить в соответствии с четкими принципами и рекомендациями».

За день до начала саммита я призвала Кофи Аннана не отступать от выдвинутых им принципов:

— Я понимаю, можно сделать незначительную поправку здесь, пояснение там. Я могу с этим согласиться. Но основная идея, которой должна завершиться встреча, заключается в том, что все международное сообщество, включая Россию и Китай, выступает за политическую передачу власти, что позволит в дальнейшем перейти к демократическому правлению. Вот это должно быть неприкосновенно. Подробности можно и опустить, но основа должна остаться.

Кофи полагал, что в конечном итоге Россия тоже готова поддержать идею передачи власти.

— Мне дали понять, что передача власти возможна, но все должно проходить организованно, — сообщил он мне. Я была настроена не так оптимистично, но согласилась, что стоит попытаться.

* * *

В Женеву я прибыла 30 июня, было уже глубоко за полночь. Я прилетела из России, где принимала участие в экономической конференции стран Азиатско-Тихоокеанского региона. В течение долгого ужина в Санкт-Петербурге я настоятельно твердила Лаврову о необходимости поддержать усилия Кофи Аннана и привести сирийский конфликт к завершению. Я понимала, что русские никогда не станут в открытую призывать Асада оставить свой пост, но с нашей помощью Кофи Аннану удалось придумать изящное решение этой проблемы. Он предлагал создать переходное правительство национального единства, которое возьмет на себя всю полноту исполнительной власти. Полномочия этого правительства будут самыми широкими и всеохватными. Однако в его состав не будет входить «тот, чье дальнейшее присутствие и участие подорвет доверие к передаче власти и поставит под угрозу стабильность и примирение». Это было завуалированное условие исключения Асада из данного процесса. Русские хотели, чтобы в тексте были затушеваны разногласия между нами (наше требование: «Асад должен уйти», требование России: «Мы не собираемся заставлять его уходить») и чтобы сирийская сторона сама решала, как с этим поступить.

Лавров занял жесткую линию. Он утверждал, что Россия хочет политического урегулирования, но не стал соглашаться ни с чем, что могло бы сделать это урегулирование возможным. Я подчеркнула, что, если на следующий день в Женеве мы не сможем договориться на основе предложения Кофи Аннана по упорядоченной передаче власти, дипломатические усилия под эгидой ООН окажутся бесполезны, экстремисты получат преимущество, конфликт обострится. Арабы и иранцы будут поставлять еще больше оружия. Межконфессиональная напряженность и растущий поток беженцев будет еще больше дестабилизировать соседей Сирии, особенно Ливан и Иорданию. Я считала, что Асад в конце концов все же падет, но одновременно обрушится и Сирия как государство, да и весь регион в целом. Такой сценарий вряд ли будет служить интересам России и не поможет ей сохранить свое влияние. Но Лавров ни на йоту не изменил свою позицию. Поднимаясь на борт своего самолета, направлявшегося в Швейцарию, я осознавала: необходимо будет по-прежнему оказывать давление на Россию, равно как продолжать убеждать остальные страны подписаться под предложенным текстом заявления.

В Женеве я сначала встретилась с британским министром иностранных дел Уильямом Хейгом и министром иностранных дел Франции Лораном Фабиусом для того, чтобы суммировать, чего мы хотим добиться на конференции. После этого мы с Хейгом провели переговоры с Хамадом бен Джасимом (Катар) и министром иностранных дел Турции Давутоглу, которые настаивали на том, что рассматривать вопрос об оказании военной помощи повстанцам нужно вне зависимости от результатов переговоров в Женеве. Они знали, что Соединенные Штаты и Великобритания не были готовы сделать этот шаг, но хотели, тем не менее, чтобы их мнение прозвучало.

Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун председательствовал на открытии совещания, которое он (оптимистично) называл «Рабочей группой по Сирии» с участием министров иностранных дел пяти постоянных членов Совета Безопасности, а также Турции, Ирака, Кувейта, Катара и Европейского союза. Ни Иран, ни Саудовская Аравия приглашены не были.

В начале встречи Кофи Аннан обозначил свои цели следующим образом: «Мы здесь для того, чтобы согласовать принципы и рекомендации процесса передачи власти политическим путем под контролем самих сирийцев, что соответствует законным чаяниям сирийского народа. Мы здесь также для того, чтобы согласовать действия, которые каждый из нас должен предпринять, чтобы действительно воплотить эти цели в жизнь, при этом четко осознавая последствия невыполнения своих обязательств». Он представил документ, который помог бы закрепить передачу власти, которую он предлагал провести.

Я приветствовала план Кофи Аннана, который прокладывал путь для перехода к демократии и будущему «после Асада». Соединенные Штаты разделяли его стремление к созданию демократической, плюралистической Сирии, в которой будет утверждено главенство законности и уважения всеобщих прав человека и всех групп людей, независимо от этнической принадлежности, веры или пола. Мы также были согласны с тем, что было очень важно поддержать целостность Сирийского государства и его институтов. Особенно необходимо было сохранить некоторое количество подразделений сил безопасности, достаточное для того, чтобы предотвратить в стране хаос, подобный тому, который мы наблюдали в Ираке после падения Саддама Хусейна и роспуска иракской армии и правительства. Я заявила, что для действительной реализации нового соглашения потребуется принятие резолюции Совета Безопасности ООН, в соответствии с которой «при несоблюдении этого соглашения возникали бы реальные и немедленные последствия для соответствующих стран». Кроме того, те страны, которые имели влияние на противоборствующие стороны, должны были оказывать на них давление, чтобы вынудить их принять и поддержать передачу власти. Это означало, что Россия должна была использовать свое влияние на режим, в то время как арабы и Запад должны были поступать аналогичным образом в отношении повстанцев, чтобы все в итоге пришли к согласию по этому пункту.

Мы предпочли бы использовать более жесткие формулировки, чем те, которые предлагал Кофи Аннан по определенным пунктам (например, мы бы предпочли более прямолинейное определение для пункта о том, что Асад обязан покинуть свой пост и страну). Однако в интересах упрощения действий и достижения консенсуса мы согласились принять этот документ в том виде, в котором он был составлен, и призвали все другие государства последовать этому примеру.

Открытая часть международных заседаний, как правило, проходит по заранее определенному сценарию. Каждая страна и организация излагает свою позицию, и это может быть довольно скучно. Активная фаза переговоров обычно начинается, когда пресса покидает зал заседаний. Так было и на этот раз.

Мы покинули церемониальный зал и все вместе собрались в длинном прямоугольном помещении, где Кофи Аннан и Пан Ги Мун сели во главе стола, а министры, каждый с одним помощником, расположились по обе стороны двух стоящих напротив друг друга столов. Эмоции накалились, и на каком-то этапе министры кричали друг на друга и даже стучали по столу. В конце концов шум улегся, когда между мной и Лавровым началась оживленная дискуссия. Собственно, с самого начала было ясно, что все к этому и придет.

В конечном итоге возникло впечатление, что Россия, скорее всего, согласится с идеей передачи власти переходному руководящему органу, если мы сможем оформить ее, правильно подобрав слова. Лавров резко отреагировал на фразу Кофи Аннана о необходимости исключить тех, кто мог бы «подорвать доверие к переходному правительству и поставить под угрозу стабильность и примирение», и упорно отказывался соглашаться с такой формулировкой. Чтобы выйти из этой тупиковой ситуации, я предложила новый вариант, в котором было сказано, что в переходный руководящий орган власти смогут войти как представители правительства, так и оппозиции, избранные «на основе взаимного согласия». В конце концов русские согласились.

В хитросплетениях слов легко заблудиться, но большая часть работы дипломата заключается в словах. Мне было хорошо известно, что именно от правильно выбранных слов будет зависеть, как весь мир воспримет наше соглашение и как оно будет понято на месте событий, в Сирии. Я предложила вариант о «взаимном согласии» как выход, потому что, по сути дела, другого выхода не было: Асад вряд ли бы подошел по этому критерию, оппозиция ни за что не согласилась бы с его кандидатурой. Мы сохранили фразу «вся полнота исполнительной власти» для описания полномочий предлагаемого переходного руководящего органа. Это означало, что Асад и его приспешники будут лишены своих властных полномочий. Чтобы сделать наше соглашение по-настоящему действенным, я приложила дополнительные усилия, чтобы в соглашении было четко оговорено, что сирийская служба безопасности и разведки, наряду со «всеми государственными институтами», будет находиться под контролем переходного руководящего органа. Кроме того, в нем должен был содержаться призыв к тому, чтобы в стране было «высшее руководство, которое внушает доверие обществу» (еще один критерий, которому кандидатура Асада никак не могла соответствовать).

Я настаивала на том, что теперь нам следовало выдвигать на обсуждение в Совете Безопасности так называемую главу VII данной резолюции, которая бы санкционировала жесткие санкции в случае несоблюдения соглашения. Для Лаврова это условие было неприемлемо, но он согласился использовать влияние России для поддержки плана Кофи Аннана, а также подписал вместе со всеми документ, где излагались те условия, по которым были достигнуты договоренности. Затем мы покинули зал заседания, чтобы объявить о достигнутых договоренностях.

Неприятности начались почти сразу же. Пресса упустила ясный и простой смысл выражения «на основе взаимного согласия» и трактовала его как признание того, что Асад сможет остаться у власти. Газета «Нью-Йорк таймс» опубликовала мрачный репортаж под заголовком «Переговоры завершились составлением плана по Сирии, но не по отставке Асада». Лавров приложил все усилия, чтобы подлить масла в огонь таких толкований. «Не делается никаких попыток навязать какой-либо переходный процесс, — заявил он журналистам. — Нет никаких предварительных условий для переходного процесса и попыток отторгнуть какую-либо группу от этого процесса». Формально это было верно, но по сути это была беззастенчивая ложь.

Кофи Аннан, однако, парировал уловку Лаврова. «Я сомневаюсь, что сирийцы, которые так беззаветно боролись за свою независимость, чтобы самостоятельно выбирать свое руководство, будут готовы избрать на эти должности людей, у которых руки в крови», — сказал он. Я поддержала его: «То, чего нам удалось здесь достичь, — это развеять миф о том, что [Асад] и те, у кого руки в крови, смогут остаться у власти. В соответствии с выработанным планом режим Асада должен уступить место новому переходному руководящему органу, который будет иметь все полномочия власти». Со временем оппозиция и гражданские лица в Сирии осознали, что именно в этом заключалась суть женевского коммюнике: это был план по отстранению Асада от власти.

* * *

То лето было тяжелым для Сирии. После подписания соглашения в Женеве на заседании ООН Россия в итоге отказалась поддержать главу VII принятой резолюции или использовать какие-либо реальные рычаги давления на Асада. Это было весьма досадно, но неудивительно.

В августе Кофи Аннан ушел с поста спецпосланника с чувством глубокого неудовлетворения.

— Я сделал все возможное, но иногда даже все возможное — этого недостаточно, — сказал он мне.

— Я не знаю, что еще вы могли бы сделать, учитывая непримиримую позицию России в Совете Безопасности, — ответила я. — Я не могу себе представить, как можно было бы сделать больше того, что мы сделали. По крайней мере, в Женеве у нас была основа, но наши соперники были просто непоколебимы.

Между тем число жертв в Сирии возросло до десятков тысяч человек, а кризис продолжал углубляться и выходить из-под контроля.

Я испытывала все большее разочарование, но продолжала вести свою линию. Когда мы натолкнулись на стену враждебности России в ООН, я стала оказывать давление по направлениям, не связанным с ООН, проводя новые совещания «Друзей Сирии», в число которых теперь входило уже около ста стран. Самой большой проблемой было убедить все стороны (Асада и его российских и иранских покровителей, с одной стороны, повстанцев и арабские государства, с другой), что добиться решающей победы военным путем невозможно и что им нужно все внимание сосредоточить на достижении урегулирования дипломатическими средствами. Это, как показало время, потребовало немало тактичных и неустанных усилий — и оказания давления. Соединенные Штаты и наши партнеры постепенно расширяли санкции в отношении режима Асада. Мы «заморозили» его активы, ввели запреты на поездки, ограничили торговые операции. Сирийская экономика находилась в состоянии неконтролируемого падения. Но поскольку Россия и Иран продолжали финансировать военные действия Асада, бои на территории Сирии продолжались.

Асад активно использовал авиацию и начал обстреливать повстанцев ракетами «Скад», чтобы подавить их сопротивление, что привело к новым жертвам среди мирного населения. Оппозиция, несмотря на все усилия европейцев, арабских стран и США, оставалась разрозненной. С марта 2012 года мы стали поставлять повстанцам помощь, не связанную с поставками оружия, в том числе коммуникационное снаряжение и сухие пайки. Но другая сторона получала помощь оружием и военным инструктажем, и это приходилось учитывать. Раздавались голоса (особенно много их было в рядах сирийской оппозиции), которые призывали нас оказать поддержку так же, как мы поддержали ливийских повстанцев. Но Сирия — это не Ливия.

Режим Асада оказался гораздо более живучим, чем режим Каддафи, у него оказалось очень много сторонников среди основных групп населения, больше союзников в регионе, полноценная армия и гораздо более надежные средства ПВО. В отличие от Ливии, где повстанческий Переходный национальный совет контролировал обширные территории в восточных районах, в том числе Бенгази, втором по величине городе, оппозиция в Сирии была плохо организована и рассредоточена. Оппозиционеры изо всех сил пытались удержать территорию и объединяться вокруг единой командной структуры. Было еще одно очень важное отличие: Россия блокировала любые действия ООН по Сирии, в значительной степени препятствуя повторению ливийского сценария.

В первые дни боев многие предполагали, что падение режима Асада было неизбежным. Ведь в предыдущих подобных событиях руководители Туниса, Египта, Ливии и Йемена — все без исключения покинули свои посты. Трудно было представить, что после таких кровопролитных боев, почувствовав вкус свободы, сирийский народ так просто успокоится и вновь примет диктаторское правление. Однако теперь, когда пошел второй год гражданской войны, казалось все более вероятным, что Асад сможет удержаться у власти, даже если бы это значило, что страна распадется на части и начнется повсеместный разрушительный межконфессиональный конфликт. Сирия могла оказаться в длительном и кровавом тупике. Либо она могла перестать существовать как государство, поскольку правительственные структуры рушились, а за этим последовал бы хаос. И чем дальше затягивался конфликт, тем больше становилась опасность, что нестабильность в Сирии приведет к дестабилизации положения в подверженных нестабильности соседних странах, таких как Иордания и Ливан, и еще больше возрастала вероятность того, что экстремисты хотели бы заручиться поддержкой внутри Сирии.

Я стала называть Сирию «дурной» проблемой. Этот термин обычно используют эксперты по планированию для описания особо сложных задач, в которых стандартные решения и подходы неприменимы. «Дурные» проблемы редко имеют правильный ответ. На самом деле они представляют такую сложность и «зловредность», потому что каждый следующий вариант их решения оказывается хуже предыдущего. Именно это, во все большей степени, стало проявляться в Сирии. Если ничего не предпринимать, весь регион вскоре постигнет гуманитарная катастрофа. Если начать военное вмешательство, был велик риск открыть ящик Пандоры и завязнуть в очередной бесконечной войне, как в Ираке. Если направить военную помощь повстанцам, вскоре это оружие может оказаться в руках экстремистов. Если продолжать использовать чисто дипломатические способы решения конфликта, то они будут наталкиваться на российское вето. Ни один из этих подходов не давал большой надежды на успех. Однако нам приходилось продолжать наши усилия.

Когда стало ясно, что Женевские соглашения зашли в тупик, мы с другими сотрудниками команды по вопросам национальной безопасности в администрации Обамы начали всесторонне рассматривать вариант, при котором мы бы поддерживали и обеспечивали всем необходимым тщательно отобранные и обученные подразделения умеренных сирийских повстанцев, которые были бы достаточно надежны, чтобы им можно было доверить американское оружие. Такой подход таил в себе реальные риски. В 1980-х годах США, Саудовская Аравия, Пакистан вооружили афганских повстанцев, которых называли «моджахеды». Они помогли положить конец советской оккупации в своей стране. Некоторые из этих бойцов, в том числе Усама бен Ладен, организовали «Аль-каиду» и обратили свои взоры на объекты в странах Запада. Никто не хотел повторения такого сценария.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.