КАТАСТРОФА ПРИ АКЦИИ

КАТАСТРОФА ПРИ АКЦИИ

И кто бы ни начал первым точить меч на другого, настало время решающей битвы. Произошла она возле западного побережья Греции. Там, где в античности располагалось маленькое государство Эпир, родина царицы Олимпиады, матери Александра Великого. Теперь тут решалась судьба одного из созданных им царств. И судьба Рима, о котором при Александре еще никто не ведал. На эпирском берегу существовал известный залив Амбрасия, ныне именуемый заливом Амуракинос. Сейчас на мысу, господствующем над входом в залив, расположен город Превеза, а в древности он носил название Берениция. Напротив — на мысу в южной части пролива — возвышается гора Акций (Акциум), и мыс называется так же.

Тут-то и развернулись события, призванные определить, кто же будет повелевать всей тогдашней ойкуменой — Рим или Александрия. Октавиан высадил войска на эпирском побережье неподалеку от входа в залив Амбрасия. Антоний и Клеопатра уже поджидали его, причем у них было столько же конницы, более чем в два раза больше пехоты и намного больше кораблей. Основная часть флота находилась у мыса Акций, оставшиеся корабли были рассредоточены вдоль берега. Сравнение сил говорит о явном преимуществе не в пользу Октавиана.

Сражение при Акциуме. Л.-A. Кастро

Однако будущий Август хладнокровен и расчетлив. "Битва у мыса Акций вызывала у историков всех времен недоумение, и никому из них не удавалось найти удовлетворительного объяснения случившемуся", — писал Артур Вейгелл. Октавиан умел ждать, справедливо подозревая, что большое войско Антония надо снабжать провиантом, что не так легко в условиях скудной скалистой местности. Ожидание сражения затянулось, между двумя армиями сновали тайные эмиссары, поощряя потенциальных перебежчиков. Антоний и Клеопатра постоянно спорили между собой, где давать генеральное сражение — на суше или на воде. А время шло… И оно работало на Рим.

Антоний приказал своим капитанам впустить флот Октавиана в залив Амбрасия, чтобы сковать подвижность быстроходных римских судов. 28 августа все было готово для начала битвы, ее ожидали на следующий день. Но утром подул сильный ветер, море разбушевалось. Стало очевидно, что никто никуда не плывет и ни с кем не сражается. Днем ветер усилился, разразился настоящий шторм. Он продолжался 30 и 31 августа и закончился к вечеру 1 сентября. Антоний продолжал вдохновлять войска и экипажи судов на быстрый решительный натиск в самом ближайшем времени. При этом обошел строй судов, воодушевляя личным примером войска и экипажи. Но он не знал, что один из видных дезертиров уже сообщил Октавиану подробности задуманного Антонием и Клеопатрой плана сражения.

Ночью разразилась ссора между ним и царицей. Причиной были давние разногласия насчет того, где давать основное сражение, на суше или на воде. Антоний вместе со своими командирами придерживался первого варианта, Клеопатра считала, что воевать надлежит на море. "Чего добились твои войска за эти полгода, пока они стоят лицом к лицу с войсками Октавиана? Твоя кавалерия бежала после попытки атаковать Агриппу. Ты так удачно разбил лагерь, что множество пехотинцев умерло или заболело лихорадкой на берегу болот. Ты не сможешь нанести решающий удар только на суше. Если же Октавиан потерпит поражение на море, его воины окажутся на побережье без поддержки и припасов, и их положение будет ухудшаться день ото дня".

Клеопатра настаивала на том, что право решения принадлежит ей, ведь Октавиан объявил войну царице Египта, да и деньги платила она. И за строительство судов, и жалованье войскам.

В конце концов она категорично потребовала, чтобы битва состоялась на море. Антоний не сомневался, что существовали и иные причины ее настойчивости. На море Клеопатра с ее многочисленными галерами и опытными командами — лучшими среди моряков обоих флотов — выступала в роли полноправного командующего. На ее долю пришлась бы изрядная доля славы в случае победы. А победу на суше приписали бы одному Антонию. И Клеопатра опасалась, что ее лишат триумфа, который она надеялась разделить со своим супругом.

Антоний хорошо знал, что даже в случае победы над Римом ему придется потакать пристрастиям народа, а не раздражать его. Поэтому он совсем некстати заявил Клеопатре, что в Рим войдет только он. Глаза царицы полыхнули яростью. Причем такой лютой, что доверенные лица Антония наперебой стали уверять его, что Клеопатра уже ищет возможности от него избавиться. Далее историки, а вслед за ними и Жорж Блон дружно описывают более чем драматичную сцену, разыгравшуюся на галере Клеопатры во время ужина в ночь с 1 на 2 сентября: 4 Ужин подходил к концу. Гости отведали вина из громадной амфоры, когда царица тоже попросила, чтобы ей налили кубок. Сделав глоток, она с присущим ей кокетством уронила в вино цветок, который украшал ее волосы, и протянула вино мужу. Антоний вдруг побледнел от волнения, его глаза увлажнились — ведь это жест любви? знак примирения? — и протянул руку, чтобы взять кубок. Но, прежде чем он коснулся его, Клеопатра с нервным смехом бросила сосуд на пол, и он разбился на куски:

— Вино отравлено!

Антоний побледнел еще больше. Гости переглянулись.

— Ты ведь пила его!

— Да, но до того, как бросила в него цветок, пропитанный ядом. Мне ничего не стоит убить тебя в любой момент. Если бы я только могла обойтись без тебя!

Гости разошлись. Некоторое время спустя удалился Антоний. Можно считать доказанным почти наверное, что после долгого спора Антоний приказал царице: "После битвы отправляйся со своим флотом в Александрию и жди меня там"".

Почему же Антоний в конце концов предпочел морское сражение? Его войско состояло из представителей разных народов, порой элементарно не понимавших друг друга. А у Октавиана была мощная, сплоченная, говорящая на одном языке римская армия. На суше преимущество было за ним. В море обе стороны могли уравнять силы. Именно это Антоний упрямо объяснял своим приближенным, многие из которых вообще не умели плавать. Начинать войну с поражения он не желал. И был в том, конечно, прав. У Октавиана есть точное высказывание: "Где и во имя чего ни велась бы война, первое поражение лишает человека мужества и становится залогом окончательного проигрыша". Во время одной из дискуссий Антония перебил один из бывалых легионеров, который возмущенно спросил, как смеет командующий оскорблять его раны, доверяясь "жалким деревяшкам". Покрытый боевыми шрамами солдат кричал Антонию: "Оставь море египтянам с финикийцами. Наше дело — земля, на которой мы привыкли стоять до победы или до смерти".

И вот настал роковой день сражения. Море успокоилось. Однако никто не спешил идти в атаку. Октавиан, зная от перебежчиков о замысле Антония, предпочел оставить свои быстроходные и маневренные корабли за пределами залива. Флот Октавиана удалился от берега на некоторое расстояние и там построился в боевые порядки. Флот Антония ждал атаки, продолжая оставаться на месте своей стоянки в глубине залива Амбрасия. Первый шаг никто не делал. Полдня тянулось это мучительное противостояние.

Осознав, что Октавиан со своими кораблями ни за что не полезет в приготовленную ловушку, Антоний решил все-таки нанести удар первым. Тяжелые галеры снялись с якоря и двинулись к горловине залива. Казалось, тут им ничто не угрожает, ведь оба берега занимали войска Антония и Клеопатры, держа вход в залив под прицелом множества катапульт. Египетский флот идет следом. Капитаны получили приказ оставаться позади и вступить в бой лишь по особому распоряжению. Впоследствии это обстоятельство вызовет немалые споры. Что было тому причиной — честолюбие Марка Антония, желавшего и славу морской победы, казавшейся такой близкой, оставить за собой? Или замысел Клеопатры, уже готовившей отступление, чтобы не сказать бегство?

Пока флот Антония выходил из залива, Октавиан повел свои суда все дальше в море. Но вот левое крыло атакующего корабельного строя достигло римских боевых порядков. Предусмотрительный Октавиан перебросил на этот фланг легкие либурны, которые ринулись навстречу тяжелым "линкорам" Антония. На палубы неповоротливых судов посыпались стрелы с горящей паклей и горшки с углями. Кто не сгорел с одной стороны и не был быстро утоплен тараном с другой, устремились на абордаж. В сторону вражеских судов летели крюки с веревками, стоило такому захвату крепко вонзиться в деревянный борт, как между сблизившимися кораблями перекидывали мостки, и солдаты бросались в бой на мечах. Собственно, этого и хотел Октавиан. Его легионеры были опытнее и лучше обучены для участия в рукопашной схватке. Мощные и многочисленные галеры Антония не сумели одержать быструю победу, а в разбившемся на множество схваток сражении судьба благоволила Октавиану. Чтобы заменить выбывших из строя по болезни воинов, Антонию пришлось наскоро и силой набирать в солдаты греческих пастухов, землепашцев и погонщиков мулов, которым вовсе не хотелось участвовать в этой битве. Неопытные рекруты боялись и огня, и моря, не говоря уже о вражеских мечах и стрелах. Римские триремы начали теснить флот Антония. Хотя исход сражения был еще далеко не ясен. Все же превосходство в силах было еще на стороне Антония и Клеопатры. Вмешайся в битву подвижные египетские галеры — и можно переломить ход битвы.

Но тут произошло то, чему так и не существует однозначного объяснения. Как раз позади линии тяжелых судов на одной из египетских галер внезапно затрепетал на ветру поднимаемый пурпурный парус. Это послужило сигналом — все галеры Клеопатры подняли паруса, устремились на линию сражающихся кораблей. Воины Антония были уверены, что египтяне сейчас развернутся и ударят по римлянам с тыла. Однако, прорвавшись сквозь боевые порядки, египетский флот устремился прочь. "Египтяне бросили нас! — раздался полный ужаса и отчаяния крик. — Антоний бежал вместе с царицей Египта!"

"Вот когда Антоний яснее всего обнаружил, что не владеет ни разумом полководца, ни разумом мужа, — жестко констатировал Плутарх, — и вообще не владеет собственным разумом, но, если вспомнить чью-то шутку, что душа влюбленного живет в чужом теле, словно бы сросся с этой женщиной и должен следовать за нею везде и повсюду Стоило ему заметить, что корабль Клеопатры уплывает, как он забыл обо всем на свете, предал и бросил на произвол судьбы людей, которые за него сражались и умирали, и, перейдя на пентеру, в сопровождении лишь сирийца Алекса и Сцеллия погнался за тою, что уже погибла сама и вместе с собой готовилась сгубить и его".

За этот эпизод большинство историков судили и Клеопатру, и Антония совершенно безжалостно. Ее — за предательство по отношению к возлюбленному и соратнику, его — за то, что бросил своих сражающихся людей на произвол судьбы, обрек их на верную гибель, ничего даже не сказав воинам, которые дрались и умирали за него. Ведь, как справедливо замечал Блон, "в любой армии, морской или наземной, предательство одной из частей наносит сильнейший моральный удар сражающимся. Однако многие суда Антония продолжали борьбу, поскольку в пылу боя никто не заметил, что происходит. И воины еще долго отказывались поверить в невероятное… Некоторые не складывали оружия еще два дня. Когда они сдались. Октавиан тут же предал их смерти".

Морская битва была проиграна Антонием и Клеопатрой в самом разгаре сражения. Армия на берегу шесть дней ждала возвращения своего командующего, а потом сложила оружие без боя. Мотивы бегства Клеопатры так и остались загадкой.

Даже категоричный Блон смог придумать лишь гипотезы: "Может быть, она решила, что битва проиграна, и испугалась, как и после убийства Цезаря? Или ей была невыносима мысль о том, что Антоний хотел лишить ее триумфа, — она могла еще рассчитывать на участие в нем в момент, когда приняла решение, — и отомстила?"

Что же там произошло на самом деле? "Любопытное сражение, — пишет об этом в своей "Клевете истории" Эммануэль Берль. — Начинает Антоний. Какова его цель? По всей видимости, прорвать блокаду. Иной замысел трудно себе представить. Ибо если речь идет об уничтожении вражеских сил, то морской бой отнюдь не исключает сражения на суше. Много раз говорилось, что Антоний колебался между обоими вариантами, но никто еще не сказал, почему один исключает другой".

Никто и никогда не слышал из уст Антония объяснения его поступка. И вряд ли можно обоснованно утверждать, что он руководствовался одними лишь соображениями романтической страсти: "Рим без Клеопатры мне не нужен, и я был безумцем, думая иначе. Боги Египта покарали меня за подобные мысли, поскольку Клеопатра решила выйти из борьбы. Мне пятьдесят три года, и мои силы идут на убыль. Ей тридцать восемь, а ее красота и ум еще не достигли вершины расцвета. Я ее люблю больше, чем когда-либо, и готов на все, лишь бы не потерять ее!.."

Но есть и такая версия, что Антоний и Клеопатра не собирались биться до конца. В их планы входило именно прорвать блокаду, державшую их корабли в заливе, и открыть путь в Египет. И этот маневр был продуман заранее; недаром Клеопатра распорядилась перенести на предназначенные к уходу в прорыв суда все ценности. Да и сама по себе установка парусов на галерах была отнюдь не обычным делом — в бою корабли двигались на весельном ходу, паруса означали подготовку к долгому плаванию с использованием попутного ветра. Антонию и Клеопатре удалось спасти треть своих судов и сундуки с золотом. Более того, есть сведения, что Октавиан был в курсе происходящего. И не генеральное сражение он намеревался дать у мыса Акций, а помешать как раз этому маневру. Октавиан узнал о плане прорыва от перебежчика Деллия и, как полагает Дион, посвятил в него своих людей. Обращаясь к своим солдатам перед боем, Октавиан, если верить Диону, сказал: "Теперь, когда они слабее нас и пытаются бежать, увозя с собой несметные богатства, наша задача помешать им и захватить трофеи".

После ухода кораблей Клеопатры Октавиан выслал за ними в погоню самые быстроходные из своих судов. Однако эту атаку египтяне отбили.

Потом корабли причалили к мысу Тенар, где Антоний и Клеопатра расстались. Она продолжила путь в Египет, а он отправился собирать последние войска. Опасаясь, что весть о поражении спровоцирует беспорядки в Александрии, царица приказала празднично украсить корабли и входить в гавань с пением победных гимнов. Собравшейся на причале толпе Клеопатра недрогнувшим голосом поведала о небывалой победе над противником. Это было как раз в тот день, когда сухопутная армия при Акции перешла на сторону Октавиана.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.