Разуваться в партизанском отряде было запрещено Кононович Анатолий Леонтьевич, 1928 г. р

Разуваться в партизанском отряде было запрещено

Кононович Анатолий Леонтьевич, 1928 г. р

Я воевал в партизанском отряде имени Суворова. В настоящее время живу в Минске.

В деревнях было сложно жить, потому что немцы налетали на деревню и уничтожали ее. Перешли в лес. Этот лес был пересеченный, с болотом. Потому что, если бы ровный был, то танки могли бы до нас добраться…

Рыли землянки. Лес на месте был, его брали кругляком. Бревна никто не тесал, только ветки и сучья обрубали. Клали одно на другое, связывали, брали в замок такой… Землянки были длинные такие, чтобы можно было коридорчик иметь, а рядом – нары, из бревен поменьше. На них и спали.

Землянки маскировались так, чтобы сверху смотрелось как земля, чтобы ничего не было видно. Сделали накат – засыпали землей, сделали крышу – уложили дерном, ветками, чтобы сровнять ландшафт… К тому же надо было сделать так, чтобы с потолка в глаза не сыпался песок. Пошли в деревню, насобирали у крестьян радюшек[23], подбили ими потолок, и песок перестал сыпаться. Правда, до тех пор, пока не высох. Землянка же отапливалась, бочка железная стояла, вывели камин наружу. Топили. И песок высох, стал мелким и начал просыпаться через эту радюшку.

Под кухню приспособили шалаш такой. Помню как-то зимой пришли с задания. Голодные же все. А в этом шалаше корову подвесили. Мы топором кусок этой говядины отрубили, порубили на мелкие кусочки, с луком перемешали, зажарили на сковороде эти котлеты без сала и без хлеба и соли съели…

Спали не раздеваясь. Вот как надел этот кожух, так его зимой таскаешь каждый день и летом бросить не можешь. Потому что брось – другого не будет, а зима снова придет. Значит, человек все время должен эту тяжесть носить. А температура тридцать градусов летом, и тридцать градусов зимой.

Спали не раздеваясь. Вот как надел этот кожух, так его зимой таскаешь каждый день и летом бросить не можешь. Потому что брось – другого не будет, а зима снова придет. Значит, человек все время должен эту тяжесть носить. А температура тридцать градусов летом и тридцать градусов зимой.

Разуваться запрещалось даже в отряде. Все время в обуви. Если удавалось где-то снять сапоги, просушить портянки, то сразу опять надевай… Все время в обуви.

Вши донимали. Сначала же никто не мылся! Я до 43 года вообще в хате нигде не был! Так мы как делали: рубашку над костром крутили, вши трещат и падают в огонь. А вот с кожуха вшу не выгонишь никаким образом. Единственный выход – зарыть кожух в землю, а краешек небольшой оставить снаружи. Вши со всего кожуха соберутся на него. Потом взял топориком отрубил этот кусок полы – и в огонь. Все, откапывай кожух, какое-то время проходишь…

….Это было в начале марта 44 года, освобождение скоро, а у нас тиф начался в отряде. И я тоже в землянке лежал, вторым, кажется, заболел. Заходит комиссар и говорит врачу – он с ней жил, как с женой: «Мария, собирай все свое, мы должны уходить, немцы наступают на наш лагерь с танками». И она ему: «А этих куда?» Он: «Этих придется взорвать». Я притаился. Решил молчать… В это время где-то вдалеке взрыв – один, другой… Кто-то прибежал, говорит: отбой, немцы не пошли дальше, они потеряли 3 танка. Так я остался жить.