ГЛАВА 7. Работа в Центре (январь 1943 - май 1945 г.)

ГЛАВА 7. Работа в Центре (январь 1943 - май 1945 г.)

После расформирования фронтовых органов агентурной разведки в декабре 1942 года в Москву за назначением прибыли сотни командиров и политработников, ранее работавших в РО фронтов в агентурных, диверсионных отделениях, разведшколах, разведпунктах, отделениях оперативной техники, радиоузлах, агентурных отделениях РО армий. Отдел кадров ГРУ работал круглосуточно, распределяя прибывающих на укомплектование вновь создаваемых двух агентурных баз и 2-го управления оперативной разведки, специально сформированного в системе ГРУ для руководства этими базами, подбора и подготовки разведчиков и агентов в Центре и их заброски в тыл противника. Новая система не имела четкого положения 6 работе. Функции баз, как центров агентурной подготовки разведчиков, достаточно продуманы не были, материальные средства и техника, в том числе и авиационная, а также радио, оставляли желать много лучшего. Созданная центральная разведшкола ГРУ (начальник - полковник В.И. Коновалов, начальник учебного отдела - майор И.В. Махонин), рассчитанная на массовую подготовку разведчиков, радистов и резидентов в возможно короткие сроки, спешно развернула свою работу, но она не могла удовлетворить потребности в кадрах, ранее готовившихся десятком фронтовых разведшкол. Кроме того, централизованный подбор и подготовка людей за тысячи километров от мест их будущей работы затрудняли учет национальных особенностей различных направлений фронтов, где возникала потребность в представителях национальностей от лопарей до чеченцев, отрывали будущих разведчиков от конкретных деталей агентурной обстановки, лучше известной офицерам фронтовых разведорганов. По-прежнему слабым местом оставалась радиоподготовка, требовавшая в лучшем случае нескольких месяцев изнурительной тренировки в технике передачи и приема на слух. Школа получила в качестве «полуфабрикатов» добровольцев-связистов, как правило девушек, из горьковского 46-го полка ОСНАЗ, где они в казарменных условиях проходили предварительную подготовку, отлично знали друг друга, что не способствовало конспиративности в их будущей работе.

Коренная ломка всей системы разведки в самый разгар войны вызвала всеобщее удивление не только у офицеров этой службы, но и у всех командиров, в той или иной мере соприкасавшихся со штабной службой в звене армия-фронт. Не ясны были причины, ставшие известными несколько позже.

По мнению руководства ГРУ, возглавляемого в ту пору дивизионным комиссаром И. И. Ильичевым, агентурная разведка на фронтах и в армиях была слабо оснащена технически, велась недостаточно квалифицированными кадрами, имела много провалов в тылу, была засорена провокаторами и полностью своих задач по информации командования фронтами о положении в оперативном тылу немцев не решала. По замыслу ГРУ, для устранения этих бед нужно было запретить фронтовым и армейским разведорганам вести агентурную разведку и всю работу по подбору, подготовке, засылке в тыл противника разведчиков и агентов и руководство ими, а также информацию фронтов по добываемым агентурным путем сведениям осуществлять централизованно силами ГРУ. Был намечен поистине мудрый способ излечить больную голову путем ее отсечения.

Ильичеву удалось убедить Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, чрезмерно загруженного сложнейшими вопросами руководства войною, чтобы в деталях разбираться с такими частностями, как разведка, в рациональности такой реформы. Реорганизация была проведена в кратчайшие сроки, без предварительной проверки этой новой структуры на каком-либо отдельном фронте, при полном отсутствии возможностей ГРУ сразу обеспечить фронты текущей информацией о противнике.

Приказ о ликвидации фронтовых агентурных органов был отдан в самый ответственный момент начала нашего общего наступления под Сталинградом, подготовки Ленинградского и Волховского фронтов к прорыву блокады Ленинграда, наступления нашей Северной группы Закавказского, Северо-Кавказского, Юго-Западного и Калининского фронтов. Дезорганизация разведки в этот период весьма отрицательно сказалась на боевой деятельности войск и явилась объективно причиной больших потерь, поскольку штабы фронтов в этот период нужной информации о противнике не получали.

В процессе осуществления этого непродуманного решения, навязанного армии в самый ответственный момент войны, разведка потеряла сотни подготовленных агентурных работников низового звена, значительную часть агентуры в тылу противника и на подготовке во фронтовых разведывательных школах, опытных маршрутников и связников, направленных в соответствии с приказом на пополнение войск.

С учетом организационного периода в ГРУ с 20.12.42 года командующие фронтами практически остались без оперативной информации о положении в тылу противника. Получаемые в ГРУ сведения от бывшей фронтовой агентуры после их обработки в информационном управлении зачастую пересылались фронтам с таким запозданием, что они теряли свою актуальность. Терялась оперативность в руководстве агентами и постановке им заданий. Оперативные офицеры в Центре не были в курсе изменений агентурной обстановки, ранее поступавших к ним напрямую. К примеру, разведчик в занятом немцами Пушкино под Ленинградом радировал о перебросках живой силы противника.

Сведения принимал центральный радиоузел под Москвой. Они расшифровывались, обрабатывались в информационном управлении ГРУ и в обобщенной сводке передавались в штаб Ленинградского фронта, где они практически, как устаревшие, не могли использоваться. В то время как раньше они получались непосредственно заинтересованной в них инстанцией и были бы срочно доложены для принятия необходимых мер командующим фронтами в любое время дня и ночи.

Выдумка Ильичева, вызванная, очевидно, или его карьеристскими соображениями, стремлением командовать разведкой в «глобальном» масштабе, или военной неграмотностью, а может быть, и тем, и другим вместе взятыми, явилась неплохим подарком немцам.

При проведении реорганизации я, в числе прочих офицеров разведки, был назначен помощником начальника 4-го отдела 2-го управления ГРУ и приступил к знакомой работе по подбору, подготовке и отправке разведчиков и агентов в тыл противника. Практически ничего не изменилось. Осталась та же техника, те же методы работы, те же кадры исполнителей. Несколько сложнее стало лишь решать различные организационные вопросы. Если раньше с мандатом, подписанным командующим фронтом или начальником его штаба, в полосе фронта можно было практически командовать и приказывать, то в новых условиях затрачивалась масса времени на всевозможные согласования и увязки вопросов с местными и центральными органами власти, которые на удалении от фронта сохранили все свои прерогативы, и пренебрегать ими не позволяли никому, в особенности когда это касалось изъятия из какого-либо учреждения нужных нам кадров.

Ведал я западным направлением, и поэтому кадры для дополнительной подготовки и отправки в тыл получал непосредственно в центральной школе. Разведчики и агенты для юго-западного направления готовились на саратовской базе и, как правило, оттуда непосредственно направлялись к месту разведки. Усложнилась процедура переброски людей. В 1943 году с подмосковных аэродромов на самолетах того времени до нужных нам пунктов дотянуть было невозможно, и отправка людей в тыл обычно проводилась с так называемого «подскока» - аэродрома в прифронтовой полосе, где самолет («Ли-2» или «Си-47»), прибывший из Москвы с разведчиками и оперативным грузом, дозаправлялся, уточнялась погода по трассе, давались последние распоряжения, и самолеты ночью уходили на задание с тем, чтобы после десантирования людей в указанных пунктах до наступления светлого времени вернуться на какой-либо свой аэродром или, в крайнем случае, хотя бы перелететь линию фронта. Тихоходные транспортные самолеты были практически безоружными, лишь позже на них была установлена турель с пулеметом «шкас». Мастерство пилотирования и темнота были единственными защитниками пилотов, пришедших на такую необычную боевую работу по мобилизации из ГВФ. Необходимо заметить, что отсутствие в штатах ГРУ постоянного подразделения «ночной» авиации для выброски людей в тыл противника весьма отрицательно сказывалось на качестве выполнения боевых заданий по десантированию. Мастерство прицельного десантирования дается не сразу, и на практике мы имели много случаев выброски наших разведчиков на весьма значительном удалении от намеченных пунктов. Имел место анекдотичный случай, когда разведывательная группа в составе 8 человек была по ошибке выброшена под Рязанью, которая, как известно, никогда не была оккупирована немцами. В самолете вышел из строя компас, и он сменил курс на 180° от намеченного. Когда с соблюдением всех мер предосторожности командир выслал двух разведчиков для выяснения обстановки, те путем «опроса местных жителей» определили свое место и дали радиограмму, которая вряд ли украсила архив разведки.

По стечению обстоятельств моим начальником вновь оказался М. Жемчужин. Его вполне устраивала работа в Москве, вдали от фронта. Он никуда не выезжал и отсутствие практического опыта пытался восполнять неуемным прожектерством. Это ему принадлежала идея создания базы со средствами материально-технического обеспечения на аэродроме «подскока» в Ельце. Упакованные в грузовые парашютные мешки такие заманчивые вещи, как консервы, шоколад, вино, экипировка, привлекли внимание любителей поживиться за счет государства. Поскольку охрана базы организована не была, ее полностью разграбили.

Насколько несерьезны были иногда прожекты наших отцов-начальников, свидетельствует пример с попыткой разработать оригинальную операцию с засылкой меня в Ростов. План засылки был разработан лично Жемчужиным и состоял в том, что меня должны были сбросить на один из бульваров города, в расчете на то, что с этой стороны и на этом месте появления советского разведчика немцы ожидать не будут и мне удастся скрыться. Мои предложения выбросить меня в 30-40 км от города с последующим проникновением в него после изучения на месте обстановки были расценены почти как трусость, и если бы не категорические возражения начальника 4-го управления ГРУ генерал-майора М.Я. Грязнова, доказавшего Ильичеву, уже утвердившему в отсутствие Грязнова представленный Жемчужиным план моего оперативного использования, висеть бы мне на немецких штыках в Ростове.

Период с декабря 1942 года по апрель 1943 года - самый тяжелый и безотрадный в истории советской оперативной разведки в Великую Отечественную войну. Большое число оперативных ошибок, за которые приходилось расплачиваться кровью и жизнями наших патриотов-разведчиков, весьма незначительная отдача информации - все это было видно даже нам, низовым работникам, отвечавшим за узкий участок своей деятельности.

Еще до выполнения приказа Сталина об изъятии агентурной разведки у фронтов и ее централизации в ГРУ всем командирам, связанным по службе с этим видом боевого обеспечения войск, от оперативных офицеров РП до командующих фронтами, была ясна его вредность. Однако подпись Верховного Главнокомандующего не позволяла никому медлить с его выполнением или доказывать несостоятельность принятого вождем партии и народа решения. Всем был известен крутой нрав Сталина и его нетерпимость к обсуждению приказов.

За свою неуемную инициативу генерал-лейтенант Ильичев не понес никакого наказания. Он продолжал руководить ГРУ до конца войны, после которой перешел на дипломатическую работу в МИД, где занимал посты посла, заведующего отделом и члена коллегии министерства, мирно ушел на «заслуженный» отдых. Умер несколько лет назад.

В апреле 1943 года при Генштабе РККА и ВМФ было заново создано независимо от ГРУ, ведавшего вопросами стратегической разведки, РУ ГШ, задачи которого состояли в руководстве всеми видами оперативной разведки на фронтах, в том числе и вновь созданными агентурными органами, а также в создании в помощь РО фронтов агентурной сети непосредственно силами центрального агентурного аппарата. В процессе новой, на этот раз неотложно необходимой, реорганизации фронты вновь получили право вести агентурную разведку. В штаты РО штаба фронта был введен аппарат агентурной разведки в составе 2-го и 3-го отделений, радиоузла ОСНАЗ, отделения оперативной техники, авиационной эскадрильи, хозяйственной части.

Новой реорганизацией параллельно с ГРУ было создано РУ ГШ, задачей которого была организация оперативной разведки, руководство ее органами на фронтах, создание независимо от фронтовой агентуры наиболее квалифицированной сети агентов на наиболее важных глубинных пунктах в тылу врага. Эти органы агентурной оперативной разведки успешно выполняли свои обязанности до конца Великой Отечественной войны.

Начальником РУ ГШ был назначен генерал-лейтенант Ф.Ф. Кузнецов - политработник, никогда никакого отношения к разведке, не имевший, да и служба его в армии началась лишь в 1939 году. Это был партийный деятель, получивший сразу звание генерала в связи с тем, что до убытия в РККА занимал пост секретаря одного из московских райкомов. Человек, несомненно, незаурядных способностей, он, несмотря на отсутствие военного образования, быстро усвоил основное, по его мнению, правило разведки: «Не доверяй». Руководствуясь им, он смог с помощью знающих помощников не только не развалить работу, но и развить ее и завоевать вновь созданному управлению авторитет. Этому в значительной мере способствовали его личные связи в высших партийных и военных кругах. По окончании войны он был выдвинут на должность начальника Главного политического управления СА и ВМФ, в последующем перемещен на пост начальника Главного управления кадров СА и в 1957 году за низкопоклонство перед министром обороны СССР маршалом Советского Союза Г.К. Жуковым снижен в должности и назначен начальником Военно-политической академии им. В. И. Ленина, а с 1959 гола служил членом Военного совета Северной группы войск в Польше. Несколько забегая вперед, можно заметить, что, по мнению нашего командования, разведка, очевидно, относилась к разряду такого рода деятельности, руководить которой мог любой партийно-политический работник вне зависимости от знания дела.

Вновь созданное управление состояло из отделов: политического, коим бессменно руководил полковник И.Д. Мальков, 1-го - войсковой разведки, имевшего функции главным образом инспекционного характера, начальник - полковник С.И. Зайцев, 2-го - агентурной разведки, в котором мне пришлось прослужить до конца Великой Отечественной войны. Командовал этим отделом генерал-майор Н.В. Шерстнев - опытный разведчик, большой труженик, несомненно, способный и честный человек, но боявшийся начальства больше, чем противника. Это обстоятельство очень ценилось руководством и почему-то осуждалось подчиненными. Заместителями начальника 2-го отдела являлись полковники М.К. Питалев и М.Я. Косиванов. Отдел имел 3 направления: северо-западное, западное, юго-западное, - ведающие агентурной разведкой, и одно направление диверсионное. Питалев курировал агентурные направления, а Косиванов - диверсионное. Направления северо-западное и юго-западное возглавляли соответственно подполковники В.И. Смирнов и Соколов, западное было приказано возглавлять мне. 3-м информационным отделом РУ ГШ командовал полковник Н.А. Романов, опытный информатор, показавший себя во время войны весьма положительно.

Отдел спецрадиосвязи возглавлял добрейший генерал Р.С. Пекурин, опекавший своих радистов в период их подготовки с чисто отеческой заботой. В управлении по штату состояла эскадрилья особого назначения для ночного десантирования разведчиков. Она находилась при 2-й Авиационной дивизии особого назначения (АДОН). Командовал ею отличный мастер прицельного десантирования майор В.А. Цуцаев.

Для обучения разведчиков и агентов шифру и поддержания спецсвязи имелось отделение спецсвязи с необходимым штатом инструкторов-шифровальщиков.

Работу с военнопленными обеспечив ал следственный отдел, работавший в тесном контакте со 2-м (оперативным) отделом и 3-м (информационным).

Отдел радио и радиотехнической разведки ведал только еще начинавшей у нас развиваться весьма перспективной ветвью разведки.

Управление имело свой финансовый отдел, возглавлявшийся по дполковником И.С. Слепухиным, АХО с собственным автопарком. Следует заметить, что руководить хозяйственным отделом генерал Кузнецов поручил своему шурину капитану В.И. Чистову, который за особые заслуги без выездов на фронт к 1948 году уже был полковником.

Оперативные направления 2-го отдела, в том числе и мое, имели задачей подбирать нужных разведке людей, контролировать ход их подготовки в спецшколе, доподготавливать их перед посылкой на задание, осуществлять руководство ими в тылу противника, обеспечивать всем необходимым для боевой работы (рации, питание, деньги, оружие, боеприпасы, шифры, документы, средства оперативной техники и т. д.).

На западном направлении, помимо меня - старшего помощника начальника отдела, - работали помощники начальника 2-го отдела: полковник А.Н. Овчинников, подполковники М.Н. Степанов и И.М. Семенов, майор П.Н. Савельев, капитан А.Я. Савченко.

Северо-западное направление возглавлял подполковник В.И. Смирнов, юго-западное - подполковник Соколов. Диверсионным командовал Герой Советского Союза подполковник В.С. Знаменский.

Все оперативные направления имели примерно одно и то же количество сотрудников. Коллектив 2-го отдела подобрался в основном из числа офицеров, прошедших школу практической работы в армейском и фронтовом звене разведки. Некоторые (Семенов, Смирнов, Савельев) состояли на службе в РУ еще до войны, подполковник Знаменский получил звание Героя Советского Союза за разведывательные рейды по тылам в финскую кампанию. Несколько человек, в том числе и мой помощник Степанов, до разведки служили в НКВД или в пограничных войсках. Новичками на оперативной работе были Овчинников, прибывший к нам с политработы, - он был комиссаром дивизии у Белова, и Савченко, служивший до войны учителем в одной из московских средних школ.

Управление, относительно небольшое по численности, разместилось в Бауманском районе Москвы в небольшом особняке по улице Карла Маркса, 17.

Напряженная обстановка на фронтах не давала возможности на длительное сколачивание отделов. Командование требовало данных о противнике немедленно, и весь личный состав самоотверженно выполнял свои задачи, пытаясь свести к минимуму так называемый пусковой период, неизбежный при всяких реорганизациях, а в разведке в особенности. Офицеры работали на казарменном положении, не покидая управление ни днем, ни ночью. Большинство длительное время пребывало в командировках по подбору нужных разведке лиц. Недостатка добровольцев для работы в тылу противника не было, подготовка их проводилась ускоренными темпами на конспиративных квартирах, зачастую, помимо спецшколы, силами оперативных офицеров 2-го отдела. В качестве конспиративных квартир использовались квартиры москвичей - сотрудников разведки, поскольку семьи большинства из них находились в эвакуации.

Буквально через месяц работы в тыл немцев непрерывным потоком начали направляться наши советские патриоты: мужчины и женщины, девушки и юноши, только что окончившие среднюю школу, и бывшие воины еще первой империалистической войны, инвалиды, имевшие вследствие своей инвалидности прочную легенду, объясняющую их пребывание во вражеском тылу, лица самых различных национальностей - украинцы, белорусы, татары, русские, латыши, эстонцы, литовцы, поляки. Разведчики выбрасывались в оперативный тыл на парашютах индивидуально, группами, отрядами, на базы уже действовавших партизанских отрядов и для легализации в немецких оккупационных учреждениях.

К середине 1943 года агентурная обстановка на оккупированной территории резко ухудшилась. Немцам удалось с присущей им скрупулезностью завести учет населения в селах и городах, с помощью предателей и бывших скрытых врагов советской власти укомплектовать органы полиции и так называемого «само управления», которые зачастую не за страх, а за совесть сотрудничали с врагом и представляли для наших разведчиков наибольшую опасность. За малейшее нарушение оккупационного режима грозила смерть. В этих условиях требовалось отлично знать все детали меняющейся обстановки с тем, чтобы не погубить при легендировании наших прекрасных людей, идущих самоотверженно на полную опасностей боевую работу и безгранично веривших нам, своим начальникам. Наиболее удачными были операции, связанные с перебросками на базы партизанских отрядов, где наши люди могли отдохнуть, получить нужные уточнения обстановки, при необходимости заменить документы, установить связи с местными патриотами, скорректировать легенду.

При всех трудностях выполнение поставленных задач облегчалось тем обстоятельством, что работать разведчикам приходилось на нашей, советской земле, среди своих советских людей, из которых подавляющее большинство питало жгучую ненависть к оккупантам и готово было всемерно помогать в борьбе с ними.

При подборе разведчиков преимущество отдавалось лицам, знающим районы предстоящей деятельности, имевшим там родственные связи или знакомства с оставшимися на оккупированной территории надежными людьми.

К концу 1943 года многие сотни разведчиков, выброшенных по линии РУ ГШ, действовали в глубоком тылу противника. Поддерживая связь с партизанскими отрядами, подпольными группами патриотов, они давали большую по объему и весьма ценную информацию о воинских перебросках в глубоком тылу немцев, появлении новых образцов техники, политико-моральном состоянии личного состава вермахта, мероприятиях оккупационных властей и т. д. Многочисленные разведывательно-диверсионные группы и отряды нарушали коммуникации противника, уничтожали мелкие гарнизоны и штабы, пускали под откос эшелоны с живой силой и техникой немцев, нарушали линии связи, уничтожали предателей, сотрудничавших с врагом. Имена Григория Линькова, Антона Бринского, Ивана Банова, Павла Каплуна, Владимира Цветинского, Валентина Пелиха, Николая Матеюка, Льва Магомеда, Петра Вершигоры могут быть поставлены в одном ряду с героями-партизанами Отечественной войны 1812 года Денисом Давыдовым, Александром Сеславиным, Александром Фигнером.

Разведка велась тысячами советских патриотов, она была массовой. Сведения о противнике собирались по ряду каналов, и в этом свете крайне неверно и вредно представлять этот важный вид боевого обеспечения войск как результат работы сверхудачливых одиночек-суперменов, сидящих в ставке Гитлера или в Генштабе сухопутных войск и обеспечивавших оттуда победу нашей армии. Книги подобного рода наводняют наш рынок, дезориентируют читателя и умаляют заслуги тысяч и тысяч разведчиков, жертвовавших своими жизнями для обеспечения победы над врагом.

Массовую засылку разведчиков в тыл врага, как я уже говорил, лимитировали радисты. Без радиосвязи посылка людей в тыл была бесцельной, а подготовка радистов занимала до 6 месяцев. К сожалению, централизованного учета радиоспециалистов в стране перед войной не велось. В результате чего значительная часть этих специалистов была мобилизована в войска, где и использовалась не по назначению. Недоставало лиц, знающих иностранные языки: немецкий, венгерский, финский, румынский, итальянский, словацкий. Подготовка таких специалистов требовала годы. Учет лингвистов, особенно женщин, также отсутствовал, и приходилось их разыскивать с большим трудом, вследствие чего многие переводчики в отрядах и группах были доморощенные, их знание немецкого языка ограничивалось фразой «Хенде хох» (руки вверх).

После разгрома немцев под Сталинградом, с продвижением нашей армии на запад, работа советских разведчиков на территории Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии и собственно Германии необычайно осложнилась рядом труднопреодолимых препятствий. Основными из них являлись языковый барьер, незнание сложных условий зарубежной обстановки, все нарастающая по мере продвижения на запад враждебность гражданского населения, терроризированного военным законодательством и в известной степени подверженного воздействию фашистской пропаганды. Если в Польше нашим разведгруппам и отдельным разведчикам можно было рассчитывать на нейтралитет, а иногда и содействие обывателя, ненавидевшего оккупантов, то в Германии для советских разведчиков-парашютистов каждый заметивший их старик и ребенок был врагом, немедленно докладывавшим властям о появлении в округе любого подозрительного человека. Незнакомый язык, местность, отсутствие крупных лесных массивов, отличные дороги и развитая система связи почти полностью исключали нелегальную деятельность крупных разведывательных групп, скомплектованных из советских граждан. Испытанные на белорусских просторах агентурные разведгруппы (АРГ) численностью в 10- 15 человек были слишком велики, чтобы укрыться в культивированных лесопарках Германии. Посылка таких групп в Восточную Пруссию и Западную Польшу вызывала неоправданные потери наших советских людей, отлично по казавших себя на разведывательной работе в тылу противника на временно оккупированной советской территории, где они имели безграничную поддержку местных патриотов.

Опыт засылки в собственно Германию советских граждан-одиночек или небольших групп, укомплектованных лицами, даже отлично знавшими язык и бывшими до войны в различных районах этой страны, положительных результатов также не дал. Слишком много изменений в жизненном укладе немцев и в обстановке вызвала война. Усложнилась система учета населения, снабжения его продовольствием, трудоустройства, усилился полицейский, в том числе негласный, контроль над всеми организациями и частными лицами, небывалых размеров достигла шпиономания и подозрительность населения, одураченного демагогией Геббельса. Всех деталей этих изменений мы никогда не знали, и это приводило к потерям. Так, направленные в район Бохума сестры-немки по происхождению Роз-Мари и Зигрид Николаевы были, как после выяснилось, схвачены вскоре после приземления, поскольку они за длительное время проживания в СССР растеряли качества истинных немцев. Роз-Мари до посылки в Германию несколько раз выполняла задания на территории СССР и была опытной разведчицей, тем не менее элементарной проверки она не выдержала, и гестапо принудило сестер передавать нам дезинформацию. В то время при подготовке разведчиков мы не давали им сигнала, который бы предупреждал Центр о работе под контролем. Этот вопрос долго дебатировался, и руководство решило, что каждый советский разведчик должен при провале умереть, но не соглашаться быть двойником и тем самым предателем Родины. При допросах врага рекомендовалось молчать или все отрицать, хотя возникали ситуации, когда это было практически нецелесообразно.

Попытки предупредить командование о том, что разведчик, чаще всего радист, находится в руках врага и работает по принуждению, начали возникать помимо воли Центра.

В данном случае Роз-Мари в одной из телеграмм после провала писала, что ей и Зигрид часто вспоминается ария князя Игоря из одноименной оперы Бородина «О дайте, дайте мне свободу», которую якобы исполнял на проводах сестер в тыл врага генерал Шерстнев. Эта приписка вызвала в управлении целый переполох, грозные резолюции начальника управления с требованием прекратить хулиганство в эфире. В конце концов сигнал был понят правильно. В радиоигру вступили наши контрразведывательные органы. При взятии нами Лигница сестры были освобождены и… осуждены военным трибуналом к 10 и 15 годам заключения за сотрудничество с немцами.

Запомнился случай, когда наш резидент в Киеве, к сожалению, фамилия его не сохранилась в памяти, прислал в Центр шифровку, где в общем тексте, рисующем обстановку в городе, им умышленно были введены архаические фразы и обороты, давно исчезнувшие из разговорного русского языка. Так, в сообщении говорилось: «Селяне саботируют распоряжения неприятеля и не везут на базар провиант». Телеграмма насторожила. Посылка резиденту людей, планировавшаяся ранее, была отменена. Как выяснилось позже, резидент был арестован и, передавая информацию под контролем немецкой разведки, все же по личной инициативе пытался предупредить о своей беде руководство и спасти товарищей.

Импровизированные сигналы провала, передаваемые нашими радистами в случае вынужденного участия в радиоигре гестапо, вынудили Центр изменить точку зрения на заблаговременную подготовку сигналов бедствия, и впредь такие сигналы для радистов и резидентов заранее оговаривались.

После сталинградской катастрофы самоуверенность и наглость немецких вояк резко снизилась. В лагерях военнопленных к этому времени успешно начали функционировать антифашистские школы. Развернул свою деятельность Национальный Комитет «Свободная Германия». Многие дальновидные немцы начали думать о судьбе не только Германии, но и своей лично. Все это дало основания надеяться на возможность использования некоторых военнопленных из числа антифашистов, число которых в связи с успешными действиями нашей армии все возрастало, для выполнения разведывательных задач в Германии. Начались поиски таких лиц в лагерях военнопленных в г. Красногорске под Москвой, в Темниковском лагере и других местах. Среди многих тысяч немцев найти нужных специалистов, в том числе и квалифицированных радистов, было нетрудно. Можно было подобрать и высокообразованных инженеров, офицеров в высоких чинах, выходцев из различных социальных групп, уроженцев нужных нам областей, добровольно изъявивших желание принять участие в разгроме «ненавистного фашизма». Все это было несложно. Трудно было лишь проверить, насколько искренни антифашистские уверения бывшего нациста и не является ли его согласие служить советской разведке всего лишь желанием с комфортом за советский счет возвратиться в любимый рейх и в лучшем случае вновь взяться за оружие, а в худшем умело снабжать нас дезинформацией. Тем не менее, нужно было использовать и эту возможность получения информации из стана врага.

Вначале мы пытались создать немногочисленные разведывательные группы и выбрасывать их по нашему образцу и подобию в лесисто-горные районы Германии. Как правило, агенты в этих группах одевались в немецкую военную форму с документами, свидетельствующими о том, что владелец их находится в отпуске по ранению или освобожден от военной службы по болезни или инвалидности. Положительного эффекта от таких групп почти не было. Очевидно, будучи сведенными в такие подразделения, немцы, попав на родную землю, просто расходились в разные стороны, опасаясь друг друга.

Смешанные советско-немецкие группы также не дали ожидаемого результата, и от них сразу же отказались, т. к. советские патриоты с законным нежеланием шли на такое сообщество, опасаясь предательства со стороны новых «друзей», недавно еще находившихся по другую сторону баррикады. Эти опасения имели веские основания, и после нескольких провалов смешанные группы из немцев и советских людей посылать в тыл перестали. Опыт в разведке, который приобретался в боевых условиях, не обходился без жертв.

Наиболее удачным оказался метод посылки в Германию одиночек из числа военнопленных антифашистов с документами отпускников Восточного фронта или раненых, находившихся на излечении. Из полутоpa десятков подобранных нами в лагерях военнопленных и направленных с заданиями советской разведки бывших офицеров вермахта запомнились уроженец Вены оберцальмейстер (казначей) Франц Шпиндлер, австриец старший лейтенант Альфред Понц и уроженец Гамбурга майор Дитрих Деммер.

Эти офицеры, подобранные в Красногорской антифашистской школе, успешно выполняли задания разведки до конца войны. Они передавали по радио информацию, получаемую ими наблюдением и осведомлением. Легализоваться ни одному из них не удалось, да такая цель и не ставилась. Все они пребывали на полулегальном положении и проживали по документам, мастерски изготовленным сотрудниками группы оперативной техники. Нужно сказать, что недостатка в образцах всевозможных солдатских книжек, командировочных предписаний к этому времени уже не было. Указанные три немецких офицера - советских разведчика - дожили до Победы.

Альфред Понц после войны вступил в Компартию Австрии, стал партийным функционером, заведовал бензозаправочной станцией в районе Амштеттена. Его разведывательная деятельность никому в округе не была известна. Однако среди местных жителей его знали как одного из немногих австрийских борцов Сопротивления, что в первые годы после войны создавало ему ореол героя. Однако встреча Понца с его руководителем по линии разведки, который нашел его в 1949 году, прошла сухо, и продолжать работу в разведке в новых условиях он отказался.

Как стало известно, Франц Шпиндлер после войны занялся коммерцией, числился также в почетной когорте участников движения Сопротивления фашизму и упорно избегал контактов с русскими, очевидно, считая свою небезопасную миссию законченной. Оба эти австрийца, как говорится, вытянули у судьбы «счастливый жребий».

Несколько иначе сложилась жизнь у майора Дитриха Деммера. До пленения он занимал в штабе 6-й армии у Паулюса солидный пост в отделе связи, отлично знал радиотехнику, владел английским и французским языками, был весьма начитан, любил музыку и сам играл на фортепиано. Насмотревшись на ужасы развязанной фашистами войны, он уже не юношей, ему было 33 года, являясь штаб-офицером вермахта, искренне воспринял в антифашистской школе наше мировоззрение и сознательно пошел на службу в советскую разведшколу, надеясь искупить часть вины своего народа. Это был внешне обаятельный человек, серьезный, откровенный. Во время подготовки к выполнению своего задания, проживая в Москве, он пользовался относительной свободой и, имея «липовое» удостоверение английского военного корреспондента, посещал наши театры, концерты, музеи. Девицы буквально атаковывали его, особенно когда узнавали, что он является «знатным» иностранцем. Обо всех своих случайных знакомствах он подробно докладывал, причем проверка этих докладов органами внешнего наблюдения неизбежно подтверждала правдивость Деммера.

Перед отправкой на задание в Галле Дитрих написал рапорт командованию, в котором просил в случае его смерти взять двух его сыновей в СССР и воспитать их в советском духе.

Деммер успешно работал до момента прибытия в Галле американцев в 1945 году. Он восторженно встретил союзников и явился к ним с заявлением о том, что он советский разведчик, захватив в качестве доказательства рацию. Американцы продержали его под арестом до подтверждения нашей стороной его показаний, после чего передали его представителю штаба 1-го Белорусского фронта полковнику А. В. Романовскому, который направил его в СМЕРШ для проверки, не перевербован ли он американцами. Дальнейшая судьба Деммера мне не известна. Не исключено, что в те грозные годы, когда и со своими гражданами не всегда детально разбирались, бывший фашистский офицер, попавший при неясных обстоятельствах к американцам, мог в лучшем случае вновь попасть в лагерь военнопленных, а то и просто быть расстрелянным.

Понятно, что его сыновьями никто не мог заниматься, и если они живы, то, вероятно, так же далеки от коммунизма, как и их отец до того, как попал в советский плен.

Для работы на территории оккупированной немцами Польши уже с самого начала войны разведка подбирала поляков, знавших язык и обстановку в стране. Это были преимущественно советские граждане, коммунисты, проверенные на боевой работе в войсках, но у них был один серьезный дефект - они не знали деталей военной обстановки и, как правило, не имели связей в оккупированной Польше.

Особенно большая потребность в поляках-разведчиках начала ощущаться с конца 1943 года, когда явно наметился решительный перелом в ходе войны в нашу сторону и Красная Армия стала приближаться к западным границам СССР, за которыми действия советских граждан по выполнению заданий разведки как в нелегальных, так и особенно в легальных условиях встречали труднопреодолимые преграды. Нужно было искать коренных поляков, немцев-антифашистов, венгров, финнов, румын.

К этому времени в Москве по инициативе польских коммунистов под руководством В. Василевской, А. Лямпе, Г. Минца и В. Гроша был создан Союз польских патриотов, который возбудил перед Советским правительством ходатайство о формировании на территории СССР 1-й польской дивизии им. Тадеуша Костюшко. В мае 1943 года ходатайство было удовлетворено, и на комплектование этого соединения начали стекаться добровольцы-поляки. Командиром дивизии, окончательно сформированной 14.05.1943 г. в Сельцы под Рязанью, был назначен бывший начальник штаба 5-й армии Андерса подполковник Зигмунд Берлинг, не пожелавший эмигрировать в Иран.

Примерно в июне или июле того же года мне пришлось провести в этом несколько необычном соединении, проходившем процесс ускоренного обучения и сколачивания, около двух недель с целью подбора в разведку на территории Польши добровольцев из числа рядовых и офицеров-поляков.

Нужно заметить, что 3. Берлинг и его заместитель по строевой части полковник Кароль Сверчевский с большим пониманием отнеслись к моей задаче и оказали большую помощь, рекомендуя наиболее доверенных, с их точки зрения, патриотов, хотя в период становления дивизии каждый порядочный человек был очень нужен им самим. Начальник отделения кадров штаба поручик Станислав Завадский предоставил в мое распоряжение все учетные документы на тысячи солдат, подофицеров и офицеров из различных областей Польши. Это были в значительной степени бывшие «осадники», высланные после воссоединения Западных Украины и Белоруссии в глубинные области СССР, сыновья, дочери и жены бывших офицеров польской армии, взятых в плен в 1939 году. Отцы, братья и сыновья некоторых из них, будучи в свое время освобожденными из лагерей, вступили в армию Андерса и, обманутые лондонским правительством, не захотели сражаться с немцами бок о бок с советскими войсками и были высланы из СССР. Все костюшковцы, представлявшие тот или иной интерес для разведывательной службы, были беспартийными, у многих резко проявлялись националистические тенденции. Часть личного состава считала, что мы допустили грубейшую политическую ошибку, атаковав в 1939 году Польшу с востока и заключив с Германией в августе того же года договор о ненападении и границе.

Первое впечатление от предложенных нам кандидатов было такое, что никто из них нашим требованиям, предъявляемым к разведчикам и агентам, не удовлетворял, и подбирать кого-либо из них для этих целей было бесполезно.

Иного мнения о своих кадрах был Кароль Сверчевский, являвшийся боевым советским офицером, коммунистом, участником борьбы с фашизмом в Испании. «Вы плохо знаете поляков и привыкли судить о людях по анкетам», - сказал он. «Да, эти вынесшие много невзгод и жестоко битые жизнью, обманутые своими правителями Янеки и Зоси плохо знают и не любят нас, но они люто ненавидят немцев и в борьбе с ними не изменят, будут смело драться до победы». Лишь после войны, когда советский народ и его армия подводили ее итоги, стало ясно, насколько был прав старый воин-интернационалист Сверчевский, погибший уже после Победы от рук бандеровских бандитов.

Мне неоднократно приходилось бывать в частях польской дивизии им. Т. Костюшко, когда она стала уже обстрелянным соединением и входила в состав армии, сформированной с помощью Советского Союза, но наиболее памятным явилось присутствие на торжественном акте приема присяги ее личным составом в июне или июле 1943 года.

Церемония началась в полдень. Выстроенные на широком поле части дивизии замерли по команде «смирно». Легкий ветерок чуть колыхал красно-белые знамена с Пястовским орлом, стройные ряды жолнежей (солдат) в конфедератках и необычных для нас мундирах выглядели парадно и подтянуто. Торжественно звучали слова присяги, повторяемые тысячами воинов-поляков на своем языке. Как-то необычно было слышать старый польский гимн «Еще Польска не сгинела» на советской земле и видеть наше оружие в руках присягающих на верность борьбе с общим врагом солдат и офицеров возрождающегося Войска Польского. Оправдаются ли надежды создающих это войско? История показала, что они оправдались. У многих солдат и офицеров блестели слезы на глазах. По окончании акта принятия присяги состоялась торжественная месса о ниспослании победы над врагом, проведенная дивизионным капелланом полковником Купшем - служителем бога и, как после стало известным, отважным человеком, ходившим с солдатами в атаку, истинно христианской душой, бабником и пьяницей.

На торжества рождения дивизии и одновременно ее крещения прибыли создатели Союза польских патриотов. С большой пламенной речью выступила Ванда Львовна Василевская. Эта уже пожилая, много пережившая в панской Польше женщина-коммунистка говорила так ярко и доходчиво, что тысячи воинов, присутствовавшие на митинге, слушали ее, затаив дыхание. После митинга я подошел к пожилому капралу и разговорился с ним. «Не думал я вновь надевать форму и идти на фронт, ведь я был солдатом еще в первую германскую войну у Брусилова. После 1939 года не надеялся так же увидеть свое знамя, услышать свой гимн, да еще в России, которую многие из нас считали врагом, извечным врагом Речи Посполитой. Тяжело расплачиваться за прошлые ошибки в выборе и оценке друзей и врагов, особенно когда эти ошибки стоят жизни многих соотечественников. Будем вместе бить врага, это сейчас главное, а все взаимные обиды снимем после Победы», - сказал капрал и крепко пожал мне руку. С помощью К. Сверчевского и С. Завадского, старого польского коммуниста, я подобрал около 15 человек солдат и офицеров-поляков. Среди них особенно запомнились: хорунжий Казимир Валюк 1918 г. р., Семен Новосад 1912 г. р., подпоручик Анатолий Еглинский 1910 г. р., капрал Елена Саламонович 1922 г. р., Елена Томашевская 1904 г. р., рядовая Ванда Бель 1924 г. р., Станислава Лосинская 1922 г. р., Мелани Сосновская 1920 г. р.

За исключением Семена Новосада, белоруса по происхождению, но проживавшего до 1939 года в Белостоке, все остальные были поляками, совершенно добровольно изъявившими желание служить в разведке и тем способствовать разгрому фашизма. Все они, за исключением Елены Томашевской, были в классовом отношении весьма далеки от идей социализма. Мало того, почти все они смотрели на наш строй и наши порядки с большим скепсисом и не считали необходимым скрывать это. Искренность являлась одной из положительных их сторон. Нас пока объединяла общая ненависть к врагу, которая была сильнее личных обид этих людей к нам за 1939 год, за то, что у Саламонович в нашем лагере умер отец, друг Пилсудского Отто Саламонович (полковник польской армии, националист, легионер), за переселение из богатых приграничных с СССР областей Восточной Польши в Сибирь, как это было с Валюком и Бель, и ряд других.