Глава третья Гкчп и просчеты руководства КГБ

Глава третья

Гкчп и просчеты руководства КГБ

Члены ГКЧП имели легитимные властные полномочия, причем огромные, намереваясь устранить разрушительную политику Горбачева. Но что же случилось с лицами, взявшими на себя огромную долю ответственности за судьбы страны?

Зная в какой-то мере практически всех членов ГКЧП (а они были известными в стране государственными деятелями), у меня не возникает сомнений в их благородных побуждениях по спасению страны от грозящей гибели. Но создание чрезвычайного органа управления без высшей законодательной власти, тем более с привлечением всех силовых министров, введением в столицу военизированных подразделений, не повлекло за собой ни поддержки со стороны депутатского корпуса, ни общенародных демонстраций под красными знаменами.

Рассматривая ошибки ГКЧП, многие отмечают неорганизованность, непопулярность и нерешительность всей команды, которая пыталась навести порядок в государстве. ГКЧП появился как коллективный орган. Кто же из его членов являлся главным?

Главная функция ГКЧП, — отмечал О. Бакланов, — заключалась в том, чтобы созвать Верховный совет и принципиально рассмотреть сложившуюся в стране ситуацию из-за раскольнических действий российского руководства. Если бы А. Лукьянов собрал депутатов сразу же, а не откладывал до 26 августа, то задача ГКЧП не допустить развала СССР была бы решена. Лукьянов оценивал создание ГКЧП как неподготовленную и плохо организованную отчаянную попытку сохранить Советский Союз единым государством. И ничего больше за созданием ГКЧП не стояло.

Г. Янаев в первые же дни с огорчением констатировал, что ГКЧП никто не поддерживает.

— Не все так плохо, — возразил ему Крючков.

— Мне докладывают так, как есть в действительности, — заметил вице-президент, с удивлением посмотрев на Крючкова.

— Вот и неправильно делают. Надо докладывать то, что надо, а не то, что есть.

Премьер-министр В. Павлов, оценивая свою деятельность в принятии чрезвычайных мер, отмечал, что с первых дней ГКЧП, по сути, самораспустился.

Министр обороны Язов говорил: «Конечно, если бы люди имели тот опыт, который получили за прошедшее десятилетие: безработица, национальные конфликты, разделение на кучку богатых и море бедных, — они бы поддержали нас. Но тогда никому не могло присниться в страшном сне…»

Неуправляемость и несогласованность действий проявились уже в первые часы деятельности ГКЧП, когда начались сбои: лидеры России Ельцин, Хасбулатов заявили о нем как о «незаконном и не имеющим конституционной силы». «Если бы не команда Ельцина, поднявшая демократическую волну, все бы прошло относительно спокойно. Ну, пошумели бы на Западе и успокоились. Что было бы хуже для страны? Теперь уже трудно сказать однозначно. Развал Союза одинаково больно ударил по всем народам. И в результате мы имеем наглую, беспардонную гегемонию США». Это оценка народного депутата СССР М. Полторанина, тогда заместителя председателя правительства России.

Мне хорошо были известны содержание переговоров и распоряжения генерала армии Варенникова во время пребывания в Киеве, хотя формально он не входил в состав членов ГКЧП. Каких-либо противоречащих интересам Украины действий он не предпринимал. Что Варенников предлагал сделать, с тем руководство республики согласилось. В эти дни он был единственным контролером от ГКЧП из Москвы; союзные КГБ и МВД своих представителей в республику не посылали. Как умный стратег, он посмотрел на развивающуюся ситуацию на Украине и на следующие сутки улетел в Москву.

Во время пребывания в Киеве Варенников направил в адрес членов ГКЧП пять шифротелеграмм, в которых объективно информировал о положении на Украине: никаких эксцессов в республике не произошло, обстановка осталась спокойной. Ему не нравилось бездействие в Москве, и в одной из шифровок он написал: «Оценивая первые сутки, пришел к выводу, что большинство исполнительных структур действует крайне нерешительно и неорганизованно. Совершенно необъяснимо бездействие в отношении деструктивных сил, хотя накануне все было оговорено. На местах мы ничего не можем, например объяснить гражданским руководителям и военнослужащим причины аморфного состояния в Москве. Идеалистические рассуждения о «демократии» и о «законности действий» могут привести к краху с вытекающими тяжелыми последствиями лично для каждого члена ГКЧП и лиц, активно их поддерживающих».

Варенников пытался связаться с Крючковым и Язовым, но не смог их найти. Он дозвонился из Киева до КГБ и в беседе с заместителем председателя В. Пономаревым «довольно возбужденным голосом» просил помочь переговорить с указанными руководителями. «При этом возмущался, что нет конкретных действий и что промедление смерти подобно».

Крючков заварил кашу, оказался в числе инициаторов образования ГКЧП, начиная от подготовки документов до сбора его членов на конспиративном объекте органов госбезопасности, но фактически не довел дело до конца.

На прямые вопросы журналистов Варенникову: «Какую позицию занимал в те дни председатель КГБ СССР Крючков?» — он отвечал: «В том-то и беда, что Крючков, по сути, от всего самоустранился. И не он один. Еще когда 11 августа мы обсуждали вопрос о том, кто же полетит в Крым к Горбачеву, меня удивила позиция большинства наших высших руководителей. Речь шла о судьбе государства, о судьбе народа. А они предпочли переложить ответственность на в общем-то второстепенных лиц. Ну почему бы не полететь в Форос тому же Крючкову? Или Язову, Павлову, Лукьянову? В их руках были сосредоточены реальные рычаги власти. Им и карты в руки. А они показали свою полную несостоятельность». Среди членов ГКЧП начинались взаимные обиды и обвинения друг друга. Крючков обвинил Язова в преждевременном выводе войск из Москвы. Вместе с тем неоправданность ввода в Москву бронетехники поняли уже на второй день, когда министр обороны вышел из игры, заявив, что в «этих авантюрах участвовать не будет».

Министр обороны Язов, анализируя причины неудачи, отмечал: «Еще одна ошибка: многие вопросы должна решать не армия, другая организация. КГБ не взял на себя ни одной функции, ни одной не выполнил».

Крючкова многие характеризовали как деятельного человека, располагающего отличной подготовкой и практикой, а также обладающего блестящим аналитическим умом. Но как руководитель органа госбезопасности, владеющий огромным объемом разносторонней информации о положении в стране, он не сумел спрогнозировать развитие событий. В мирных и благоприятных условиях развития страны он проработал большую часть в аппарате Андропова и в «лесу», где располагалась штаб-квартира советской разведки. Наблюдая за высказываниями главных гэкачепистов, может быть, следует согласиться с Президентом Горбачевым, который жаловался, что положиться на Крючкова и Язова нельзя. «Ничего не могут толком сделать… И провалят любое дело».

Когда Крючкова назначили председателем КГБ СССР, по рекомендации Щербицкого я пригласил его посетить республику, считая, что такое высокое должностное лицо обязано знать не только проблемы страны, но и внутренние заботы союзных республик. Однако Крючков не проявил особой заинтересованности в посещении Украины, отреагировал кратким ответом, что у него много других важных дел, «надо разобраться с Афганистаном, а потом будет видно». Оставаясь чисто кабинетным руководителем, он не принял повторного приглашения, теперь от самого Щербицкого. Насколько я помню, за все время руководства КГБ Крючков не побывал ни в одной союзной республике.

Как считал Варенников, в условиях грядущего развала государства для его защиты, конечно же, нужен был железный Феликс Дзержинский или Владимир Семичастный. На одной из частных встреч Семичастный делился со мной и моими коллегами М. Нейматовым и А. Меркушиным, как решительно с его стороны происходило свержение с занимаемого поста Хрущева. Осуждая ГКЧП, он отмечал, что в те августовские дни вице-президент, премьер, председатель КГБ, министр обороны продемонстрировали полную организационную беспомощность. Семичастный расценивал ГКЧП как узкую группировку, которую легко можно было обвинить в заговоре, путче и отправить за решетку. Сотрудники КГБ СССР подтверждали нерешительность Крючкова в августовские дни, который находился в растерянности и «плыл по течению событий». Он показал низкий профессионализм, оказался неспособным просчитать последствия.

Мне кажется, что в своей книге «КГБ, ФСБ, взгляд изнутри» Иосиф Леган (бывший сотрудник УКГБ по Закарпатской области) подробно изложил происходящее в центральном аппарате КГБ в дни ГКЧП. Будучи ответственным работником Инспекторского управления КГБ СССР, Леган отмечает, что сотрудники воспринимали Крючкова как жесткого руководителя. Но вместе с тем «как только пришлось возглавить ГКЧП, Крючкова парализовало, и он потерял волевые качества, а как показали события августа 1991 года — никогда их не имел. За действия, если бы они были, членов ГКЧП уважали бы, хвалили. Но Крючкова нужно осуждать за бездействие, которое можно квалифицировать, скорее всего, как возможное преступление».

23 августа на последнем в истории советского периода заседании Коллегии КГБ СССР многие члены и участники выступили с осуждением провалившего заговора со стороны ГКЧП, признали утратившими силу указания, подписанные Крючковым о поддержке органами безопасности чрезвычайного положения. Первый заместитель председателя КГБ СССР Грушко высказал мнение о том, что введение чрезвычайного положения в стране оказалось, с одной стороны, запоздалым и нерешительным шагом, а с другой — излишне спонтанной, непродуманной акцией, чуть ли не жестом отчаяния. «Я сочувствовал гэкачепистам, хорошо понимал, что ими движет, но был уверен, что ГКЧП не выживет», — так расценивал ситуацию тех дней заместитель председателя КГБ СССР Шебаршин.

Я хочу подчеркнуть, что на это заседание Коллегии КГБ СССР меня и начальника Ленинградского УКГБ Куркова как ее членов в Москву не пригласили. Начальники управлений не могли понять, что происходит и как поступать в этой ситуации сотрудникам КГБ. Все сидели и ждали. А время работало против ГКЧП. Наверное, это самая откровенная оценка бездействия руководства КГБ СССР, бездарно втянувшего органы безопасности страны в политическую авантюру. Отсутствие должной решительности в своих действиях члены ГКЧП объясняли тем, что для подготовки, обоснования и разъяснения своих задач и целей у них было слишком мало времени, поэтому они вполне резонно полагали, что более жесткие меры могут дать обратный эффект. Повторюсь, Крючков заявлял, что ГКЧП допустил серьезную ошибку, не раскрыв с самого начала народу глаза на то, какая опасность надвигается на нашу страну. Люди тогда многого не знали, они были сбиты с толку демократической демагогией. Запоздалое понимание постигших последствий — это какая-то наивность самого Крючкова, не разъяснившего даже своему мощному коллективу, тогда способному выполнить самые сложные (но законные) задачи, поставленные ГКЧП. Он признается, что главным была необходимость избежать силового противостояния, кровопролития и жертв, и как только реальная опасность возникла, Комитет по чрезвычайному положению немедленно прекратил работу.

Продолжает существовать версия, что Крючков понимал безнадежность применения силовых методов, не давал команд действовать, тем самым пытался смягчить последовавшие удары по сотрудникам госбезопасности. Во время августовских событий он якобы намеренно опирался на наиболее приближенный круг, остальные подчиненные ничего не знали о его планах. Мне не известны действительные намерения Крючкова, но думаю, что это оправдательная версия больше для следствия. Он прекрасно представлял себе, в каком тяжелом положении оказались, как были раздавлены органы госбезопасности в социалистических странах Восточной Европы. После ГКЧП в отношении многих сотрудников КГБ наступил настоящий произвол, над ними пытались расправиться как над «противниками демократии»; многие из нас тяжело переживали наступившее критическое состояние общества, отразившееся для многих на сугубо личном положении.

Оценку своим действиям Крючков дал в письме на имя Бакатина: «Обращаюсь к Вам… и через Вас… к коллективу КГБ со словами глубокого раскаяния и безмерного переживания по поводу трагических августовских событий в нашей стране и той роли, которую я сыграл в этом. Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление… Осознаю, что своими преступными действиями нанес огромный ущерб Отчизне. Комитет безопасности ввергнут по моей вине в сложнейшую и тяжелую ситуацию».

Тем обиднее осознавать, что после поражения ГКЧП многое в дальнейшей жизни страны пошло прахом, а в качестве чуть ли не главных виновных в «государственном перевороте» пытались назвать сотрудников КГБ.

С ликвидацией союзного КГБ ломались судьбы многих сотрудников госбезопасности, преданно служивших стране и закону. Многие из них оказались вне своих родных мест, притесняемые новыми «демократическими» властями. Народный депутат СССР, председатель КГБ Туркмении Петр Архипов, родственные корни которого в Литве, не мог вернуться на Родину. Заслуженный чекист, много лет проработавший в резидентурах в капиталистических странах, территориальных органах Литовской ССР и Чечено-Ингушской АССР, не имел возможности выехать из Ашхабада, личный багаж вынужден отправить окружным путем через Каспийское море в Азербайджан, оттуда в Москву.

Обстановка вокруг сотрудников КГБ в связи с последствиями уничтожения КГБ была тяжелой. На жительство в Украину мною было принято несколько семей сотрудников советского КГБ Литвы. У себя дома они оказались лишними, подвергались люстрации и нападкам. В Прибалтике не щадили ветеранов, которые участвовали в борьбе с фашизмом и послевоенным бандитским вооруженным подпольем — «лесными братьями».

Молодого и талантливого Павла Маснева, сотрудника КГБ Литвы, я взял в Киеве к себе референтом. Он стал гражданином независимой Украины, после ГКЧП вынужден был уволиться из органов, окончил экономическую академию и как специалист со знанием литовского языка стал советником посольства Украины в современной Литве.

Так ломались и так формировались личности.

Тревожные и разрушительные события коснулись сотрудников КГБ Украины после ГКЧП, но особенно волнующа судьба десяти оперативных работников, оказавшихся в горячих точках. По разнарядке из Москвы они направлялись в распоряжение органов госбезопасности Азербайджана и Армении для участия в локализации вооруженного конфликта в Нагорном Карабахе. В числе уезжающих чекистов Украины все оказались добровольцами; перед их отъездом я встретился с ними в Киеве, сказал слова напутствия и вручил каждому памятный подарок — наручные часы. Запомнил сотрудника Днепропетровского управления КГБ Лебедева, ставшего начальником горотдела КГБ в Сумгаите после трагических событий. Он пользовался заслуженным авторитетом среди жителей города, избирался депутатом Верховного совета Азербайджанской ССР. Поддерживаю дружеские отношения с Владиславом Гасумяном, бывшим оперативным сотрудником из Ивано-Франковска. Он исключительно с положительной стороны зарекомендовал себя на Кавказе, затем на работе в Министерстве безопасности России. В последующем он стал одним из первых руководителей ведомства Госрезерва России.

К сожалению, я не смог отследить судьбу остальных достойных украинских чекистов, направленных в горячие точки страны незадолго до ГКЧП.

Последствия развала страны затронули не только действующих сотрудников КГБ, но и нашу будущую смену — молодых курсантов учебных заведений органов госбезопасности. В их числе был Павел Астахов, ставший известным адвокатом, телеведущим программ на правовую тематику на центральном ТВ. Он окончил учебу в Высшей школе КГБ СССР и вспоминает о себе и молодых офицерах: «Нас называли горбачевским набором, мы были уже совсем другие: обсуждали выступление Ельцина на XIX партийной конференции, когда он выходил из партии, ругали партию, правительство, соцстрой, чего всего несколькими годами раньше в этих стенах было бы просто невозможно представить. На выпуск молодых сотрудников пришлись ГКЧП и развал СССР, поэтому половина курса осталась без Родины, и после распада страны в Молдавии, Прибалтике, закавказских республиках и так далее выпускников Высшей школы КГБ уже никто не ждал. Когда я увольнялся из системы, честно сказал, что на зарплату, которую мне предлагают, со своей семьей я прожить не смогу, и уволился из органов переводом в народное хозяйство».

Подобная судьба постигла выпускников военных и пограничных училищ, оказавшихся в трудном положении после ГКЧП.

На закате советской власти социалистическое общество подошло к глубокому политическому и экономическому кризису: коммунистическая идеология и вера в светлое будущее были разрушены, а только силовыми методами страну удержать было невозможно. В экономической сфере нарастали недовольство и недоверие к коммунистической риторике на фоне пустых прилавков. Начальник экономического управления, член Коллегии КГБ СССР Н. Савенков во все возможные адреса направлял тревожные записки о том, что жители Москвы уже несколько месяцев не могут отоварить талоны на продукты самой первой необходимости. На Украине с продуктами получше: правительство вводило ограничительный порядок вывоза товаров за границы республики. Для населения изобрели купоны, так что сосед-белорус не мог без них ничего приобрести на украинской территории. КГБ Украины «зверствовало» на государственной границе, не допуская незаконного вывоза товаров за рубеж. Ивашко (небывалый случай!) на Пленуме союзного ЦК КПСС упомянул положительную работу КГБ республики, предотвратившего вывоз за границу продуктов питания и других товаров на несколько миллиардов рублей.

Благодаря политике горбачевской перестройки к политической власти пришли новые люди, но многие из них оказались разрушителями страны. На протяжении многих лет некоторые из них безнаказанно и целеустремленно, злоупотребляя вседозволенностью и гласностью, призывали к изменению политической системы в стране, саботировали принимаемые решения по преодолению национальных, экономических, идеологических противоречий, провоцировали недовольство народа.

У новых правителей проявлялись негативные качества: лицемерие, приспособленчество, корысть, удовлетворение личных интересов, отсутствие ответственности перед страной и народом. Когда распался великий Союз, они с радостью разъяснили простому люду, что социализм противоречит самой природе человеческого общества, а вот рыночный капитализм — вершина желаемого общественного развития.

Ну и что достигнуто при рыночных отношениях? Бандитский олигархический капитализм при бывших коммунистических лидерах Ельцине и Кравчуке или бюрократический, коррупционный государственно-монопольный капитализм при советских разведчике Путине и пограничнике Ющенко?

История в веках не забудет, что Советскому Союзу самим развитием мировой цивилизации было предопределено осуществить социальный эксперимент — реализовать идеи построения социалистического общества. Он выдержал многие испытания и бедствия в семидесятилетнем отрезке истории: пережил Гражданскую войну и иностранную интервенцию, одержал героическую победу над фашистским игом в Великой Отечественной войне, выстоял в экономической блокаде, гонке вооружений во имя мира, в новой «холодной войне». Не выдержал одного: предательства идеалов построения социализма со стороны правящей компартийной элиты.

С развалом Союза нарушился баланс прежнего мирового и внутреннего равновесия: порождено множество войн и конфликтов, погружены в нищету народы бывших союзных республик.

Ну, а что же система государственной безопасности? Комитет подвергался такой же дезорганизации, разрушению, как и советское общество. К такому же кризисному состоянию он подошел в связи с длительным отсутствием законов, регулирующих правовую основу его деятельности, вместо цитировавшихся установок съездов и пленумов ЦК партии и ведомственных инструкций, которые перестали отвечать велению времени. Строгая подчиненность, жесткая зависимость и взаимосвязь со структурами правящей КПСС сыграли свою роковую роль в жизнедеятельности и уничтожении КГБ. В центре при Горбачеве и Крючкове проявилась опасность постановки и выполнения органами безопасности задач, которые выходили за рамки законности и компетенции, использования КГБ как орудия внутрипартийной борьбы, особенно в организации притеснения неугодных им оппозиционных лиц в своих же партийных рядах.

Политиканство и непосредственное участие высшего руководства КГБ СССР в попытке дворцового переворота отрицательно сказались на авторитете органов государственной безопасности, нарушили уверенность личного состава в правоте дела, которому добросовестно служили многие из нас. Отсутствие действенных механизмов контроля со стороны законодательной власти, не говоря о каком-либо гражданском контроле, принижение Крючковым роли Коллегии в августе 1991 года повлекли последствия, послужившие вынесению вполне ожидаемого решения, записанного комиссией С. Степашина, — уничтожить КГБ.

И еще важный момент: руководство КГБ, в том числе и я в союзной республике, много говорили о необходимости внедрения демократических перестроечных требований в повседневную практику КГБ, но, к сожалению, оказались неспособными к быстрым трансформациям в условиях резкого обострения и изменения политической и оперативной обстановки. Необходимо было спешить, не отставать от жизни, но она для

КГБ складывалась в последние годы так, что в Верховном совете СССР закон об органах госбезопасности мурыжился два года, прежде чем был принят. Может быть, сознательно, как и непринятое положение о КГБ при Чебрикове?

Больно осознавать, что к негативным последствиям, пусть в косвенной мере, я оказался причастен.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.