И. Экслер В Гостях у Шолохова

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

И. Экслер

В Гостях у Шолохова

Писатель Михаил Александрович Шолохов, автор широко известных романов «Тихий Дон» и «Поднятая целина», депутат Верховного Совета СССР и академик, живет на Дону, в станице Вешенской. Станица эта в ста пятидесяти километрах от железной дороги, на левом берегу Дона. Чтобы попасть туда, нужно ехать поездом до станции Миллерово и оттуда пробираться на восток, к Дону, на машине, на лошадях или на самолете местной воздушной линии.

Дом Шолохова, небольшой, деревянный, выкрашенный в голубую краску, стоит в самом центре станицы, неподалеку от старинного казачьего собора, описанного в романе «Тихий Дон».

Вспоминаю свой первый приезд в Вешенскую, или, как ее называют на Дону, «Вешки»… Я робко открыл калитку и вошел во двор. На крыльце стоял какой-то молодой человек. Легкие сапоги, защитный костюм, какой обычно носят у нас в районах советские и партийные работники.

Это Шолохов. Он здоровается, чуть щуря глаза и приветливо улыбаясь. Ведет меня в дом. Сени. Кухня. На кухонном столе разбросаны охотничьи патроны, – наверное, хозяин набивал их, когда я пришел. Шолохов приглашает подняться по крутой скрипящей лесенке наверх. Две крохотные комнатки. В одной печь, маленький круглый стол, книжный шкаф вдоль всей стены. Вторая комната – кабинет. Книжные шкафы, два стола. На стене барометр.

И это все.

Много раз на протяжении последних лет приходилось мне потом бывать в этих комнатах, но никогда не замечал я тут каких-либо перемен. Все так же просто, скромно до предела. Здесь по ночам работает писатель. Здесь, в этих тесных комнатках, в которых жарко летом и холодно зимой, создавались образы шолоховских романов, здесь он вдохнул жизнь в Григория Мелехова и Аксинью, здесь заставил страдать и любить, строить новую жизнь, радоваться и плакать Лушку, Кондрата Майданникова, Нагульнова и других своих героев, взятых им из гущи подлинной жизни, из хуторов и станиц Дона.

Шолохова знают и любят на Дону. И даже те, которые его не видели в глаза, стараются уверить вас, что «они встречались с писателем». Однажды ночевал я у пожилого, видавшего виды казака. Разговорились. Он рассказывал о боях, которые описаны в «Тихом Доне». «Вот видите, – сказал он мне, – Шолохов все это и описал…» Велико же было мое удивление, когда выяснилось, что казак этот «Тихого Дона» совсем не читал, а «слыхал, как годки (товарищи по военной службе) рассказывали». В другой раз ночевал я у стариков украинцев в маленькой хате, стоявшей на большаке, ведущем от станции Миллерово к Дону. Зашел разговор о Вешенской и о Шолохове. Старик рассказал, что Шолохов однажды проезжал мимо и попросил у него ведро – напоить коня. «Шолохов, – говорил старик, – рослый, с обвислыми усами, одет просто и дал за пользование ведром десятку…»

Творчество Шолохова имеет своими истоками подлинную народную жизнь. «Все было рядом, – рассказывал мне как-то писатель, – и люди, и природа…» Действительно, многие приходят к нему с одной целью – помочь в работе.

– Вот у вас написано, что под Соломкой был бой. Я там был, у вас вроде трошки не так…

Старики несут Шолохову песни и сказки, раскрывают перед ним сокровищницу своей памяти. Особенно ценит писатель певцов, знатоков старинной песни. Любит слушать народную песню, любит и сам петь, подтягивая другим. Шолохов в состоянии полюбить человека только за то, что умеет тот петь добрые песни…

Когда Шолохов писал последнюю, четвертую книгу «Тихого Дона», он много разъезжал по окрестным станицам, проверяя каждую историческую и бытовую деталь. Он выпускает в свет написанное только после многократных проверок и переделок. Неточности, даже самые незначительные, не в его манере. Помню, как Шолохов отчитал театры, инсценировавшие «Поднятую целину» и исказившие казачий говор и быт.

– Когда я услышал в театре Симонова, – говорил писатель, – как артист произнес слова «курень» и «кубыть» с разными ударениями в разных случаях, – мне стало не по себе… Удивительно несерьезно относятся люди к своей работе: не удосужились даже поинтересоваться, как в действительности говорят донские казаки. Это лишает доверия к актеру. А в Ленинграде донских казаков нарядили в украинские шаровары, казачек – в вышитые черниговские рубахи. Это же черт знает что такое! Люди делают свое дело «абы как»…

Шолохов работает тщательно, не торопясь. И все же его многочисленные читатели замечают иногда какие-нибудь мелкие неточности: так ревниво следят они за творчеством писателя.

– Прямо диву даешься, – говорит Шолохов, – как это читатель замечает всякую неточность. Словно рассматривает каждую строчку в лупу! И не прощает оплошностей…

Да, писатель с большой точностью восстанавливает перед нами малейшую деталь казачьего быта. Но не следует отсюда делать вывод, что Шолохов пишет своих героев просто с натуры. Да, существовал казак Ермаков, внешнюю биографию которого писатель частично дал в Григории Мелехове. Мне рассказывали, что дочь этого Ермакова и посейчас учительствует в Базковском районе. Она смуглая, с черными как смоль волосами, вся в отца. В станице Вешенской, в парикмахерской, работает стройная горбоносая казачка с черными как смоль волосами – ни дать ни взять черкешенка или турчанка. И невольно, пока она мылит вам щеку и переговаривается на чистейшем казачьем говоре с товарищем по работе, в памяти опять возникает «Тихий Дон», история рода Мелеховых, плененная турчанка, родившая предку Григория Мелехова сына и тем передавшая Григорию смоль волос…

И все-таки Шолохов не пишет с натуры. Лучше всего это можно проследить на образе Аксиньи, о которой однажды Шолохов сказал мне следующие слова:

– В общем фантазию не приходилось понукать, потому что женщины есть у нас хорошие. Много хороших женщин… С сильным характером, с сильной волей и горячим сердцем. Буквально такой ситуации не было в жизни. Но вообще жизнь деревни, казачьей станицы, пестрит такими историями… Известно, что тема «Анны Карениной» была подсказана Толстому жизнью, каким-то имевшим место эпизодом – такая же семья, такие же переживания, такая же трагическая развязка. Однако разве нам, читателям, есть дело до этого? Мы знаем одну Каренину, которую написал Толстой, только эта нам дорога…

* * *

«Тихий Дон» закончен. Он писался целых тринадцать лет. Эпопея размером более чем в сто печатных листов. «Тихий Дон» есть значительнейшее произведение нашей литературы. Две маленькие светелки в мезонине шолоховского дома – как много могли бы они рассказать о творческих муках писателя, посвятившего едва ли не лучшие годы своей жизни этому роману, работавшего как одержимый, преодолевавшего все и всяческие трудности.

Сколько раз видал я в кабинете Шолохова на диване шубу. Этой шубой он накрывался во время своих зимних ночных бдений, в перерывах между работой, лежа и обдумывая каждую деталь. Нельзя ни на одну минуту забыть, что Шолохов задумал «Тихий Дон» девятнадцатилетним юношей, что он рос вместе со своей работой. Это значит, что он творил, жадно впитывая в себя окружающую жизнь.

Особенно трудно работалось Шолохову над четвертой книгой «Тихого Дона». Как поступить с Григорием Мелеховым, этим мятущимся, несчастным человеком? Казалось, чего проще: колеблющегося Григория сделать советским колхозником. Но Шолохов, этот смелый и великий художник, поступил иначе – так, как подсказывала жизненная правда. Он делает Григория несчастным, испепелившимся, опустошенным человеком, если не погибшим физически, то погибшим духовно. И с такой великой силой пишет его Шолохов в четвертой книге, что начинаешь понимать: иначе быть не могло. Слишком далеко зашел Григорий в своей борьбе против советской власти, чтобы можно было говорить о его полном разрыве с прошлым…

Шолохов много думал о конце «Тихого Дона». Он говорил мне года два назад, во время моих наездов в Вешенскую:

– Роман надо закончить достойно. Главное – закончить достойно.

Тысячи писем получал писатель, и в каждом из них вопрос: что же будет с Григорием, с Аксиньей? Иные читатели слали ему свои советы. Многие из них удивились бы, узнав, что художник не только с жадностью читал эти письма, но и внимательно прислушивался к этому голосу. Шолохов всегда говорил:

– Письма и советы читателей дали мне в тысячу раз больше, чем профессиональная критика.

* * *

Михаил Александрович Шолохов живет жизнью обыкновенного «районщика». Он член бюро Вешенского райкома партии и в работе местных организаций принимает деятельное участие. Он хорошо знает колхозные дела, хлопочет в Ростове и в Москве о благоустройстве своей станицы. Иногда, приезжая к нему, застаешь его встревоженным отсутствием дождей или отставанием района по пахоте…

Свободные часы Шолохов отдает охоте и рыбной ловле. Каждое утро отправляется он с ружьем в придонские низины. Во время этих прогулок обдумывает он образы своих произведений. Любит он также удить сазанов на притоке Дона – Хопре.

Сейчас Шолохов много работает над второй и последней книгой «Поднятой целины». Как он сообщил нам, «Поднятая целина» не будет доведена до наших дней и будет посвящена только периоду становления колхозов. Отдельные главы этой книги уже написаны.

– Тройка во главе с Давыдовым, – говорит Шолохов, – остается, дед Щукарь не утрачивает своей веселости, «районщики» (так называет любовно Шолохов районных работников) становятся культурнее…

– Ну а после «Поднятой целины»?

Шолохов хитро улыбается, ничего не отвечая. Но из прошлых встреч с писателем мы знаем, что он уже давно подумывает о новом большом романе, посвященном деревне наших дней. Он готовится к этой работе исподволь, не спеша, присматриваясь к нашей замечательной действительности и жадно впитывая ее…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.