БАЙРЕЙТ — «ПАРСИФАЛЬ» — КОНЕЦ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

БАЙРЕЙТ — «ПАРСИФАЛЬ» — КОНЕЦ

В один из летних дней 1869 г. у калитки трибшенского дома звонит молодой человек. У него «говорящие, вместе с тем затуманенные глаза», тихий голос, мягкие манеры, большие усы. Он предает слуге визитную карточку и прислушивается, как за зеленью, скрывающей самый дом, постоянно повторяется один и тот же тоскливый и упрямый аккорд. «Невидимый музыкант останавливается, тотчас же опять начинает отыскивать нужный звук, переходит из одного тона в другой, вновь возвращается к первоначальному аккорду!..

«Господин Вагнер желает знать, тот ли это самый господин профессор Фридрих Ницше, с которым он однажды виделся в Лейпциге?»

Две очень родственные индивидуальности встретились друг с другом, знали близость и впоследствии вражду. Ницше был тем из сторонников Вагнера — пока он был им — который наилучше понял и оценил мировоззренческую сторону вагнеровского искусства. Вместе с тем именно Ницше был и тем, кто выявил в деле Вагнера безжалостнее, чем все личные его враги и бесчисленные критики его искусства, ряд черт, делавших Вагнера неприемлемым для той роли, о которой Вагнер мечтал. Ницше был также и идеологически продолжателем Вагнера. Из образа Зигфрида вырос пресловутый «сверхчеловек» Ницше — идеализация прусского юнкерства эпохи империализма. Герой Ницше и герой Вагнера — две стадии развития немецкой общественной идеи в решающее время подъема и зенита капиталистической формации. Ницше сделал за Вагнера те шаги, которые возможно предстояло бы сделать Вагнеру самому.

Вагнер один. От него многие отошли. Лист стал католическим аббатом в Риме. Гервег, как мы знаем, порвал все сношения с Вагнером после того, как тот объявил себя сторонником прусского империализма. В этом одиночестве, усугубленном охлаждением Людвига Баварского, у Вагнера рождается новый прилив энергии. касающийся выполнения все еще не совсем оконченного «Кольца». Вагнер сам поставит свой цикл. Он не будет больше обращаться ни к кому. Ему помогут те широкие массы, которые чужды капиталистических интриг или придворных интересов. В апреле 1871 г. Вагнер выпускает листовку «О постановке сценического праздника «Кольца Нибелунгов». — Рождается «мысль о Байрейте». Вагнер бросает эту мысль в союз друзей своего искусства.

Причины, заставившие Вагнера избрать местом своей будущей художественной работы маленький городок на севере от Нюренберга. Байрейт, он определяет скорее как отрицательные. Вагнер не хотел ни большого города, ни курорта, несмотря на то, что как только весть об его планах создать театр распространилась, ему были сделаны предложения создать театр и в Берлине, и в Вене, даже а Лондоне и Чикаго; на особо выгодных условиях звал к себе Вагнера Баден-Баден. Вагнер принципиально оставался тверд. Его последняя битва была дана старому его врагу — финансовому капиталу. Вагнер в это время не мог бы допустить мысли, чтобы на его «Кольцо» публика приходила как на всякий другой спектакль, купив билет, чтобы его искусство поддерживалось случайным посещением богатой клиентуры.

Все предприятие носило вначале немного легкомысленный характер. Вагнер высчитал, что ему нужно для постройки театра и постановки «Кольца» 300 000 талеров. Их собрать должен был «патронат», для этого он должен распространить тысячу особых обязательств, дающих право посещения тех музыкальных празднеств, во время которых только и будет исполняться цикл «Кольца». Первое представление намечалось в 1873 г. Успехи концерта, данного Вагнером в Берлине и «Лоэнгрина» в Италии давали пищу его оптимизму. Тяжелым ударом для Вагнера была неожиданная смерть его сотрудника Таузига, взявшегося с особой анергией за осуществление «Идеи Байрейта».

Германия переживала эпоху «грюндерства», подъем капиталистической энергии, спекуляции, ажиотажа, строительной горячки. Было много денег после войны с Францией, это сделало реальной ту широкую общественную поддержку, которую получил Вагнер.

Сначала в Мангейме под руководством незнакомого Вагнеру его сторонника, музыкального торговца Э. Геккеля, логом в других юродах (включая сюда и Петербург) возникли т. н. «Вагнеровские союзы» «для содействия великому национальному предприятию постановки сценического праздника «Кольцо Нибелунгов» Рихарда Вагнера». Стали собираться средства. Были установлены правила складчины… Шли хлопоты по созданию образцового оркестра для Байрейта; в новом печатном обращении Вагнера (их теперь много) подчеркивается, что речь идет не столько об единственном представлении «Кольца», сколько о создании «зерна национального театра». Вагнер неутомим. Он лично ездил по Германии, дает 16 декабря 1871 г. в Мангейме для первого «союза» своего имени большой концерт, на котором выступает с программной речью, лишний раз выявляющей его классовое лицо как представителя побеждающей буржуазии эпохи расцвета капитализма. «Почему я обращаю надежду на маленькие города?.. В них царит настоящее бюргерство… Прочно основанное бюргерское существование необходимо для подлинно национальных убеждений»… Он договаривается с городскими властями Байрейта о предоставлении земельного участка под театр. У Людвига Баварского Вагнер просто требует, чтобы тот дал ему средства для постройки дома в Байрейте, ссылаясь на то, что он возвратил баварской казне подаренный ему королем прекрасный особняк в Мюнхене. Байрейт находится в Баварии; и Вагнер правильно учел, что персональное охлаждение, которое возникло между Людвигом и его бывшим другом, не заставит короля закрыть глаза на то, что в Байрейте затеяно большое дело. Людвиг прислал 25 тыс. гульденов для постройки дома. Вилла «Ванфрид» — «покой мечтания» — построенная архитектором Вельфелем в 1873—74 гг. стала местом жительства Вагнера и всемирно известным центром его деятельности.

22 мая 1872 г., в день, когда Вагнеру исполнилось 59 лет, под проливным дождем он совершил в присутствии многочисленнейших сторонников торжество закладки театра.

Вечером Вагнер дирижировал «Девятой симфонией» Бетховена в старой оперной зале городка. Был сделан смелый шаг к реализации планов, которых до Вагнера не имел ни один из деятелей искусства XIX века. В прессе Вагнер был объявлен сумасшедшим, а на вечернем банкете он произнес речь о том, что Байрейт означает будущее, далеко превосходящее буржуазно-государственную жизнь: начало новой высокой духовной культуры…

Это лето (1872) Вагнер провел около Байрейта, в трудах по организации своих предприятий и в инструментовке последней части «Нибелунгов». К этому времени относится его статья «Об актерах и певцах», содержательная работа, важная также и для понимания взаимоотношений между Вагнером и Ницше; Вагнер выступает апологетом актера; театр осознается им, как «искусство игры»; смысл театра — в сознательном «обмане», — искусство актера коренится в стремлении «изойти в роли», в преодолении «себя». Вагнер в этой статье встал — по терминологии Ницше — на позиции «Диониса» против «Аполлона».

«Рождение трагедии из духа музыки» Ницше появилось в последний день 1871 г. Западная наука о древнем мире не знала подобной парадоксальной и глубокой книги. Возникновение театра, как это устанавливается современной научной теорией, восходит к тому единому искусству доклассового общества, которое идеалистически превозносится Фридрихом

Ницше. Вагнер был восхищен книгой своего молодого друга. Он справедливо считал, что Ницше ярче, может быть, чем он сам, вскрыл единство «оперы и драмы», музыки и поэзии. Вагнер смотрел на Ницше как на одного из своих преданных соратников. Волевое начало, торжествующее в «дионисическом» искусстве в противовес рассудочному «аполлиническому», всецело характеризует Вагнера. Книгу Ницше, он понял, как взнос в общее дело. Когда официальная филология обрушилась на Ницше с нападками, Ватер принял сторону своего друга. А Ницше на праздниках минувшей зимы подарил Вагнеру знаменитую гравюру Дюрера «Рыцарь, смерть и дьявол». Воин, который хладнокровно стремился к своей цели, не обращая внимания на все препоны и ужасы, представлялся ему похожим на Вагнера.

Вагнер уже не молод… «О боже, так хотелось бы отдохнуть, а между тем впереди — годы сатанинского груда» (письмо 13 июня 1873 г.). Сбор денег на Байрейт идет туго. Вагнер объезжает Германию для ознакомления с положением оперного дела: для Байрейта будут нужны певцы. Он пропагандирует среди артистов свои взгляды, исполняет вновь и вновь свои вещи, в первую очередь «Кольцо Нибелунгов». Однако в фонде Байрейта, несмотря на помощь даже со стороны вице-короля Египетского (!), всего только 154 540 гульденов и 48 крейцеров. Из 1 000 «патронатских обязательств» распространено 340… Вагнеру предлагают преобразовать Байрейт в деловое акционерное предприятие. Он гневно отказывается.

29 октября 1873 г. в Байрейте происходит собрание представителей «Вагнеровских союзов». Ницше читает свой проект обращения к широким кругам за помощью, Он признан слишком «пессимистическим» и отклонен. Дрезденский профессор Штерн составляет воззвание: оно было распространено в количестве 1 000 экземпляров по книжными и музыкальным магазинам всей Германии вместе с подписными листами и не имело абсолютно никакого успеха. Имя Вагнера как прежде — предмет острой вражды, насмешек, непонимания. Правда, выступления Вагнера на концертах в Дрездене, Гамбурге, Кёльне приносят ему все внешние знаки почета, но доход минимален.

Удастся ли Байрейт? Театр уже вчерне готов… Но в начале 1874 г. Вагнер вызывает верного Геккеля из Мангейма. «Я решил вызвать вас, чтобы сообщить свое решение объявить о крушении всего предприятия… Театр надо заколотить досками».

Трудно представить себе, в каких трудных условиях находился в те дни Вагнер. Но и здесь помог Людвиг Баварский. «Нет, нет — я помогу», пишет он. Байрейту вновь открыт кредит. В апреле 1974 г. Вагнер переезжает в свой только что оконченный «Ванфрид». Летом 1874 г. Вагнер руководит в Байрейте занятиями своих будущих артистов. 21 ноября 1874 г. окончена партитура «Гибели богов». «Кольцо Нибелунгов» замкнуто. Вагнер снова срывается с места, снова выступает в концертах, дирижируя отрывками своих новых произведений. Вена, Берлин, Будапешт: здесь — вместе с Листом…

Вагнер бесконечно нервен и раздражителен, в то же время весел и доволен… С Ницше у него происходит целый трагикомический скандал по поводу партитуры Брамса, которую гостивший в Байрейте Ницше приносит Вагнеру. Брамс! Молодое поколение! Искусство, которое новее музыки Вагнера! Вагнер кипятится, кричит, как мальчик, чтобы потом, успокоившись, шутить над собою, извиняться. «Я не понимаю, каким образом попало в мир такое существо, как Вагнер», говорит о нем его собственная жена.

В июле 1676 г. в готовом уже театре Байрейта начались репетиции. 1 августа вошедшего в театр Вагнера приветствовал оркестр под управлением Ганса Рихтера, прекрасный исполнитель Вотана Бетц пел ему навстречу слова из «Золота Рейна»:

«Закончен вечный дворец:

На горном кряже

Замок богов…»

За столиком рядом с зеленым абажуром лампы на авансцене Вагнер руководил репетициями. Так зарисовал его знаменитый немецкий художник Адольф Менцель. Вагнер, маленький, подвижной, в очках, напоминает одинаково школьного учителя и кудесника.

А потом опять поездка для денег. Он едет на два месяца в Вену, чтобы провести там безкупюрные постановки «Тангейзера» и «Лоэнгрина». Затем — в Берлин, где он руководит «Тристаном» и пытается через Бисмарка добиться поддержки Байрейта государством. Но Бисмарку, находившемуся на вершите своего всемогущества, не нравился слишком самостоятельный тон Вагнера. За 5 тыс. долларов пишет Вагнер юбилейный марш для Северо-Американских Соединенных Штатов, праздновавших столетие своей независимости. «Знаете, что самое хорошее в этом марше? Деньги, которые я за него получил…»

Летом 1876 г. театр в Байрейте был наконец открыт для первого представления полного «Кольца Нибелунгов». 13, 14, 16 и 17 августа поставлены были так — или приблизительно так — как того хотелось их автору, четыре грандиозные драмы, написанные им в литературной форме больше, чем двадцать лет назад. У Вагнера был теперь свой театр: несбыточная мечта осуществилась… Архитектор Брюквальд из Лейпцига построил театр в согласии с планами и идеями Вагнера. Единым огромным амфитеатром на 1 650 человек раскинут зрительный зал. Оркестр сделан невидимым: это нововведение Вагнера, которое еще в конце XVIII века было рекомендовано известным французским композитором Гретри, принято было потом в ряде других оперных театров. Зрительное оформление сцены, как и образное воплощение ролей, конечно, заставляло желать лучшего. Но это не вина, а беда Вагнера. Великий реформатор был в плену наивного натурализма своего времени во всем, что касалось декораций, костюмов, освещения. «Дочери Рейна», гибкие красавицы золотой реки, оказывались тремя подвешенными на невидимых проволоках полными дамами, а валькирии — могучего телосложения «истинно немецкими» героинями. Но «Вотан», наполненный Францем Бетцем, «Зигмунд» Ниман, «Брунгильда» Матерна были на высоте желаний Вагнера. На генеральной репетиции «Кольца» присутствовал прибывший секретно Людвиг Баварский. Первое представление с большой помпой посетил сам император Вильгельм I: предержащие власти прониклись сознанием необходимости поддержать «национальное» дело. Только ли «национальное»? Из посетителей Байрейта в 1876 г. общий процент приехавших из-за границы был 22 процента. Многие приехали из России, больше всего было англичан.

Успех «фестшпилей» — музыкальных празднеств — не принес с собою разрешения всей проблемы Байрейта. Вагнер уехал отдыхать в Италию, и там получил известие, что постановка «Кольца» дала дефицит в 120 000 марок. Надо было снова бороться за Байрейт. «Вагнеровские союзы» считали свою миссию оконченной. Вагнер снова остается один с своей мечтою против постоянно мстящей ему неприглядной действительности капитализма…

Создание «Кольца» затянулось на 26 лет (12 ноября 1843 г. начало первого текста «Смерти Зигфрида»— 21 ноября 1874 г. — окончание партитуры «Гибели»). На «Зигфриде» Вагнер прервал работу на целых 8 лет. Это было в июле 1857 г, В Трибшене написана целиком музыка первых двух действий «Гибели», окончена она была в Байрейте.

Музыка «Нибелунгов» лучше чем какая-либо иная дает предлог характеризовать то, к чему пришел Вагнер в своем музыкальном развитии. Он насыщает и даже перенасыщает оркестр. Продолжая за Берлиозом расширение состава оркестра, он устанавливает его троечный состав, вводит новые трубы, теноровые и басовые, усиливает состав валторн, арф, литавр, достигает не бывшего раньше «богатства гармонии, мелодии. ритма». Небывалой мощности достигает смычковый квинтет. Разнообразие технических приемов поражало всех музыкантов. «По обилию массового тембрового колорита и блестящей звучности медных, по грандиозности эффекта и величавости движения «Гибель богов» является квинтэссенцией музыкального содержания и приемов зрелой оркестровки». (А. Карс). Противники Вагнера видели здесь только «пакостный хроматизм» (Чайковский). «Очень любопытно, там музыкой яблоки изображаются», иронизирует перед своими учениками Танеев. Но уже им, новому поколению, музыка «Кольца» раскрывает целый мир (Л. Л. Сабанеев). «Вагнеровский оркестр — глубокое звуковое море, стихийно вздымающееся, открывающее на каждом шагу непостижимые красоты, словно широкие панорамы». «Как просто — эти фейерверки в «волшебстве огня», а они как возбуждают, точно огонь в крови», говорит А. Н. Скрябин.

Вся музыка «Кольца» исключительно драматична. Она напоминает, забегает вперед и изъясняет. Уже в начале драмы сходство мотивов Валгаллы и проклятия Альбериха дает указание на внутреннее родство «черного Альбериха» и «светлого Альбериха», как мимоходом загадочно назван Вотан. Оба они, бог и подземный зловещий карл, из «одного теста», оба властолюбцы. В ряде мест «Кольца» Вагнер подымается до изумительного описательного эпического стиля. Всесветно знаменитый «Шум леса» из «Зигфрида» одновременно и объективно точная картина природы — и чисто лирическое ее постижение. Река, буря, лес, огонь характеризованы в музыке с той яркостью, которой не достигал может быть и и один из великих предшественников Вагнера. Музыка «Кольца» — триумф динамики, она выразительна и пластична. Ее композицию в действии характеризует особый прием «предуказаний». То, что не может быть характеризовано в слове и действии, дано музыкою. Действие иногда непосредственно и реально продолжает музыку. Третий акт «Зигфрида» начинается увертюрой, — полетом бури, — стремлением Вотана к огненной скале. И когда музыкальный его лет окончился, — сам Вотан выступает на сцене: он прилетел как бы буквально на крыльях звуков. Вся музыка «Кольца» «программна», тематична, сюжетна; формально и технически Вагнер— полный господин над оркестром и всею стихиею звуков. Она казалась скучной и «немузыкальной огромному большинству современников Вагнера. Но она захватывает неудержимой силой, возвращается вновь и вновь вариациями прежних тем, усиливая их до степени почти гипнотического воздействия. Вагнер писал раньше («Опера и драма»), что музыка — женственное начало, оплодотворяемое мужским началом слова. Музыка «Нибелунгов» — активная, властная, «мужественная музыка». Ее приходится принять или отвергнуть целиком.

Ницше сравнивал с «сверкающими ледниками альпийских гор» музыку «Зигфрида», когда герой будит Брунгильду поцелуем». Но вскоре после восторженных статей о своем друге — Ницше отвернулся от Вагнера, чтобы пойти своим путем.

Это расхождение настолько знаменательно, что на нем стоит остановиться. Ницше раньше боготворил Вагнера, хотя конечно не принимал его идей и теорий до конца; так антисемитские настроения Вагнера встретили в Ницше решительный протест. Но Ницше не мог примириться с тем, что Байрейт, эта высшая победа и увенчание идей и исканий Вагнера, остается все-таки только театром, ареной тщеславия, троном личного честолюбия Вагнера, играющего там роль царя и бога. Ницше как никто другой воспринял героическую динамику образа Зигфрида, его идею борьбы с торжествующим злом. Но стоило ли разрушать власть богов, чтобы на их место утверждать собственный авторитет? И Вагнер с его идеями стал представляться Ницше олицетворением лжи — перед самим собою, актерской маской — перед другими. Музыка Вагнера в восприятии позднего Ницше — это гипнотизирующее, давящее, уничтожающее нашу волю начало, нечто болезненное и ядовитое. Ницше пришел к требованиям «легкой окрыляющей неги» музыки, противопоставления музыкальным драмам Вагнера «Кармен» Бизе и в своем «бунте» против Вагнера вскрыл ряд существенных идейных и музыкальных его дефектов.

Между тем борьба за Байрейт продолжалась.

Вагнер еще из Италии посылает новый призыв «председателям Вагнеровых союзов» о создании нового «Патроната» вокруг Байрейта. Он предлагает баварскому правительству взять Байрейт в полную собственность. Осенью он предлагает прибывшим в Байрейт представителям союзов его имени программу создания школы певцов для своего театра… Эта школа, встреченная карикатурами и насмешками, оказалась неосуществимой. 8 декабря 1877 г. Вагнер официально сообщает об отказе от школы и о своих новых планах: больших «фестшпилей» в ближайшее время не будет, зато будет «Парсифаль», зато создан уже собственный печатный орган — «Байрейтские листы» под редакцией преданного Ганса Вольцогена. Для покрытия дефицита «Кольцо», предназначенное исключительно для одного Байрейта, разрешено Вагнером к постановкам в других оперных театрах… Вагнер теперь настолько знаменит, что его музыкальные драмы имеют всюду успех. Байрейт спасен ценою отказа от своего лучшего детища — «Кольца».

Но будет «Парсифаль»! Вагнер работает весь 1878 г. над композицией своей новой музыкальной драмы. Для «Байрейтских листов» он пишет ряд статей, резко полемизируя с «современностью», с вымышленными врагами и с врагами реальными, не только своими, но и врагами друзей. В 1879 г. опять заботы о деньгах. Как осуществить «Парсифаля», музыкальная композиция которого окончена 25 апреля 1879 г.? «Патронаты» собирают деньги очень медленно, в 1880 г. осуществить новую постановку не удается. В 1879 г. «Байрейтские листы» публикуют новые пять статей Вагнера. Он теперь не только сторонник идей нового искусства, но и нового жизненного обихода. Он ревностный вегетарианец, дарвинист, сторонник реакционной идеи «чистоты рас», в которую влился его антисемитизм. В этом он следует философствующему реакционеру, французскому писателю дипломату Гобино, с которым Вагнер познакомился в Риме в 1879 г. Гобино — автор многотомного исследования о «Неравенстве человеческих рас», один из предшественников философии «Заката Европы». Освальда Шпенглера. Здесь Вагнер опять приближается к современному нам немецкому фашизму, давшему псевдонаучную карикатуру на все идеи Вагнера.

Зимою 1879 г. Вагнер едет в Италию. Его силы начинают сдавать. Он живет в «вилле д’Агри» около Неаполя, возвращается в Германию только в конце октября 1880 г. К этому времени судьба Байрейта окончательно выясняется. Баварское правительство и его теперь уже явно полусумасшедший король пошли в конце концов ему навстречу. «Фестшпили» музыкальные торжества в Байрейте — взяты под покровительство и обеспечены финансовой гарантией. Для Байрейта и исключительно для него одного остается «Парсифаль»… 1 июня 1882 г. Вагнер в открытом письме на имя Фридриха Шена, пожертвовавшего 10 000 марок в фонд Байрейта, ставит новые задачи «патронатам», а именно собирать деньги для неимущих, желающих посетить Байрейт. Другое «распоряжение» по штабу своей армии Вагнер дает в письме к Вольцогену 13 марта 1882 г. «Байрейтские листы» должны превратиться в более широкий орган. «Вагнеровы союзы» и прежняя их интимная поддержка перестали быть актуальными. Эти союзы однако продолжали существовать. Они объединяли собой почти исключительно мелкобуржуазную интеллигенцию и содействовали в той или иной мере пропаганде музыки и театра. Герой знаменитого романа Ромена Роллана «Жан Кристоф» упоминает об их прогрессивном — или долженствовавшем быть таким — значении.

Годы 1880—81, и в известной мере последующие, заняты новыми большими работами Вагнера-теоретика. Он спешит, высказаться по ряду вопросов, волнующих и тревожащих его, пересматривает свое мировоззрение с начала до конца. Результатом являются статьи в «Байрейтских листах», написанные на тему «Религия и искусство». Все эти высказывания Вагнера подготовлены предшествующими его мыслями. Старость не угасила в нем ни былого темперамента, ни способности к широкому охвату тем. Эти статьи интересны не только как последняя установка Вагнера-мыслителя, в них воплотились идеи того времени, взгляды определенной классовой группы. Именно от них исходит то, что потом стали называть «идеей Байрейта», и что нашло себе наиболее полное выражение в трудах известного вагнерианца-пангерманиста X. С. Чемберлена, одного из тех, на котором лежит наибольшая ответственность за искажение облика Вагнера. Это идеи «регенерации». Мысли об единстве «всего сущего» (индийско-буддистская философия), жизнь как «школа страдания», понимаемая нашей волей чувство всеобщей потребности в «избавлении». Вагнер здесь снова возвращается к Шопенгауэру. От нею он берет учение о «моральном значении мира». Вместе с тем Вагнер приветствует и Дарвина, своеобразно понимая его эволюционную теорию как доказательство единства всего живого мира, как предлог распространения «сострадания» и на животных. Он, с одной стороны по-прежнему категорическим образом восстает против церковности, «застывшей в догматике», а с другой — с еще большей силой отрицает механический материализм Бюхнера и Молешотта. Единственно правильные пути человечества — это пересоздание человека изнутри. Здесь в какой-то степени встречается Вагнер с Львом Толстым, не любившим его музыки и не знавшим его теорий. Искусство во главе с музыкой остается для Вагнера вершиною человеческих достижений. В области политики он высказывается против Бисмарка, против войны с Францией, которую десять лет назад приветствовал в националистическом опьянении; выступает против «вооруженного мира». — «Не строить, а срывать крепости, не брать залоги будущей военной безопасности, а давать залоги будущей уверенности в мире».

Вагнер мыслит себе будущее, как общество лишенное «принуждения», единомыслящее. Он проповедует создание вегетарианских союзов, обществ покровительства животным, пацифистских организаций. Особенной действенности ожидает он от их совместной работы с социалистическим движением. Вагнер не был бы тем, кем он оставался, — т. е; представителем радикальной мелкобуржуазной интеллигенции эпохи начинающегося империализма, классовых групп, оттесняемых финансовым капиталом, — если бы он не проповедывал также эмиграцию и колониальную экспансию, которую он называет «новым переселением народов» для обездоленных.

Театр Вагнера. Байрейт.

Вилла «Ванфрид». Дом Вагнера в Байрейне.

«Парсифаль» Эскиз к 2 действию П. П. Жуковского и бр. Брюкнер. Байрейт.

Осознание последней политической установки Вагнера наиболее важно как раз теперь, когда Вагнера изо всех сил хотят сделать фашистом. Путанником Вагнер остался конечно до конца. Реальный политической программы он не создал. Его радикализм, порою совершенно неожиданный в эпоху Бисмарка, «заигрывание» с социализмом во время «законов против социалистов» (первый— в 1878 г.) — сочетались у него с теорией столь реакционной, как неравенство рас. Быть последовательным и умным (недаром «социализмом дураков» называл антисемитизм Бебель) до конца Вагнеру не было суждено. «Видеть, все видеть — и молчать»: достойно преодолеть страдания, осознать силу любви между мужчиной и женщиной, которая может и вознести, и уронить, которая является соприкосновением «чисто человеческого» с «вечно природным» — вот последние идеи Вагнера.

Отсюда легко перейти к «Парсифалю». На первый взгляд «христианнейший» миф по существу является иллюстрацией здесь изложенных идей Вагнера. «Драма — не род поэзии, а отброшенное из нашего замолкшего внутреннего мира зеркальное отражение действительности». Последнюю свою «оперу» Вагнер окрестил «сценическим священным праздничным представлением». Оконченный 13 января 1882 г. «Парсифаль» был поставлен в первый раз 26 июля 1882 г.

30 лет оставался «Парсифаль» исключительной собственностью Байрейта. В первом сезоне он был дан шестнадцать раз подряд: Байрейт привлек к себе публику со всех концов земли. Театр себя окупил. Вагнер мог умереть с сознанием того, что его дело будет жить.

Содержание «Парсифаля» — это сказание о Граале, которое уже было использовано в «Лоэнгрине». Парсифаль — отец Лоэнгрина. Миф повествует о священном замке, где избранные рыцари охраняют таинственную чашу, дающую им бессмертие одними своими излучениями. В обитель святых вошел соблазн. Недалеко от замка Грааля — «Монсальвата» — находится другой волшебный замок колдуна и евнуха Клингзора, который отрекся от земной любви ради овладения святыней Грааля, Но был отвергнут. В распоряжении Клингзора все средства соблазнов Венеры: цветочный сад, где каждый цветок — женщина, влекущая к себе давших зарок целомудрия рыцарей. Таинственная «пра-диаволица» Кундри олицетворяет собою сумму всех земных наслаждений. Перед ее соблазном не устоял в свое время даже король Монсальвата Амфортас; в поединке с Клингзором он получил тяжелую неизлечимую рапу и потерял священное копье, доверенное ему вместе с таинственной чашей. Святость и власть Грааля призрачны. Амфортас не может умереть и не может излечиться от своей раны. Его может спасти только

«Мудрый в состраданьи

Чистый глупец;

Жди его…»

Это и есть — Парсифаль. Самое имя его означает «Чистый глупец». Он — мальчик-охотник, странствующий с луком и стрелами. Он только что поразил стрелою лебедя. Но в священном лесу Грааля охота запрещена. «Как мог ты убить?» Молодой охотник, почувствовавший впервые нечто вроде «сострадания» пока что к животным — ломает свой лук и стрелы. Старый рыцарь Гурнеманц берет его в замок Грааля. Перед зрителями развертывается самая «мистерия»: неизлечимо раненый Амфортас должен открыть чашу Грааля, благословить ею присутствующих. «Ты знаешь, что ты видел?», спрашивает Гурнеманц Парсифаля. Тот качает головой — и Гурнеманц выталкивает его в боковую дверь. «Чистый глупец» еще чужд сострадания, он не может участвовать в коллективе, где единомышленники-рыцари Грааля подают друг другу руки —

«Блаженные в вере —

В любви — блаженны!»

Изгнанный из замка Грааля Парсифаль может достичь понимания и зрелости только путем преодоления соблазнов. Девушки-цветы Клингзора тщетно пытаются соблазнить его. Только Кундри, «пра-диаволица», имеет силу привлечь к себе Парсифаля. Она говорит ему об умершей матери и целует, его.

Этот поцелуй любви, в которой сосредоточены все силы пола, является кульминационным пунктом «Парсифаля». Парсифалю открывается любовь, как вечное томление, порыв, блаженство, горе, радость: и сострадание. Парсифаль вспоминает и понимает Амфортаса, он отталкивает Кундри. Здесь перед нами — снова заветная идея Вагнера о любви, которая должна преодолеть самое себя.

«В исканьи высшего спасенья

Мечтать о глубине паденья»…

Парсифаль сильнее Зигфида, чары над ним не властны. Священное копье, похищенное Клингзором у Амфортаса, само возвращается к Парсифалю. Прикосновением священного копья Парсифаль излечивает Амфортаса, и подымает чашу Грааля, как его новый король.

В музыке «Парсифаля» Вагнер использовал мотивы старинных католических месс Палестрины, Орландо ди Лассо и протестантских хоралов Баха и Генделя. В чисто музыкальном отношении «Парсифаль» означает упрощение, успокоение и даже количественное сокращение обычного монументального оркестра Вагнера. Особенному сжатию подверглась любимая Вагнером раньше медная группа. «Проясненный» оркестр «Парсифаля» в общем соответствует всему характеру произведения. Окруженный всеми благами земного бытия, старый Вагнер не мог оставаться прежним, рвущимся к преодолению судьбы, героем. «Умудрение» и «успокоение» сходит на него. Лист окончил жизнь свою римским аббатом; в «Парсифале» есть даже прямые заимствования из католической музыки Листа. Но Вагнер все-таки не стал «церковником» и каноническим христианином. Евангельский Иисус для него недостаточно «христианин», его Парсифаль — это «исправленный Христос». Вагнер проповедует в своем последнем «уроке» активность любви, подвига и сострадания.

Творческий метод последней музыкальной драмы Вагнера легче всего вскрывается при анализе отношения автора с источниками. В распоряжении автора «Парсифаля» были: старый эпос Вольфрама фон Эшенбаха и научное истолкование этого эпоса относящееся к половике XIX века; кроме того, была своя концепция мифа; своя идея, свое миросозерцание. Вагнер построил из этого всего новое целое. Он взял из эпоса и из комментариев к нему ровно столько, сколько ему было нужно. Самое имя Парсифаль: Fal Parг согласно Герессу должно означать по-арабски или персидски «чистый глупец». Вагнер не знал, что это толкование неверно, что слова «Fal» нет в арабском и персидском языках. Parsеhwal может означать «персидский цветок»; самый миф выводится теперь западной наукой из персидского Афганистана, отражая в себе столкновения буддизма и старых верований сторонников Заратуштры. Но «идея» для Вагнера важнее источников.

В чем же основной смысл «Парсифаля», которого так легко совсем отбросить, поскольку в реакционности его содержания сомнений быть не может?

Родная страна Вагнера переживает головокружительный подъем. Германия становится на путь индустриализации, колониальной экспансии, торжествующего национализма и гегемонии прусского юнкерства. В честь последнего будут раздаваться гимны Ницше о «сверхчеловеке». Парсифаль на этом фоне рисуется в качестве героя, добивающегося высшей награды за за свои внутренние заслуги. Он воспринял высшую форму сострадательной любви, стал целителем недугов смертельно больной царской власти. Увенчание Парсифаля не является ли в этом сопоставлении «увенчанием самого «избавителя», художника? Самого Вагнера? Смысл «Парсифаля» в том, что эта «возвышенная поэма» избранных о тех, кто применил к себе слова «мы — соль земли». Вагнер себя, свое искусство и свое дело считал такой «солью». «Парсифаль»— мистерия о роли художественной интеллигенции в эпоху капитализма. От исполнителей «Парсифаля». Вагнер требовал не только талантливости, но и «того, чтобы они были хорошими людьми». Свой театр Вагнер считал выше всех церквей земли.

За день до окончания «Парсифаля» Вагнера рисовал в Палермо, где отдыхал тогда со всей семьей композитор, молодой французский художник, в будущем всемирная знаменитость, Огюст Ренуар. «Вагнер седой, прекрасный, похож на протестантского пастора».

После успеха «Парсифаля» Вагнер снова поехал в Италию. Он остановился в Венеции, где к его услугам был целый дворец Вендрамии-Калерги. Здесь его навещал Лист. Вагнер веселился к был готов на всякие неожиданности. Его сын Зигфрид вспоминал, как однажды Вагнер под музыку Листа, исполнявшего Бетховена, стал танцевать. Его последние дни проходят спокойно. Он подводит итог постановке «Парсифаля», пишет трактат о женщине…

13 февраля 1883 г. Вагнер умер от разрыва сердца. Он был похоронен в саду Ванфрид в Байрейте. На его могиле лежит простой большой камень, заготовленный им самим заранее, без всякой надписи.

Вагнер в своей молодости — нищий Вагнер парижских дней, — бегущий по туманной улице в погоне за своей собакой; Вагнер — энтузиаст, лазящий по дрезденским баррикадам; мыслитель, предпочитающий голодать, но не торговать своим искусством; писатель, славящий революцию, и ждущий победы искусства от победы своего утопического коммунизма — это один его облик. Он воспринимал всю правду о капиталистической действительности, открыто высказывал ее, был в деятельности своей выразителем поступательного движения вперед буржуазии, своего класса, которому он оставался верен, несмотря на феодальные сюжеты своих опер.

Но совсем иным представляется облик Вагнера второй половины его жизни, — странствующего виртуоза, друга королей, антисемита, необуддиста. В Германии продолжает жить именно этот второй Вагнер. После его смерти его имя стало предметом почти обожания и его вдова Козима — первою жрицею его культа. Дело Вагнера получило самое широкое признание. Его музыка оказала свое воздействие на все музыкальное искусство новейшего времени во всех странах мира.

Искусство Вагнера и его личность вошли в историю.

Она несет и правильные масштабы для его оценки и понимания.

В последнем итоге перед нами встает фигура художника, который «необыкновенно содержателен, многообразен, один в своем многообразии, мощен». «Он труден для понимания» (А. В. Луначарский). Он отразил в себе всю противоречивость социальной судьбы своего класса, интеллигентской прослойки, мелкой буржуазии. Он был изменником своим революционным убеждениям. «Быть может нам оказать: от сих пор — до сих пор? Некритически принять первого Вагнера, забыв, сколько в нем примесей и незрелости? Или нам совершенно выбросить второго Вагнера, забыв, какую мощь музыкальный фактуры, какое красноречие в выявлении чувств, какое искусство сочетания музыки и идей создал этот попавший в плен реакции гений?» — спрашивает А. В. Луначарский. «Гениальный художник, реформатор, создатель музыкальной драмы, в сконцентрированном углубленном виде (Вагнер) отобразил основные ведущие противоречия своего времени и в лучший революционный период… стремился выйти за пределы своей классовой ограниченности. Художник, «дерзнувший» в громадной эпопее осмыслить проблему социального неравенства… навсегда войдет в историю человеческого общества, как один из величайших гениев прошлого, художественное наследие которых пролетариат в процессе критического освоения включает в железный инвентарь музыкальной культуры строящегося социализма», — пишет «Советское искусство».

Подпишемся под этим. И так как последнее слово здесь правильно предоставить музыкантам — тем подлинным преемникам дела Вагнера, которые после него, — как бы они к нему не относились — уже не могли писать без учета его достижении, то выслушаем еще две цитаты. Скрябин признавал в музыке только за Бетховеном и Вагнером «мускулы». — «Это физически мощные люди, у них музыкальные мускулы, настоящие бицепсы». А Мусоргский на своем своеобразном жаргоне писал: «Мы Вагнера часто ругаем, а Вагнер силен, и силен тем, что щупает искусство и теребит его».

Может быть в этом и было лучшее, что остается в памяти о Вагнере. Признание за искусством колоссальной силы и беспрестанное стремление использовать его как идейное оружие. Вагнер много ошибался, но всегда считал, что употребляет это оружие на пользу трудящегося человечества.

Могила Вагнера