Ольга Александровна Аросева

Ольга Александровна Аросева

Движущая сила человечества – дух творческой неудовлетворенности.

Айзек Азимов

Первое знакомство с героиней моего рассказа состоялось в те далекие времена, когда ходили по московским улицам в валенках, ездили на извозчиках, в людных местах торговали мочеными яблоками, мороженым в вафлях и ирисками, по расчудесным бульварам Садового кольца водили дрессированных медведей, выкидывавших на радость зевакам смешные «кренделя», когда по дворам домов ходили скупщики старых вещей и пронзительно, все на один манер, кричали: «Старье берем, старье берем»… Познакомились мы в одном из учреждений на маленькой, ласковой, очень симпатичной старинной площади, зажатой со всех сторон, почти по кругу, разностильными небольшими особняками. Называлась она – Собачья площадка.

Ее уже давно нет – расковыряли, снесли, застроили – и сейчас невозможно без старых карт точно определить место ее былого расположения. Но она все-таки существует – в памяти старожилов и в их рассказах. Судя по тому, что гулял я с героиней по площадке, непременно держа ее за ручку, – она мне очень нравилась, и совсем не важно, что ей было тогда уже три года, а мне – ого-го-го – все пять с гаком… Общались мы ежедневно (кроме воскресных дней, которые надо было посвящать домашним делам), но кабинеты у нас были разные: ее назывался – «младшая группа», а мой – «старшая группа», а само государственное учреждение называлось «Детский сад» – номер, кажется, шесть…

Шли годы, и когда героине стукнуло аж пять лет, мне, кхе-хе-хе-кхе – страшно вспомнить – все семь, мы «сговорились» и… вывезли своих пап и мам в Германию, где, как выяснилось позже, оба папы, тайком от нас, устроились на работу в качестве представителей СССР, но от разных ведомств… О, это было прелестное время! Наш роман развивался довольно бурно: я назначал своей подруге частые свидания в доме нашего торгпредства в Берлине… Особенно содержательной и трогательной была встреча в день годовщины Великого Октября в 1930 году… Снова держал ее за руку и тогда, когда танцевали под рояль, и тогда, когда вместе с другими парами нашего уже солидного возраста разучивали и русские, и немецкие песенки… Самую глубокомысленную и лиричную помним до сей поры, и совсем недавно, выступая на телевидении, спели ее на немецком языке…

В переводе на русский ее главный куплет звучит так:

«Ах мой Бог, как хорошо, что вовремя пришел приятный мужчина – доктор Слюнкин, и чудесным образом склеил раненое колено своей волшебной СЛЮНКОЙ!» (Для любопытных: фамилия доктора на немецком языке – Шпукеманн.)

Эту смешную фамилию постепенно из наших голов вытеснила дьявольская – Шикльгрубер (Гитлер), а затем она вытеснила и нас самих из Германии вместе с папами и мамами. Судьба, к сожалению, раскидала нас в разные стороны, и ручку героини держали уже другие мальчики… Я так и не успел объясниться ей в… глубочайшем уважении и почтении, и даже в… вообще не успел… Вот что наделал проклятый Шикльгрубер! М-даа, это тебе не доктор Шпукеманн! Но вот что удивительно: оба мы стали артистами. И хотя долгое время не встречались, все же оригинальнейшую компенсацию за несостоявшееся объяснение в любви судьба мне послала: сводила нас в качестве партнеров, а действующие лица, роли которых мы исполняли, не то что объяснялись в любви, а даже любили друг друга.

Например, в фильме Юлия Яковлевича Райзмана «Урок жизни» моя подружка играла роль студентки, за которой я – тоже по роли студент – ухаживал, танцевал с ней на вечеринке в общежитии, держал за ручку, ну точь-в-точь как во времена доктора Слюнкина!.. Я в очередной раз готовился к объяснению в… (не по роли), но стеснялся, не решался, а съемки завершились и… Одним словом, опять не состоялось объяснение.

Вскоре мой сценический герой – Остап Бендер – в спектакле Театра сатиры «Двенадцать стульев» объяснялся в любви мадам Грицацуевой, роль которой исполняла моя подруга, и уже тогда – в пятидесятых годах – я понял, что девочку из детского садика на Собачьей площадке ждет счастливая артистическая судьба. В интерпретации роли «мадам» она заняла позицию адвоката, а не прокурора, что позволило создать образ, освобожденный от шаржа, примитивного оглупления, наделенный естественными человеческими чувствами. Объяснялся в любви этому существу мой герой, но опять – не я…

Вскоре за меня это делал и роллановский Кола Брюньон в сценах с Ласочкой, роль которой блистательно, но несколько неожиданно для зрителей и непривычно для себя исполнила дорогая подруга в телефильме «Кола Брюньон» (постановка А. А. Гончарова)… Блистательно – потому что была в сложной роли, требовавшей мгновенных «переключений» из покоя в гнев, из грубости в ласку, из самоуверенности в незащищенность, из смеха в слезы, и главное, из пожилого возраста в девчачий и наоборот. А «неожиданно для зрителей и непривычно для себя» – потому что уже тогда, то есть тридцать лет тому назад, сделала убедительную заявку на роли «возрастные», что в большинстве случаев не удается актрисам молодым и даже среднего возраста!

Затем кинофильм «Трембита» (режиссер Олег Павлович Николаевский) снова подарил нам роли когда-то влюбленных друг в друга – Параськи и Сусика… Подруга моя дорогая в новой роли проявила такую внутреннюю энергию, такую физическую силу и напор, что объясняться в любви мне показалось занятием тщетным. Какое там, к дьяволу, объяснение, когда она меня чуть не пронзила насмерть железякой на конце багра, пытаясь стащить с крыши сельской хаты… Сцену стаскивания с крыши снимали много раз, так как мешали то собака, пытавшаяся укусить мою подругу, может быть, защищая меня, сидевшего на крыше и подвергавшегося нападению незнакомой женщины с багром; то вошедший в кадр крупно подвыпивший грозный мужчина, требовавший бумагу, разрешающую съемки дома или плату за, как он сказал, «амортизацию объекта»… Оказался он бывшим полицейским (съемки производились в селе Пилипец на территории бывшей Западной Украины), работавшим теперь сторожем церкви и по совместительству, через день – пастухом частных коров и овец. Но основной его работой оказалось употребление «горилки» в таком чудовищном количестве, которое «возвращало» его на прежнюю престижную службу сельского блюстителя порядка. И вот в этой, казалось бы, безнадежной для нас ситуации проявилось еще одно уникальное качество таланта моей маленькой подруги – умение контактировать с любым человеком, обаять его и ненавязчиво, элегантно (а если нужно, и неэлегантно) добиться от него чего угодно, в зависимости от обстоятельств… Это свойство, по-моему, гипнотического характера и опять же подтверждающее наличие выдающегося таланта! Она заговорила с нарушителем нашего покоя, взяла его под ручку (не «за ручку», как я ее держал, а «под»), отвела его в сторону. Тот внимательно слушал, затем его лицо расплылось в совсем «неполицейской» улыбке, обнаружившей единственный во рту зуб, но покоившийся в золотой коронке, он закивал часто-часто – согласительно – головой и даже по-дружески обнял собеседницу. Она кокетливо пальчиком постучала по его синеватому носу, позвала директора кинокартины. Тот выдал «полицмейстеру» сумму, которая, как потом выяснилось, соответствовала цене двух сосудов «горилки» и полностью гарантировала «вырубание» настырного блюстителя.

Потом снималась сцена, когда Сусик, спасаясь от преследовавшей его Параськи, прыгает в костюме-тройке с мостков в реку, надеясь на то, что место неглубокое, и с головой уходит под воду. Вовремя подоспевшая Параська багром (опять этим чертовым багром!) нащупывает «свою любовь» на дне и вытаскивает на свет божий. В момент счастливого спасения лицо Параськи снова показалось мне достойным объяснения в… Но, как бы это сказать, э… настроение и внешний мой мокрый вид не соответствовали классическому облику объясняющегося в… В общем, не решился… Объект тайных воздыханий вечером улетел, и признание не состоялось…

Между тем время неумолимо делало свое дело: пролистывало дни, месяцы, годы…

Ни совместная работа над ролью Матери, как всегда блистательно сыгранной подругой в спектакле по пьесе Говарда Лоусена «Чудеса в гостиной» в моей постановке, ни более или менее частые встречи на радио, телевидении, в концертах, на театральных премьерах, в которых «девочка из садика» на Собачьей площадке неизменно из роли в роль продолжала радовать все новыми и новыми гранями своего удивительно заразительного таланта, ни телефонные переговоры – ничто не располагало к объяснению… И вот – юбилей девочки! Тик-так, тик-так, тик-так и… 70. Еще только – 70. Вот и настал тот миг – самый уместный, самый своевременный, самый серьезный для объяснения в искреннем уважении и любви, что я с большим волнением и делаю, написав этот маленький рассказ. Да хранит тебя Бог, дорогая Ольга Александровна Аросева! Поздравляю!

Коленопреклоненный Евгений Весник.