Глава 34. Ольга Аросева: «люблю людей, которые смеются»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 34. Ольга Аросева: «люблю людей, которые смеются»

Ольга Аросева, народная артистка СССР, родилась 21 декабря 1925 года в Москве. Отец, Александр Яковлевич Аросев – один из руководителей Московского революционного восстания в 1917 году, затем – дипломат. Мать, Ольга Вячеславовна Гоппен, родом из польских дворян, окончила институт благородных девиц, работала секретарем-референтом у Полины Жемчужиной, жены Вячеслава Молотова. В роду Аросевой – польский аристократ, усмиритель польского восстания 1863–1864 годов Михаил Муравьев, купец первой гильдии, актеры.

Детство Ольги Аросевой прошло за границей – в Париже, Стокгольме и Праге. В 1933 году семья вернулась в Москву.

– В своей родной «Сатире», Ольга Александровна, вы уже, кажется, более 55 лет. Это же подвиг! О своем служении театру вы даже книгу написали…

– Книга не только о театре. Мои мемуары – о театре, о детстве, о родителях, о том отрезке времени, который Бог подарил мне на этом свете. С кем зналась, дружила, кто на меня влиял. Это не личная жизнь, не романчики.

– О романах ни словечка? Не поверю. Я слышал, что у вас была бурная жизнь.

– Нормальная, но зачем обо всем этом рассказывать. Я не люблю сплетен. Для меня моя жизнь – творчество. И потом, я прожила огромный исторический отрезок времени. Очень интересный.

– Некоторые ваши коллеги по «Сатире» все же решаются на откровенно-лирические мемуары.

– Намекаете на книгу об Андрюше Миронове. Но тоска – говорить о той книге и об авторе. Хотя я считаю, что человек имеет право писать о чем угодно, в том числе и выражать всяческие фантазии, но нельзя все и всех чернить на этом свете. И делать виновниками своих неудач других.

– Ваш театр всегда был отдушиной для зрителей, не так ли?

– Да, вы правы, он был перекрестком, на который сходились, с одной стороны, зрители, с другой – те, кто «наезжали», недовольные смелостью театра, правдой его спектаклей. Ведь именно Театр Сатиры заново возродил пьесы Маяковского «Клоп» и «Баня», которые ставились еще у Мейерхольда. Мы ставили Эрдмана, которого не решались показывать даже Станиславский и Мейерхольд. Мы инсценировали «Теркина на том свете» Твардовского. Конечно, мы тоже боялись цензуры, запретов, но дело свое делали честно, потому что знали, что нельзя у народа истребить желание смеяться.

– Вы комедийная актриса, и вам, наверное, ближе человек, который смеется?

– Конечно, я оптимист по природе. Я люблю смеяться и люблю людей, которые смеются.

– Как же быть с теми, кто приходит к вам в плохом настроении? Или у вас самой кошки на душе скребут; как получается веселить других?

– Не важно, какое у меня настроение, моя профессия – поднимать настроение. Бухгалтер с плохим настроением все равно должен выдать зарплату.

– А плакать, когда нужно, умеете?

– Конечно, плачу. Актерский дар, способности. Актер ставит себя в положение героя и плачет, если надо.

– Если «сатировцы» такие смелые, скажите, когда вы перестали бояться анекдотов? Наверняка рассказывали их только по кухням?

– Нет, открыто, не боялись. Только герои менялись, то Чапаев, то армяне, тот евреи, а нынче «новые русские».

– Не всегда ваша жизнь была веселая, беззаботная. Переживали ведь и серьезные времена?

– Конечно. В этой квартире я живу десятки лет и только недавно сделала ремонт. Отдирала обои и зачитывалась старыми газетами: война на Ближнем Востоке, наш Даманский. А ведь я ездила туда поднимать дух бойцов в их противостоянии с китайцами. Прямо под бомбы. Помню, начальник заставы Константиновский возмущался, кто это ему артистов нагнал, как снег на голову свалились, отправить их надо обратно. А один солдатик и говорит: «Товарищ полковник, но они же к нам с душой». Помню, как мы пошутили над одним нашим чтецом, который слишком громко декламировал: «Тише, тише, китайцы услышат и ударят по нам».

– А вы боялись?

– Нет. Я ведь и в Афгане была. Не боялась. Правда, как и другие, не боялась только по легкомыслию, не понимая ситуации.

– Ольга Александровна, вопрос неожиданный: чем пах Сталин?

(Молчит.)

– Ну чем пах Сталин, ведь вы сидели у него на коленях?

– А… Не на коленях, он держал меня на руках. Было это на параде в Тушино в 35-м году. Там был и мой отец, приближенный к Кремлю, посол. Вот мне и «повезло» побывать на руках вождя народов. А чем он пах… Да табаком.

– А что вы сегодня думаете о нем, ведь он погубил вашу семью, уничтожил отца.

– Это был великий злодей. Его нельзя назвать ничтожеством или слабым. Главная его черта – властолюбие. И еще мне кажется, что он был трусом. Он боялся потерять власть. И от этого всех подозревал. Но я не историк и не могу судить широко. Скажу при этом, что когда он умер, я плакала. Было ощущение катастрофы.

– Несмотря на то, что он убил вашего отца?

– Я долго не верила в это, да и мать скрывала. Мне говорили, что отец уехал. Он ведь и впрямь часто бывал за границей, то послом в Швеции, то в Чехословакии. И я не стала Павликом Морозовым, верила, что отец прав. Ведь он меня воспитывал, как честный коммунист. Он в партии состоял с 1907 года, а по должности в революцию был начальником штаба вооруженных сил в Москве. В комсомол я не поступила: требовали отречься от отца. Я ответила отказом.

– Вы все знаете об обстоятельствах смерти отца? На Лубянку ходили?

– Да, мне дали его дело. Он держался до конца, отрицал вину. А взяли его, скорее всего, за вторую жену. Он привез ее из Праги. 8 февраля 1938 года на заседании тройки отца приговорили к смерти и через два дня привели приговор в исполнение. А знаете, где?

– Догадываюсь, на улице 25-го Октября, где сейчас памятник Ивану Федорову, там был горвоенкомат.

– Точно. Судили его вместе с Антоновым-Овсеенко. Вместе и расстреляли.

– Личная трагедия не сломила вас, вы не озлобились на весь мир. Миллионы людей знают вас, как веселого доброго человека.

– (Смеется.) Да, я не злая и не желчная. Не успела всего этого накопить, потому что занималась любимым делом – театром, искусством. Окончила цирковое училище, что называется, по проволоке ходила. Не клянчила ни званий, ни наград. Не давали – в обморок не падала.

– Ну, сейчас-то вы самая что ни на есть народная…

– Ну уж, конечно, при этом звании…

– Много страшных событий прошло на ваших глазах, вы много пережили. Что осталось в памяти? Убийство Зинаиды Райх до сих пор остается загадкой…

– Помню по тогдашним разговорам, убили ее в собственной с Мейерхольдом квартире. Соседи слышали страшные крики, на полу остались кровавые пятна. Ходила версия ограбления. Не уверена, что когда-нибудь мы узнаем правду об этом страшном злодействе. Как, впрочем, и о гибели Всеволода Эмильевича[24]. Разное говорили. Будто бы чуть ли не в 50-х годах где-то в лагерях какой-то старик ставил гениальные спектакли. Но поверить в это нелегко.

– А убийство Зои Федоровой[25]? Это уже наши времена…

– Ну, что-то вас тянет на чернуху… Что сказать? Таинственное убийство. Что предшествовало? Дочь уехала в Америку, к отцу, Зоя, по слухам, тоже собиралась. И вдруг… Меня на допросы затаскали. В прокуратуру. В то время мы были вместе заняты в съемках картины «Шельменкоденщик», и меня выспрашивали, кто мог с ней расправиться. А я им, естественно, говорила, что хотела бы узнать об этом от них.

– Скажите честно, если бы не ваш, простите, легкомысленный кабачок «Тринадцать стульев», вы были бы так невероятно знамениты? Как вы чувствовали себя после его закрытия?

– Пусть это не звучит нахально, но я всегда была известной как актриса театра и кино. Но, конечно, многомиллионную всенародную популярность могло дать только телевидение. Я это ощущаю до сих пор. Сколько людей воспитывалось «кабачком», сколько людей находило в нем отдохновение. Еду куда-нибудь с концертом, играю, рассказываю, а из зала кричат: «Давайте пани Монику!»

Я понимаю публику – пятнадцать лет мы тащили этот воз, не шутка. Люди к нам привыкли, мы входили в каждый дом, как свои, родные. И это наше счастье. Отголоски этой славы я ощущаю и сегодня. Еду с дачи в электричке, в штопаных носках и драных тапках, слышу, шушукаются: «Она? Неужели пани Моника?» Да что простые люди, не секрет, что нас очень любил сам Леонид Ильич. Как-то раз я не могла приехать на выступление, так он интересовался, что случилось.

– Ольга Александровна, кто, по-вашему, в «сатирическом» коллективе был самым смешным? Папанов?

– Папанов был, конечно, очень смешным. Но одновременно и очень глубоким. Чего стоит роль Серпилина в фильме «Живые и мертвые». Мишулин – комик, но как прекрасно он сработал в «Белом солнце пустыни».

– Над Андреем Мироновым вы, наверное, выплакали все слезы?

– Это была какая-то библейская история. Почти одновременно ушли из жизни два едва ли не самых известных комедийных актера нашего цеха. Здоровый, молодой, красивый, богатый, популярный Миронов. Ему было 46. Папанову – 64. Жутко и страшно, и так несправедливо.

– На вашем столе я вижу не Пушкина и не Островского, а биографию Николсона – кумира Голливуда.

– Любимый мой актер.

2000

Данный текст является ознакомительным фрагментом.