Я. Боташев, А. Ермаков, В. Николаев В гостях у Шолохова
Я. Боташев, А. Ермаков, В. Николаев
В гостях у Шолохова
На улице тепло. Февраль, а под ногами вода. И оттого, что это напоминает весну, на душе радостно. Но радостно и от другого: потеплевший февральский ветер шепчет: едем к Шолохову. Да, к Михаилу Александровичу Шолохову, на Дон.
Едем впятером: проходчик Николай Николаевич Ржаников, экскаваторщик Дмитрий Филиппович Пестов и мы – инженер Николай Боташев, писатель Владислав Николаев и журналист Александр Ермаков.
Есть у русских людей места, дорогие каждому: Михайловское, Ялта, Ясная Поляна. Многие там побывали, а те, кто не были, обязательно читали. Но ведь там – музеи. А мы едем в Вешенскую, к живому Шолохову, нашему современнику. И мы встретимся с ним и будем говорить так, как говорим с нашими друзьями.
Все, кто послал нас и провожал, – горняки и сталевары, инженеры и партийные работники, – обязательно просили узнать о здоровье Михаила Александровича, порасспросить о полюбившихся героях его книг, наконец, просто передать привет и непременно пригласить в гости на Урал, в наш Тагил.
– Вот не забыть бы, – говорит в вагоне Николай Ржаников. – Шахтеры велели узнать, почему Михаил Александрович Давыдова убил рано, а то бы еще «Поднятую целину» читали.
– А мне надо про Щукаря во всех подробностях допытать, – подхватывает Дмитрий Филиппович, – в карьере о нем большой спор был. И посмеялись, и чуть не поссорились. Жил ли такой, где сейчас и чем занимается?
И конечно же все хотели знать: когда будет закончен роман «Они сражались за Родину».
Город уходил все дальше. Он то скрывался, то вновь появлялся из-за склонов гор, сверкая огнями. Казалось, будто сказочный великан поднялся на гору Высокую и высыпал к ее подножию тысячи раскаленных углей. А от них к ночному небу поднялось розовое марево. Небо было освещено огненными сполохами – отблесками рождающегося в домнах и мартенах металла.
Мерно постукивали колеса. В вагоне обычная дорожная жизнь. И чтобы занять время, мы раскрыли заветный чемодан, достали рукопись «Новых былей…», ради которой отправились в это путешествие.
Наверно, подобные чувства испытывали горняки, которые более четверти века назад вот так же с рукописью «Былей горы Высокой» ехали к Алексею Максимовичу Горькому. Та книга – горестный рассказ ста авторов-рабочих о двухсотлетней истории горы Высокой. Но были о новой жизни, пришедшей после Октября, там только начинались.
Двадцать пять лет для истории – мгновение, но в наших советских буднях жизнь шагает впереди времени. Новый социалистический Тагил уже далеко перешагнул другую гору – Федорину, что была его окраиной. Он двинулся корпусами гигантов-заводов, дворцами культуры, кварталами многоэтажных жилых массивов.
Изменилась и гора Высокая. Она ушла под землю, в шахты. Она породила могучего красавца – Нижнетагильский металлургический комбинат, которому присвоено имя великого Ленина. Сейчас он – второй в стране по выплавке стали. Комбинат растет с каждым годом.
Но не только изменился город. Изменился человек. Другой стала его жизнь. Другие цели и желания овладели людьми. И сделал это свободный и радостный труд. Труд – признание, труд – праздник. Вот о чем рассказывают в новой книге более семидесяти авторов.
Мы еще и еще раз перебирали эти бесхитростные были.
Вот рассказ Дмитрия Филипповича Пестова о том, как он собирал первые экскаваторы. Тогда еще стоял над его душой американец-инструктор, посмеивался и командовал:
– Па-дымай вверх, па-дымай вниз. Дубинушка, ух!
Теперь Дмитрий Филиппович сам кого хочешь научит управлять нашими уральскими машинами, которые не чета американским «рустонам».
А вот Фаина Шарунова вспоминает, как в суровые дни войны она, первая женщина-горновая в мире, повелевала огненной рекой металла.
Шелестят страницы. Вот письмо Никиты Сергеевича Хрущева сталеварам, теплое, сердечное. Это их бригадам, Юрия Зашляпина, Юрия Плосконенко, Якова Кальниченко и Тимофея Образцова, первым на комбинате присвоили звание коммунистических.
Их много, этих страниц, и за каждой – разные люди, разные судьбы. Деревенские парни, потомки демидовских крепостных – теперь герои труда, депутаты советского парламента, строят светлое коммунистическое завтра.
«Новые были…» выходят в рабочем издательстве. И конечно, приехав в Москву, мы направились туда. Книгу в «Профиздате» уже прочитали. Понравилась. И может, поэтому нас встретили тепло. Поездку одобрили и послали с нами редактора Ирину Филатову.
Подъезжая к Ростову, мы думали и говорили уже только о Шолохове, о его книгах.
Станция Миллерово. Приземистый, истыканный пулями двух войн вокзал. Вспомнили, как с этого вокзала удирал от немцев отец Григория Мелехова – Пантелей Прокопьевич.
Миллерово – ближайшая от Вешенской железнодорожная станция, писатель ездит через нее в Москву, и когда мы в пристанционном буфете сели пообедать, то невольно подумали о том, что серенькие вылинявшие стены, наверно, не раз видели, слышали и самого Шолохова.
Позвонили в Вешки, как здесь любовно называют станицу, и с сожалением узнали, что Михаил Александрович вылетает в Ростов встречаться со своими избирателями.
И снова за окнами вагона – побеленные домики с соломенными крышами, хрупкие и легкие, как декорации, и степь во всю ширь – то черная, вспаханная, то серая от прошлогодней стерни. А в стекла бьет солнце, его брызги слепят глаза, снегу не видно, как не видно лесов, гор, так привычных нам, уральцам. И сердце почему-то никак не откликается на этот пейзаж – голо, пусто и, по правде, скучновато. И опять вспоминается Шолохов. Надо родиться здесь, надо иметь огромную, поистине шолоховскую душу, чтобы раскрыть для миллионов читателей неприметную, потаенную красоту этих мест.
По Ростову робко бродит весна. Асфальт гол и черен. На женщинах – шелковые косынки, на мужчинах – светлые кепки, и только мы в тяжелых зимних шапках. У кинотеатров продают букеты фиалок. Оттаявшие деревья пахнут корой. На Дону большие полыньи, и зеленоватая вода в них в самом деле тиха и величава. Но ростовчане еще не совсем поверили весне, и пальмы у вокзала и кипарисы в аэропорту стоят закутанными в желтую кукурузную солому.
У парка «Победы» на центральной улице – с утра до вечера толпа мужчин, одних мужчин. Со стороны видны лишь их спины, самые разные спины – широкие и узкие, прямые и сгорбленные. В течение дня мы два раза проходили мимо толпы и не знали, что про нее подумать – то ли какие заговорщики, то ли обыкновенные зеваки разглядывают диковинку.
Наконец, уже в одиннадцатом часу вечера, поравнявшись с толпой в третий раз, один из нас, не вытерпев, тронул за плечо крайнего мужчину и спросил, что это за люди.
– Болельщики, – коротко ответил мужчина.
– Какие болельщики? – изумились мы.
– Футбольные.
– Разве у вас уже играют в футбол?
– Нет, сезон еще не открыт. Но какое это имеет значение?
– Так что же они тогда делают?
– Обсуждают прошлогодние и позапрошлогодние матчи.
Из дальнейшего разговора мы узнали совершенно невероятные вещи. Болельщики встречаются каждый день. Здесь у них нечто вроде клуба под открытым небом. И толкутся они и спорят с раннего утра до полуночи, а летом, когда идут матчи, – круглые сутки. Год назад они собирались у шахматного клуба, мешали движению транспорта, замусорили улицу. Тогда специальным постановлением горсовета им был отведен вот этот «пятачок» перед входом в парк.
Таков Ростов.
Михаил Александрович остановился в гостинице «Московская».
23 февраля, в День Советской Армии, встретились с его секретарем, Анатолием Дмитриевичем Соколовым. Он нам понравился – высокий, густоголосый, с добродушными толстыми губами и ироническим выражением в серых глазах.
Один из нас держал под мышкой объемистую папку с рукописью «Новых былей горы Высокой». Анатолий Дмитриевич опасливо покосился на рукопись и зябко передернул плечами.
– Это что? – с веселым ужасом спросил он. – Рукопись! Бр-р! Меня в дрожь бросает, когда их вижу, да еще такие толстые!
– Верно, много приходит?
– Много – не то слово. Недавно мы выезжали в Скандинавию, вернулись, а у меня на столе – целый Эльбрус. Тысяча сто семнадцать писем и рукописей. Каждый день сыплются, как в копилку. И еще посылка в фанерном ящике. Обрадовался, вскрыл, а там – тоже рукопись, да от руки и сверху письмо: «Многоуважаемый Михаил Александрович! Посылаю Вам роман, только что закончил и даже сам не перечитывал, очень боюсь, что наворотил какую-нибудь галиматью. Прошу Вас – прочитайте быстрее и ответьте». Ну я, конечно, ответил немедленно. «Сначала прочитайте сами. Извините за короткое письмо, ведь Вы просили ответить как можно скорее». Заколотил ящик и вместе с письмом – обратно. А два дня назад получил телеграмму: «Товарищ Соколов, спасибо за добрый совет, теперь на три месяца мне есть чем заняться».
Мы рассмеялись, а Анатолий Дмитриевич спросил:
– Как вам Ростов?
– Понравился. Особенно болельщики.
– О, эти болельщики! Они и нам не дают покоя. Прошлым летом проштрафился Виктор Понедельник, и его долго не допускали до игры. Триста писем пришло от болельщиков. Сложил их в чемодан и – в Москву хлопотать за Понедельника. Вернули в команду.
– Интересно, Михаил Александрович бывает на футболе?
– Нет. Но по-своему «болеет». Как-то наши играли в Тбилиси, так он послал на стадион телеграмму: «Побейте ростовских задавак. Шолохов».
– И болельщики простили телеграмму?
– Не знаю. Во всяком случае, появляться на их «пятачке» побаиваемся.
Мы никак не решались задать Соколову самый главный вопрос – когда же сможем поговорить с Михаилом Александровичем. Ведь, кроме встреч в Ростове, ему предстояло выступить перед избирателями в Астрахани, Шахтах, Новочеркасске и других городах. Найдет ли он время для нас?
Анатолий Дмитриевич догадался о наших переживаниях:
– Сегодня у нас был секретарь обкома, и Михаил Александрович ему сказал: «Один день оставьте в мое распоряжение: ко мне приехали гости с Урала».
И мы успокоились.
…Анатолий Дмитриевич позвонил на следующее утро. Передал приглашение Михаила Александровича позавтракать вместе с ним.
Торопливо собрались. Дмитрий Филиппович достал из бумажника ордена, а Николай Ржаников их приколол ему на пиджак. Оглядели друг друга. Дмитрий Филиппович и Николай Ржаников обязательно должны были прийтись по душе Михаилу Александровичу. У Дмитрия Филипповича и внешность примечательная – маленький, коренастый, крепкий, седые волосы вьются из колечка в колечко и торчат в разные стороны, на груди Золотая Звезда и три ордена Ленина, – и нрав необыкновенно веселый и общительный. Уже через час после того, как мы выехали из Тагила, весь вагонный люд, начиная с нас и кончая проводницами, знал о нем все. Что с малолетства остался в сиротстве, четырнадцати лет пошел «робить в гору», в ту самую гору, о которой вместе с семьюдесятью шестью другими авторами теперь написал книгу. Все узнали, что нынче на руднике он не просто Дмитрий Пестов, а глава целой горняцкой династии – тут работают и его сын и дочь, а один сын, Николай, унаследовавший и отцовскую профессию – экскаваторщика, трудится на Соколовско-Сарбайском руднике и выдвинут там кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Наконец, знали – сам Дмитрий Филиппович так владеет экскаватором, что огромным четырехкубовым ковшом может поднять с земли пятак, не зацепив ни крошки породы.
Случилось так, что Дмитрий Филиппович ни разу не бывал в Москве. В метро он остановился перед эскалатором и заявил: «Боюсь». Тогда Николай Ржаников схватил его за рукав и втащил на движущуюся лестницу. В Москве зашли пообедать в ресторан. Заказали икру. Ее принесли в мелких серебряных тарелочках, вставленных в такие же серебряные высокие подставки. Впечатление было такое, что икры очень много, и Дмитрий Филиппович взял вилку и со всего маху запустил ее в тарелку, но вилка громко звякнула о донышко.
– Да тут и нет ничего, – удивленно и разочарованно сказал он. – А я-то думал: ну, поедим!
Любимое выражение у Дмитрия Филипповича: «легонечко извините». И что бы он ни делал, он всегда легонечко извиняется.
Николай Ржаников моложе Дмитрия Филипповича лет на пятнадцать, высокий, плечистый, русоголовый, красивый здоровой неброской русской красотой. В горе он проработал ни много ни мало – целых двадцать лет, на груди у него тоже Золотая Звезда.
Через полчаса мы были в гостинице «Московская». Нас встретил Анатолий Дмитриевич, раздел в своем номере, и вместе с ним мы направились к Михаилу Александровичу.
…Со стула поднялся небольшого роста человек в синем толстом свитере с высоким воротником, плотно обхватывающим шею, в зеленых казацких брюках, в мягких сапогах с отворотами. Поднялся и пошел навстречу, говоря:
– Здравствуйте, дорогие уральцы!
Да, мы его сразу узнали, хотя выглядит он постарше, чем на фотографии, напечатанной в этот день в ростовском «Молоте». Высокий, очень высокий лоб, седые, хохолком, волосы, седые – щеточкой усы. А глаза молодые, добрые, с веселыми складочками в уголках: казалось, в них затаился весь шолоховский юмор.
Михаил Александрович обнял и расцеловал каждого из нас.
В комнате были секретарь Ростовского отделения Союза писателей Александр Бахарев и еще один мужчина, худой, смуглый, с изрезанным морщинами лицом. Михаил Александрович представил его:
– Мой большой друг, бывший вешенский, первый секретарь райкома Луговой.
Сели вокруг накрытого стола. Осталось незанятым только большое кресло в переднем конце. Михаил Александрович сказал с улыбкой:
– Пустует председательское место. Кого же выберем на него?
Встреча была после Дня Советской Армии. Поэтому решили, что
председательствовать будет старший по воинскому званию. Им оказался Михаил Александрович – полковник запаса.
– С чем пожаловали, дорогие уральцы, чем могу служить? – спрашивает Михаил Александрович.
Рассказ повел Николай Ржаников. Говорил он просто, по-рабочему, убедительно. «Вот-де, отцы наши более четверти века назад написали книгу «Были горы Высокой». Жизнь с тех пор далеко ушагала вперед. И мы решили продолжить книгу. И нам очень хочется, чтобы предисловие к ней написали вы».
– Дело это хорошее, – подумав, произнес Михаил Александрович. – Но вот ведь какой вы народ – предисловие вам напиши, а нет чтобы в гости пригласить.
– Как же, обязательно! – хором заговорили мы. – Привезли приглашение. Не только устное, но и письменное.
У нас в самом деле было с собой письмо с приглашением от горняков и металлургов комбината.
– Вот с этого и надо было начинать, – сказал Михаил Александрович.
Потом он расспрашивал о книге: похожа ли на первую, вышедшую под редакцией Горького, кто авторы, сколько их?
– Сейчас надо писать по-другому, – сказал Михаил Александрович. – Четверть века назад мы могли еще пушками воевать и побеждать, а сегодня с ними проиграешь сражение, нужны ракеты.
Мы ответили, что в новой книге рассказывают о своей жизни, переменах в ней сами рабочие.
– Писатели у вас есть?
– Да. В Свердловске.
– Помогали?
– Нет. Помогали журналисты.
– Книга рабочих – дело хорошее.
Мы знали, что Михаил Александрович иначе сказать не мог. Ведь еще в 1935 году он сам замышлял создать или принять участие в создании книги, подобной горьковским «Былям горы Высокой». «Недавно я возвратился из хутора Подкущевского, – говорил тогда Шолохов. – Там встретил прекрасных людей. Если сам не напишу о них, то помогу им написать книгу по типу «Были горы Высокой» или «Беломорстрой». (Сочинения. Т. 8. С. 374.)
– Предисловие-то к ней могу написать. Но сейчас – только общими фразами, потому что не бывал на Урале. А это не то, что нужно. Давайте договоримся так: побываю у вас, посмотрю все своими глазами, встречусь с авторами, поговорю, тогда и напишу.
– А когда сможете приехать?
Подумав недолго, Михаил Александрович ответил:
– Летом. Давно уже на Урал собираюсь, нынче летом и приеду.
Михаила Александровича волнуют проблемы нашей литературы.
Он с хозяйской озабоченностью и болью говорил:
– Не люблю я книги с золотыми обрезами, что нетронутыми стоят на полках. Люблю, когда они зачитаны до дыр, в потертых обложках и с залатанными страницами! Это настоящие книги! А то сейчас пошла мода писать книги лишь для самого себя. Раскупит их автор, раздарит родственникам, и стоят они под стеклом, как семейные альбомы.
Говорил Михаил Александрович неторопливо, проникновенно, делая легкие движения пальцами, будто он подбирал ими и ощупывал нужные слова. Хотелось бы записать, застенографировать каждое его слово. Но записывать во время беседы было неудобно, и мы только позже по памяти восстанавливали их, и, конечно, далеко не точно.
– В последнее время около литературного дела, особенно такого, как ваше, когда пишут рабочие, кормятся равнодушные, далекие от жизни поденщики. А в Москве такими – пруд пруди. Им обязаны многие мемуарные книги. Выйдет генерал в отставку: жизнь богатую прошел, знаний много, а рассказать не умеет. Тут и появляются «помощники». Скажем, и к нашей книге можно прикрепить кого-нибудь из москвичей. Но ни вы, ни я на это не пойдем.
– Сегодня я что-то разговорился, – помолчав, сказал Михаил Александрович. – По характеру да и по профессии я люблю больше слушать. Но сегодня я хозяин, ничего не поделаешь, приходится занимать гостей.
Начался общий разговор об Урале, Доне. Узнали мы, что в станице Вешенской жил прототип Григория Мелехова – казак Харлампий Ермаков. Два раза он воевал за белых, два – за красных, был комдивом в конармии Буденного, награжден двумя орденами Боевого Красного Знамени. А в 1925 году по недоразумению расстрелян как «контра». Сын его Михаил, по роману – Мишутка, теперь живет неподалеку от Вешенской. Участвовал в Великой Отечественной войне, ранен, вернулся в звании старшего лейтенанта и с многочисленными боевыми наградами. Сейчас он частенько наведывается в Вешенскую.
Любит Михаил Александрович шутку, острое слово. Разговор то и дело прерывался смехом. Веселье очень хорошо поддерживал и наш Дмитрий Филиппович. В самом начале беседы он заявил:
– Михаил Александрович, легонечко извините, но я сяду рядом с вами: я постарше всех в нашей делегации.
– Основания законные. Садись и давай на «ты», годы у нас, наверно, одинаковые.
– Легонечко извините, но годы у нас разные, вы с девятьсот пятого, а я с девятьсот девятого, так что вы маленечко постарше.
– Четыре года – это не маленечко, – возразил Михаил Александрович. – Был у меня друг. Все командовал мной: «Слушай, я старше». – «Так всего же на три года», – протестовал я. А он мне резонно говорил: «Вот проживешь еще три года, посмотрю, какой ты будешь».
Дмитрий Филиппович сам рассказал про свои московские злоключения: и про эскалатор, и про икру. Михаил Александрович смеялся. Николай Ржаников заметил:
– Дмитрия Филипповича дорогой мы дедом Щукарем прозвали.
– Ишь ты! – восхитился Михаил Александрович. – Мой дед Щукарь выбился в люди, – и показал на Золотую Звезду героя.
А когда узнал про рабочее мастерство Дмитрия Филипповича, что он ковшом может поднять пятак с земли, то встал, подошел к горняку и еще раз крепко поцеловал его.
– Вот какие на нашей земле люди, – растроганно произнес Михаил Александрович.
– За вашим Андреем Соколовым тянемся, – ответил Дмитрий Филиппович.
– А меня за Андрея Соколова критики ругали: по нему за границей судят о русских людях, а он пьет водку.
Мы возмутились: да главное ли это в Соколове! Образ мужественного и стойкого человека помог поднять головы и расправить души тысячам людей на нашей земле. Мы уже знали со слов тезки героя, Анатолия Дмитриевича Соколова, что рассказ «Судьба человека» написан в защиту этих людей.
Но Михаил Александрович сам перевел свою обиду на шутку:
– Господи! Что мой Соколов! В Швеции мне рассказывали: «Пришел в тамошний ресторан человек и потребовал десять рюмок водки. Ему принесли. Первую и десятую он выплеснул на пол, а остальные выпил подряд. Официант изумился: почему так? «Первая у меня плохо идет, последняя губит».
Больше трех часов продолжалась беседа. На прощание Михаил Александрович просил передать уральцам привет. Так мы и расстались – до скорой встречи на нашей уральской земле.
И весь вечер, и на другой день мы были под впечатлением встречи. И очень обрадовались, когда к нам в гостиницу приехал Анатолий Дмитриевич. Он приехал, чтобы записать наши адреса. Но скоро у нас всех было такое чувство, словно вчерашняя встреча продолжается, потому что и Анатолий Дмитриевич, и мы говорили только
о Шолохове, его жизни и книгах.
Узнали мы, что Михаил Александрович много и плодотворно работает над романом «Они сражались за Родину». Задуманный вначале как роман о солдатах, о солдатском юморе, сейчас он перерастает в многоплановую эпопею о войне. Раньше роман начинался с тех глав, какие известны читателям, а сейчас они стали второй книгой. Появилась первая – о предвоенном годе. Добавилось много героев, судьбы которых позволяют показать войну во всем ее масштабе.
К Михаилу Александровичу, человеку большой души, приезжает и приходит много людей со своими делами, нуждами и заботами.
– Выходишь утром из дому, – рассказывает Анатолий Дмитриевич, – а на улице уже сидят и старые, и молодые.
– Что ты пришла, старая? – спрашиваю у одной.
– Да к Лександрычу, за пензией.
– В собес иди.
– Собес-то собесом, а Лександрыч лучше.
* * *
Мы увозили с собой теплоту шолоховской встречи, весенние запахи донской земли и надежду на новую встречу у нас, на Урале.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.