…думаю, что Володя был очень счастлив

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

…думаю, что Володя был очень счастлив

В сентябре 1973-го года в Москве гостил варшавский Театр "Народовы" во главе с Адамом Ханушкевичем (Адам Ханушкевич, Adam Stanislaw Hanuszkiewicz /1924-2011/ — выдающийся польский актёр и театральный режиссёр, многолетний директор Театра "Народовы" /Teatr Narodowy/ и Нового театра /Teatr Nowy/ в Варшаве).

Спектакль "Три сестры", поставленный Адамом Ханушкевичем, посмотрел Владимир Высоцкий. По окончанию спектакля он пригласил польского режиссёра на квартиру актрисы Ии Саввиной, где состоялся неофициальный концерт, который Адам запомнил на всю жизнь.

К 80-летию А. Ханушкевича в Польше была выпущена аудио-книга его воспоминаний "… это я люблю…" (Adam Hanuszkiewicz"…to lubiе…", Зкгорек Audio Publishing, Szczecin, 2004, ISBN 83-918321-3-9).

В неё вошли, в частности, воспоминания о том самом домашнем концерте Владимира Высоцкого в пустой комнате, в квартире И. Саввиной:

"Володя Высоцкий смотрел в Москве "Три сестры". Он пришёл на наш спектакль, стоял за кулисами, и плакал. И был настолько тронут нашей игрой, что пригласил нас на ужин (на квартиру своей подруга). Мы поехали с ним, нас было человек пятнадцать, и их было четверо. Нам приготовили стол: водку и нехитрую закуску — помидоры, колбасу. И принимали нас очень сердечно. А в углу сидел один человек, которого я не знал. И я спросил у Ины — хозяйки квартиры (актрисы Ии Саввиной — прим. авт.): "Ина, а этот человек в углу стола… Кто он?" А Ина мне отвечает: "Тот, который в углу? Так он же из ваших". Я говорю: "Нет, Ина, он не из наших". Она говорит: "Ну, раз он не с вами приехал, ты, наверно, понял, кто он такой". Я понял. А Высоцкий говорит: "Они всегда уходят в час ночи. Я буду петь в час ночи". Как Высоцкий сказал, так оно и было. Пробил час, этот мужик встал из-за стола и вышел из квартиры. Когда он вышел из квартиры, мы все дружно перешли в другую комнату. Она была совершенно пустая, в ней не было мебели. Мы сели вдоль стен, на полу, а Высоцкий сел в углу комнаты и начал петь… Ничего подобного я никогда в жизни не видел. Никогда в жизни. Я видел всех величайших певцов. Но ничего подобного я никогда не видел. Закрытые глаза, слегка наклоненная голова, отрешённое лицо, перекошенное отчаянием, болью… И эта пустая комната, выступление в таком интерьере производило ещё более сильное впечатление, нежели на концерте. Нечто невероятное. А в нашем театре был такой актёр Хэнго (Хэнрык Бонк, Henryk Bak /1923-1987/ — польский актёр театра и кино, с 1971-го по 1974-й гг. - актёр Театра "Народовы" в Варшаве — прим. авт.). Хэнго играл в трёх спектаклях, которые мы показывали во время гастролей в Москве. И он ни за что не хотел ехать в Россию. Он мне сказал:

"Я не могу ехать. Они убили всю мою семью. Если я поеду, дело кончится скандалом. Меня повяжут, и тебя вместе со мной. Обоих нас повяжут". Я говорю: " Хэнго, тебе непременно надо ехать. Ты играешь в трёх спектаклях, я не буду вводить замену, тебе надо ехать". Хэню говорит: "В случае чего, пеняй на себя, помни, что ты будешь за всё отвечать". Ну вот. Когда Высоцкий спел пятую песню, Хэню поднялся с места и стал ходить по комнате по диагонали. Он ходил по комнате и повторял: "Я вас ненавижу, я же вас ненавижу, чёрт вас всех побери, да идите вы все…, горите вы все синим пламенем" и… плакал. И получилась невероятная ситуация. Высощсии поёт и видит всё это (естественно, видит, он открыл глаза и видит, что происходит), и слышит, потому что тот произносит всё вслух. И достаточно громко. И чем громче Высоцкий поёт, тем сильнее тот пытается себя убедить: "Я же вас ненавижу…" И плачет. Образовался такой своеобразный дуэт. Когда Высоцкий кончил петь, мы не аплодировали. В комнате стояла полная тишина. Молчание значит порой больше, чем аплодисменты, и выражает восторг лучше, чем хлопки. Я подошёл к Высоцкому, обнял его, поцеловал, и сказал: "Ты извини, Володя, здесь расстреляли всю его семью". Высоцкий ответил: "Я понял, но ты знаешь, такого успеха я ещё не имел. Чтобы человек, который меня ненавидит, который ненавидит мой народ (незаслуженно, естественно, потому что при чем тут народ — замеч. Адама Ханушкевича), и который так демонстрирует эту ненависть, чтоб он слушал меня и плакал. Такого успеха я ещё не имел". А потом они вместе напились, Володя и Хэню…"

Адам Ханушкевич занимал пост директора Театра "Народовы" с 1968-го по 1982-й пт. Стоит отметить, что он был назначен на эту должность в очень трагических обстоятельствах — после отстранения от должности Казимежа Дэймэка (Казимеж Дэймэк, Kazimierz Dejmek /1924-2002/, выдающийся польский актёр и театральный режиссёр, с 1962-го по 1968-й пт. - директор Театра "Народовы" /Teatr Narodowy/, с 1993-го по 1996-й гг. — министр культуры и искусства Полыни, режиссёр спектаклей в ряде зарубежных театров, в частности, Nationaltheatret в Осло, Dttsseldorfer Schauspielhaus в Дюссельдорфе, Burgtheater в Вене, Piccolo Teatro в Милане). 25.11.1967 года в Театре "Народовы" состоялась премьера спектакля "Дзяды" ("Dziady"), поставленного Казимежем Дэймэком по произведению Адама Мицкевича (Адам Мицкевич, Adam Bernard Mickiewicz /1798-1855/ — величайший польский поэт эпохи Романтизма, автор драмы "Дзяды"). Власти хотели приурочить премьеру спектакля "Дзяды" к 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Постановка была очень удачной, критики по достоинству оценили игру актёров, а также весьма своебразную сценографию. Но Казимеж Дэймэк не предполагал, что будет втянут в невиданную политическую авантюру, которая приведёт к трагическим последствиям.

Вопреки намерениям режиссёра коммунистические власти Польши сочли спектакль "антирусским" и "антисоветским". Его осудил в своём выступлении Владыслав Гомулка — первый секретарь Центрального Комитета Польской объединённой рабочей партии (Wladyslaw Gomulka /1905-1982/ — польский партийный и государственный деятель, с 1956-го по 1970-й гг. — первый секретарь ЦК Польской объединенной рабочей партии /КС PZPR/).

Сценическая судьба спектакля оказалась очень недолгой. 30.01.1968 года он был снят с афиши. Это решение властей привело к многочисленным демонстрациям с участием варшавских студентов, предшествовавшим так называемым "мартовским событиям" 1968-го года.

Казимеж Дэймэк был исключён из рядов Польской объединённой рабочей партии (в рядах которой состоял с 1951-го года) и отстранён от должности директора Театра "Народовы".

Эти события нашли отражение в анекдоте, в котором Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев звонил первому секретарю Центрального комитета Польской объединенной рабочей партии, чтобы узнать, были ли "виновники" наказаны, как следует.

— Какие меры вы предприняли в связи со спектаклем "Дзяды"? — спросил Л.И. Брежнев

— Спектакль снят с афиши — ответил Владыслав Гомулка.

— Хорошо. А режиссёр? — поинтересовался Брежнев

— Режиссёр исключен из партии и уволен из театра.

— Хорошо. А автор пьесы?

— Автор? Автор пьесы мёртв.

— Ну, пожалуй, вы немного переборщили — заключил Л.И. Брежнев.

Но участникам описанных выше событий было, разумеется, не до смеха. Тем более, что мартовские события вызвали политический кризис 1968-го года и стали звеном цени трагических событий конца 1960-х — начала 1970-х годов, когда Владыслав Гомулка стал организатором антисемитской кампании. В сущности, резкие выпады в адрес поляков еврейского происхождения Владыслав Гомулка позволял себе и ранее. Во время выступления в Лодзи (Lodz), 19.06.1967 года, он заявил, что в Польше существует империалистическо-сионистская 5-я Колонна. Но именно после мартовских событий была развёрнута чудовищная идеологическая кампания по образцу сталинского времени. Антисемитские выступления деятелей Польской объединённой рабочей партии (и организованные властями митинги якобы поддерживавших их польских трудящихся) привели к вынужденной эмиграции многих тысяч поляков еврейского происхождения. Ныне антисемитская кампания властей расценивается как коммунистическое преступление.

Кстати, именно в результате этой кампании эмигрировал в Стокгольм известный польский поэт Натан Тененбаум (Natan Tenenbaum /род. в 1940 г./), автор песни, осуждающей (в весьма нетипичной иронической манере) ввод войск Варшавского договора в Чехословакию, в результате которого была жестоко подавлена Пражская весна.

Натан Тененбаум написал свою песню "Письмо рабочих Завода им. Польско-чехословацкой дружбы в Сувалках чешским и словацким братьям" ("List zalogi zakladow im. Przyjazni polsko-czechoslowackiej w Suwalkach do czeskich і slowackich braci") no мотивам песни Владимира Высоцкого "Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям":

В связи с бесчинством вашего народа

И обостреньем классовой борьбы

Мы пишем вам с сувальского завода,

Адепты антипольской кутерьмы.

Наш разговор с великим режиссёром состоялся в крайне трудный для него период. В последние годы жизни Адам Ханушкевич тяжело болел. И попал в дом престарелых — весьма, правда, своеобразный, то есть в Дом актёра в Сколимове (Дом артистов-ветеранов польской сцены, Dom Aktora w Skolimowie, полное название Dom Artystow Weteranow Seen Polskich im. Wojciecha Boguslawskiego w Skolimowie — дом для престарелых польских артистов, находящийся недалеко от Варшавы). Конечно, это довольно необыкновенный дом престарелых, но необыкновенными являются лишь его обитатели, само же место производит довольно угнетающее впечатление. Все друзья великого режиссёра глубоко убеждены, что он никогда не любил это место. По Варшаве вовсю ползли слухи, что Адама Ханушкевича упрятала в дом престарелых его супруга. Магдалена Цвэнувна (Magdalena Cwenowna, точнее, Magdalena Cwen-Hanuszkiewicz /род. в 1954 г./ — актриса, четвёртая жена режиссёра) была моложе Адама Ханушкевича на тридцать лет. Она многократно утверждала, что в Сколимове её муж находился лишь один раз, когда ей пришлось лечь в больницу, где хирурга оперировали ей руку. Но пресса то и дело сообщала, что Адам Ханушкевич попадал в Дом артистов-ветеранов вновь и вновь. Особенно печальным был его День рождения в 2009-м году. Жена режиссёра обещала, что Адам Ханушкевич проведёт в Сколимове всего лишь короткий период и вернётся домой перед тем, как ему исполнится 85 лет, чтобы отпраздновать свой день рождения в кругу друзей. Но не сдержала слово…

Многие злорадствовали, что молодая коварная жена втихаря избавилась от пожилого супруга, даже не проинформировав об этом его друзей. Многие действительно не знали, что режиссёр находился в Сколимове. Адам Ханушкевич был совершенно подавлен своим новым положением, которого очень стыдился. Он избегал контактов с кем-либо. Почитатели его таланта удивлялись, когда он, несмотря на продолжительные уговоры, не приезжал на церемонии вручения ему очередных премий за жизненные достижения и вклад в польскую культуру и театральное искусство, на вернисажи посвящённых ему выставок. Призы вручались его жене, которая от имени режиссёра заявляла, что "муж плохо себя чувствует". Однако дело было не только в самочувствии, но и в чувстве стыда. А. Ханушкевич был очень гордым человеком, очень честолюбивым, даже самолюбивым. Кстати, то, что он так высоко отзывалася о Владимире Высоцком, заслуживает самого пристального внимания, ибо Адам Ханушкевич был скуп на похвалы и комплименты, в театре все считали его деспотом, многие актёры покидали труппу, так и не выдержав постоянного давления со стороны режиссёра. Про него говорили "нарцисс", "себе на уме", "тщеславный", "эгоистически-эгоцентрическая личность", "когда говорит, то говорит в первую очередь о себе". Правда, многие подчёркивали, что делал он это очень очаровательно…

Трагедия Адама Ханушкевича началась в 2004-м году, когда ему пришлось покинуть пост директора Театра нового в Варшаве (Teatr Nowy), которым он руководил с 1990-го года. Он не мог смириться с тем, что его театр, который в прошлом возглавлял, в частности, Юлиан Тувим (Julian Tuwim /1894-1953/ — выдающийся польский поэт), потерял не только своё значение, но и площадь. Дело дошло даже до того, что великий режиссёр имел в своём распоряжении сцену размером 4x4 метра. Он чувствовал себя, как орёл в курятнике.

Когда он оставил пост директора, театр и вовсе потерял главную сцену. В здании, где она располагалась, на улице Пулавской, 39 (Pulawska 39), был открыт… супермаркет.

Попав в дом престарелых, Адам Ханушкевич потерял волю к жизни, угасал, ждал смерти. Он избегал не только журналистов, но даже друзей.

Тем удивительнее, иго наша беседа всё-таки состоялась. И несомненно это произошло исключительно потому, что мы говорили о Владимире Высоцком. В данном случае Адам Ханушкевич просто не в силах был отказать.

Я спросила его про гастроли Театра "Народовы" в Москве и про концерт Владимира Высоцкого в пустой комнате, в квартире Ии Саввиной:

— Вы рассказали о совершенно необычном восприятии песен Владимира Высоцкого одним из наших актёров, в Москве, в сентябре 1973-го года, когда Владимир Семёнович пел в пустой комнате…

— Да, на квартире Ии Саввиной.

— Сама Ия Саввина никогда не говорила об этом случае, хотя сам концерт, конечно, запомнила.

— Ну, что я могу Вам сказать, я могу только развести руками. Может быть, Ия не вспоминала об этом из деликатности. Вы понимаете, это была, конечно, не очень приятная тема…

— Вы имеете в виду реакцию на выступление Владимира Высоцкого?

— Я имею в виду отношение Хэня к русским и к России.

— Но как раз в силу такого отношения этот случай ещё явственнее высвечивает невероятный магнетизм Владимира Высоцкого, его влияние на публику. К тому же, актёрская публика вообще самая неблагодарная. Все артисты избалованы славой, все немножко влюблены в самих себя…

— Я вижу, Вы нас не щадите. Самая неблагодарная публика вовсе не артисты. А профаны. Те, которые ничего не понимают в искусстве и воспринимают его в лучшем случае как развлечение.

— Пожалуй, Вы правы. Кстати, не кажется ли Вам в связи с высказанной Вами мыслью, что Владимир Высоцкий был глубоко несчастным человеком именно в силу своей славы? Ведь в любом зрительном зале по-настоящему заинтересованных людей, интеллигентных, светлых — меньшинство. Наверно, даже тогда, когда они спонтанно и дружно реагируют на столь важные события, как "Дзяды", поставленные в театре "Народовы" Казимежем Дэймэком. То, что все дружно аплодировали, стоя, что выкрикивали какие-то лозунги, вовсе не значит, что все они были ценителями искусства, что понимали суть постановки. Наоборот: мне даже кажется, что режиссёр был втянут в политическую авантюру, к которой он вовсе не стремился. Аплодисменты, какие-то выкрики из зала, были политической демонстрацией, а не проявлением безграничной любви к высокому искусству, к театру, к Мицкевичу. И Владимир Высоцкий был втянут в нечто глубоко ему противное, ибо если учесть что в любом зрительном зале настоящих ценителей и знатоков — меньшинство, а основной поток составляют люди, у которых, если можно так выразиться, потребительское отношение к делу, то Владимиру Высоцкому общение с такого рода публикой было не так уж приятно. Тем более, что при его бешеной популярности — невероятной, массовой — процент не очень хорошо воспитанной публики был несомненно гораздо выше, нежели на концертах других артистов. Ведь его поклонниками были не только интеллигентные, тонкие люди, но и серая масса. Те, кто воспринимал его, как рубаху-парня, которого можно было хлопнуть по плечу и сказать: "Володь, чё ж ты „Нинку"-то не спел? Я ж тебе записочку прислал". Словом, публика, которая ждала от него только развлечения. Или, как Вы сказали, в лучшем случае развлечения. Публика, которая, как говорит Марьян Опаня (Marian Opania /род. в 1943 г./ — популярный польский актёр театра и кино, а также певец, прославившийся, в частности, исполнением песен Владимира Высоцкого — прим. авт.), приходит в зал, садится, скрестив на животе ручки, и думает, глядя на сцену: "Ну, давайте, давайте, развлекайте нас". Или, как пел Андрей Макаревич, "Раз артист — а ну пляши, Ты для того и созданный". Ох, как я понимаю Владимира Семёновича, который, услышав от одного военного пожелание: "Володя, попой!", ответил: "Майор, постреляй, а…"

— То есть Вы хотите сказать, что Володя был бы более счастливым, если бы его читали, или слушали три тысячи человек, а не миллионы? Если бы не оказал столь могучего влияния на жизнь такого ко личества людей? Если бы не был властителем дум?

— Да, именно это я хочу сказать. Я иногда думаю, что лучше не было бы у Владимира Семёновича этой славы и статуса "народного" поэта. Был бы он лучше поэтом для элиты, читали бы его несколько тысяч человек. Избранные. Тонкие, понимающие люди. Не "чернь". Конечно, такие авторы пишут для очень узкого круга лиц. Их мало кто понимает вокруг и мало кто читает… Но я всё чаще ловлю себя на мысли, что это очень здорово (и это не беда, не изъян, а самая настоящая привилегия) — писать для столь узкого круга. Какое же это счастье писать только для тех, которые по-настоящему заинтересованы тем, о чём ты пишешь, которые понимают тебя с полуслова. А не забавлять публику — людей, говорящих тебе: "Ну, давайте, давайте, веселите нас…"

— Я думаю, что такие рассуждения — палка о двух концах. Конечно, когда перед тобой такой зритель, который, к тому же, словно командует тобой, ожидая от тебя придурковатых гримас, а то и вовсе достаёт из кармана мобильник и принимается болтать с кем-нибудь, не обращая внимания на то, что ты делаешь на сцене, волей-неволей почувствуешь себя, как пнутая ногой собака. Или как проститутка. В конце концов, он заплатил за билет…

— Именно, именно! Совершенно правильно Юрий Петрович Любимов заметил, что артист совсем, как продажная женщина. Даже хуже, ибо она продает тело, а он душу… Простите, я Вас перебила.

Вы считаете, что при виде такого дурачка, разговаривающего во время спектакля по сотовому телефону, лучше всего было бы швырнуть в него камень?

— Упаси Господи! Я противник насилия. Но можно было бы поступить так, как Крыстына Янда (Krystyna Jolanta Janda /род. в 1952 г./ — знаменитая польская актриса театра и кино, театральный режиссёр, писательница, певица, директор Театра Полония /Teatr Polonia/ в Варшаве, на сцене которого был поставлен, в частности, спектакль памяти Владимира Высоцкого "Райские яблоки" — прим. авт.). Пани Крыстына играла в спектакле, а во втором ряду сидел зритель, которому то и дело кто-то звонил по мобильному телефону. И слышно было, как он отвечает: "Что? Я сейчас в театре. Да в театре я. В театре! В зрительном зале. Янда играет. Как спектакль? Так себе". И так далее в том же духе. Пани Крыстына это всё терпела, а потом, когда по сценарию ей нужно было выйти за кулисы, вернулась на сцену с мобильником. Он вдруг зазвонил у неё в кармане, и Пани Крыстына, прервав сценическое действие стала громко отвечать позвонившему ей лицу: "Что? Я сейчас в театре. Да в театре я. В театре! На сцене. В спектакле играю. Как идёт спектакль? Так себе, потому что какой-то идиот во втором ряду всё время болтает по мобильнику и не даёт мне работать". Сказав это, Пани Крыстына выключила мобильник и как ни в чём не бывало продолжила игру.

— Да, наверно, это была блестящая импровизация Крыси. Но вряд ли ей удалось перевоспитать того самого идиота… Возвращаясь к нашей теме, я хочу Вам сказать, что если бы Володя имел, как Вы выразились, привилегию быть поэтом и артистом для узкого круга ценителей искусства, вряд ли он был бы более счастливым. Ведь и в данном случае глубокое понимание его личности, его внутреннего мира, его произведений, могло бы быть всего лишь иллюзией. Не забывайте о том, что гении всегда опережают эпоху. А что это значит? Что их не понимают окружающие. Даже самые близкие люди. Не только обыватели, которые возмущаются, что же ему не снится, или, скажем, не пишется, отчего же он мается, если у него всё есть. И слава. И деньте. И дорогие машины. И красивая жена. И любовницы. И слушают его на концертах, затаив дыхание. И в театр ради него ломятся. Ну, всё-всё у него есть. А он вечно недоволен. Бог с ними, с обывателями. Но и близкие часто спрашивают: "Чего ты хочешь, почему ты убегаешь из дома, вечно гонишься непонятно за чем? Все вокруг пытаются создать тебе уют, ходят вокруг тебя на цыпочках. Всем ради тебя жертвуют, чтобы постоянно быть рядом с тобой, мчаться к тебе по первому зову… А ты этого не замечаешь. До чего же ты неблагодарен. Чего тебе ещё нужно? Почему ты не видишь всех этих усилий вокруг?" То есть и близкие не понимают, что он живёт в совершенно ином мире, на ином уровне. И он вынужден за это расплачиваться. И как бы все вокруг ни старались, он в любом случае будет одиноким. Не потому, что вокруг него поголовные ничтожества. А потому, что искусство это всегда одиночество и страдание. И если бы Володя писал для элиты, это вовсе не значит, что был бы более счастливым, и что эта элита понимала бы его по-настоящему. А обывателей, грубиянов, всяких там типов, которые хотели бы похлопать его по плечу, прикинуться его корешами и назвать его Володей, он умел поставить на место. Уж можете мне поверить, что Володя уме л за себя постоять. Может быть, как никто другой.

— Но в любом случае он был заложником собственной славы, даже его произведения, в силу своей популярности, начинали жить собственной жизнью после первого же исполнения. Ведь каждый понимал и понимает их по-своему. И далеко не всегда видит в них тот смысл, который вкладывал в них автор. Более того: в России, такая популярность чревата ещё и тем, что в стране, в которой все считают себя знатоками литературы (а Россия представляется мне именно такой страной) профаны любят еще "учить" поэта, как следует писать стихи.

— Ну, этому везде могут учить. Чем глупее человек, тем охотнее он даёт советы другим. Как у Чехова: "Умный любит учиться, а дурак — учить".

— Это верно. И всё же у нас писателям гораздо легче. Мы не претендуем на роль литературоведов. В массовом количестве на неё не претендуем. Мы все "разбираемся" только в политике, в медицине…

— И в футболе.

— Ну, да, может быть, ещё и в футболе. Во всяком случае всем представителям мужского пола кажется, что в нём разбираются. Иными словами, мы смело даем советы только политикам и врачам.

— И тренерам сборной по футболу.

— И тренерам сборной по футболу. Но нам бы и в голову не пришло давать советы оперной певице. Театральному режиссёру. Поэту. То есть, смотрите, как это парадоксально. В России, где любовь к литературе и тяга к искусству кажется более сильной и массовой, как раз проявляется неуважение к искусству. Мы же, в силу того, что в большинстве своём знатоками в этой области себя не считаем, относимся к нему с соответствующим пиететом. Мы боимся учить писателей, а уж тем более поэтов, как следует писать, чтобы самим при этом не опозориться. В России же даже почитатели таланта Владимира Высоцкого, даже люди, понимающие его величие, иногда пытались его учить, как следует сочинять стихи. И до сих пор, на эту тему делают замечания. Вы знаете, что на различных форумах в интернете российские поклонники Владимира Высоцкого то и дело пишут о допущенных им в поэтических текстах "ошибках"? При этом они проявляют полное незнание азов литературоведения. С ними даже невозможно спорить, потому что трудно опускаться на столь низкий уровень.

— А Вы и не спорьте. Ведь гении всегда притягивают таких людей. Они сами ничем не отличились, так хоть гения пытаются в чём-нибудь уличить, как-нибудь принизить. Не берите в голову.

— Да, но Вы знаете, порой это и грустно, и весело одновременно. Правда, как говорят в России, всё это было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Есть такое знаменитое произведение Владимира Высоцкого "Спасите наши души"…

— Да, это гениальное произведение. Я слышал его из уст самого Володи. То есть присутствовал при исполнении. Оно производило невероятный эффект.

— Безусловно. В нём есть такие слова: "А если накроют, / Локаторы взвоют / О нашей беде".

— И что же?

— То, что когда я двадцатый или тридцатый раз читаю чье-нибудь замечание, дескать, локаторы не воют, воют сирены, мне самой хочется взвыть погромче этих самых сирен. Каким образом человек, который никогда в жизни не слышал о метонимии (которая, к тому же, бывает индивидуально-авторской), может рассуждать на эту тему?

— А Вы не огорчайтесь. Пусть он сам себя и позорит, если ему это нравится.

— Я просто диву даюсь, почему тот же человек, который не понимает, как локаторы могут выть, не удивляется, что говорит, дескать, съел две тарелки, или целую банку. Что любит Чайковского, хотя Петра Ильича, конечно, в глаза не видел, так как не застал его на этой земле, и любить может, конечно, исключительно его музыку, но уж никак не самого Чайковского.

— Ну он просто не знает, как называются те тропы, которые он употребляет. Он же не филолог. Вы к нему слишком требовательны.

— Но раз он не знает, отчего же он высказывается на тему, в которой совершенно ничего не понимает? По принципу: не знаешь сам, поделись с другими? Но ведь гораздо лучше было бы в таком случае молчать. Как советовал наш Юлиан Тувим: "Молчи, тебя примут за умника". Или как любил повторять папа моей подруга: "Знаешь, кто бывает хуже дурака? Дурак с инициативой".

— А Вы знаете, Пани Марлена, вообтце-то это невероятно здорово, что Вы мне рассказали!

— Здорово? Наоборот, это очень грустно.

— Нет. То, что придумает какой-нибудь дурачок, ни один писатель придумать не сможет. А с метонимией прямо как с прозой у Мольера получилось. Господин Журден ведь тоже удивился: "Честное слово, я и не подозревал, что вот уже более сорока лет говорю прозой. Большое вам спасибо, что сказали".

Так что ничего удивительного в таких реакциях на поэзию Володи нет. Наоборот. Это очень весело. Вы меня позабавили.

— Но почему эти люди используют своё незнание в качестве оружия именно против Владимира Высоцкого? Почему другим поэтам достается меньше?

— Потому что он знаменитость. Приятнее "уличить" в чём-нибудь гения, нежели какого-нибудь Петю Иванова, верно?

— Так ведь уличать-то не в чем. Это же поэзия. Как можно подходить к ней с деревянной меркой? И как Владимир Высоцкий мог быть счастливым, если в числе его поклонников были и такие "знатоки"? Разве он не был бы более счастливым, если бы имел узкий круг почитателей? Зато они были бы настоящими ценителями поэзии.

— А Вы знаете, я думаю, что Володя был очень счастлив. Несмотря на то, что искусство это страдание и одиночество. Всё равно он был очень счастлив. И даже его преждевременный уход — тоже большое счастье.

— Счастье? Это потеря для литературы, для искусства, для всех нас, кому дорого его творчество.

— Зато это счастье для него самого. Сами видите: никакая глупость его уже не коснётся. И не заденет. Гений должен уйти вовремя. Потому что смерть в молодом возрасте — это совсем не страшно. Особенно, когда столько сделано! Столько пережито! Знаете, что страшнее всего? Страшнее всего продолжительное ожидание смерти.

Когда мы разговаривали с Адамом Ханушкевичем, было ясно, что сам он ждёт смерти. Ждёт и жаждет. Между тем, ждать её пришлось ему ещё больше двух лет.

Адам Ханушкевич умер в варшавской больнице, 4-го декабря 2011 года, так и не придя в себя после операции на шейке бедра.

Кстати, у самого режиссёра было весьма своеобразное отношение к смерти. Он попросил свою супругу, чтобы все, кто придёт на его похороны, имели на себе не чёрную, а разноцветную одежду. Пожелал также, чтобы его супруга спела на его похоронах песню "Как мне хорошо в этом положении, В горизонтальном положении…" Текст песни сочинил Мачей Зэмбаты (Maciej Zembaty /1944-2011/ — польский поэт, певец сатирик), позаимствовав музыку у… Фредерика Шопена (Fryderyk Franciszek Chopin /1810-1849/ — выдающийся польский композитор и пианист). Мачей Зэмбаты не просто взял в соавторы самого Шопена, но использовал, к тому же, его Похоронный марш (Piano Sonata No. 2 Op. 35 — Marche Funebre), написав на эту изумительную музыку совершенно издевательский текст. Текст, произносимый от имени покойника, которого несут в гробу на кладбище, и который заявляет, что ему очень хорошо в горизонтальном положении. Несчастные родственники несут его на своих плечах, за гробом следует жена. И как раз идёт дождь, а в дубовом гробу совсем сухо… Родственники же промокли до нитки, жена, наверно, простудится… Им надо пройти больше километра, так что они ощутят на своих плечах, до чего же тяжело идти с "полным гробом", его гробом… Капли дождя стучат по крышке гроба, покойник лежит, словно в колыбели, и сладко спит, а бедные родственники чувствуют, как врезается в их плечи гроб, и жена уже еле держится на ногах…

Учитывая содержание этой песни и желание Адама Ханушкевича, чтобы на похоронах её спела именно его вдова (чего она, конечно же, не сделала), трудно избавиться от мысли, что Адам Ханушкевич хотел таким образом пошутить не только над смертью, но и над своей супругой… Правда, задуманное им публичное возмездие так и не состоялось.

Между прочим, их было двое, родившихся в одном и том же году, внесших огромный вклад в историю польского театра, и умерших с интервалом в семь месяцев.

Анджей Лапицки (Andrzej Lapicki /1924-2012/ — въедающийся польский актёр театра и кино, театральный режиссёр, многолетний профессор, а с 1981-го по 1987-й гг. и с 1993-го по 1996-й гг. — ректор Государственной высшей театральной школы в Варшаве /Paristwowa Wyzsza Szkola Teatralna w Warszawie, c 1996-го года — Akademia Teatralna im. Aleksandra Zelwerowicza w Warszawie/) был, как и Адам Ханушкевич, знаком с Владимиром Высоцким. И неоднократно его вспоминал.

Кстати, некоторые из его замечаний перекликаются с приведённым в этой книге наблюдением польского актёра Владислава Ковальского. Например, его слова о том, что Даниэль Ольбрыхский был "варшавским шофером" Владимира Высоцкого. Анджей Лапицки был также свидетелем изумительной игры Владимира Высоцкого в спектакле "Гамлет" в Варшаве, в мае 1980 года. Разговоры о том, что поэт был тогда не в лучшей форме, равно, как и смакование подробностей его жизни и его ухода, были ему совершенно чужды.

— Зависимость от алкоголя — профессиональная болезнь артистов. Даниэль Ольбрыхский играл однажды в Париже в ужасно скучной пьесе Петера Хандке (Петер Хандке, Peter Handke /род. в 1942 г./ — австрийский прозаик, драматург, поэт и сценарист — прим. авт.). Из Польши туда пригласили его и Пшоняка (Войчех Пшоняк, Wojciech Zygmunl Pszoniak /род. в 1942 г./ — выдающийся польский актер театра и кино — прим. авт.).

А главную роль играл Депардье (Жерар Депардье, Gerard Xavier Marcel Depardieu /род. в 1948 г./ — французский актёр театра и кино, режиссёр и продюссер — прим. авт.). Я был тогда в Париже, и пошёл на этот спектакль.

В последнем действии Депардье был уже настолько пьяным, что еле произносил слова. Когда я в антракте пошёл в их гримёрную, увидел открытую бутылку виски. Депардье весь спектакль подливал себе в рюмку… Мне было интересно, как это воспримут зрители. Я думал что разразится скандал. Но куда там!

И вновь и вновь приходится убеждаться, что впечатления от игры Владимира Высоцкого в спектакле "Гамлет" в Варшаве в мае 1980-го года были одинаково восторженными, из чьих бы уст ни исходили. Но впечатления относительно тогдашнего состояния поэта были совершенно разными. Ежи Гофман был подавлен плохим состоянием Владимира Высоцкого, его болезнью. Анджей Лапицки не видел в состоянии знаменитого гостя ничего волнующего, ничего, что могло бы вызвать беспокойство, а уж тем более тревожное предчувствие…

Точно так же оценила тогдашнее состояние поэта Кира Галчинска (Kira Galczyriska /род. в 1936 г./) — польская журналистка и писательница, дочь выдающегося польского поэта Константина Ильдефонса Таллинского (Konstanty Ildefons Galczyriski /1905-1953/) и основательница его музея в лесной сторожке Пране /Ргапіе/):

— Когда из Москвы пришло известие о смерти Владимира Высоцкого, это было совершенно неожиданно. Ведь буквально за два месяца до кончины поэта мы видели его в Варшаве в спектакле "Гамлет", и ничто не предвещало тогда столь трагического конца!

Кира Галчинска считает Высоцкого великим Гамлетом. По её мнению в истории мирового театра было только два столь великих Гамлета:

— Я никогда не забуду, какое впечатление произвёл на меня Лоуренс Оливье в роли Гамлета (Laurence Kerr Olivier /1907-1989/ — знаменитый британский актёр театра и кино, режиссёр и продюсер, лауреат трёх премий "Оскар". В 1949-м году награждён премией "Оскар" за лучшую мужскую роль — за заглавную роль в фильме "Гамлет" /1948/. Лоуренс Оливье был не только исполнителем главной роли, но и сценаристом, режиссёром и продюссером фильма "Гамлет" — прим. авт.). Гамлета, который не был ни безумцем, ни неврастеником, ни неуравновешенным юношей-бунтарём. Это был зрелый, мудрый, глубоко несчастный человек. Одинокий и обманутый. Ни одного Гамлета я не смогла бы поставить рядом с ним. Впрочем, нет. Одно исключение мне непременно нужно сделать. Это Гамлет Высоцкого. Одинокий. В джинсах и в чёрном свитере. С гитарой. Это был совершенно другой Гамлет, великолепно поющий изумительное и потрясающее одноимённое стихотворение Бориса Пастернака. Это были совершенно разные эпохи. Два разных мира. И два совершенно разных великих Гамлета. Оливье и Высоцкий.

Октябрь 1976 г.

Будапешт, Театр оперетты, спектакль "Гамлет"