Знакомство с «Раечкой»

Знакомство с «Раечкой»

Когда наши квартирьеры сунулись было искать какие-либо помещения для ночлега, старожилы-пехотинцы насмешливо посоветовали:

— Так тут округ полным-полно деревень, любую выбирайте! Но пускают туда только тех, кто берется выполнить два условия.

— Что за условия? — спрашивают лыжники, уже чувствуя какой-то розыгрыш.

— Первое: немца из насиженных мест выбить надо. Второе: перед входом в избы — снег с валенок чисто обметать. Тут несколько частей сменилось. Со вторым условием справились бы, а вот с первым — очень туго дело подвигается. Который день уже вхолостую толкаемся. Если желаете — в любой момент свою очередь уступим.

Побалагурили, обменялись табачком, покурили — и разошлись. А ночевать все равно где-то надо. Начальство решило: бивуак разобьем в лесу, между Мясным Бором и Теремцом Курляндским.

На пути от Малой Вишеры до Мясного Бора штаб нашего ОЛБ заметно посмелел. В Папоротно и Селищенском Поселке, в Арефино и Борисове насчет костров и заикаться нельзя было. А здесь, можно сказать, под носом у немцев — пожалуйста, разводите. Только не под открытым небом, а в своих шалашах. Поэтому строить их надо достаточно просторными и высокими.

Наше начальство убедилось, что без горячей пищи и кипятка, без обогрева и просушивания портянок лыжбатовцы здорово измотались за несколько дней, еще не вступив в соприкосновение с противником. Кроме того, штабисты увидели, что к такому же выводу пришли части, прибывшие на фронт до нас.

Одним словом — ура, сегодня разрешены костры! Прорыли-протоптали мы в метровом снегу ходы-дорожки, соорудили на каждое отделение по «еловому чуму» с очагом посреди. Шалаш моего отделения на самой юго-западной окраине леса. Нашему взору открывается вид на уходящую вдаль, поросшую низким кустарником снежную равнину. По мере наступления темноты вдалеке все явственнее заметны огненные параболы ракет и трассирующих пуль.

Наш «чум» такой вместительный, что мы даже смогли взять на постой лишнего человека. Им оказался кавалерийский лейтенант с синими петлицами, порученец из кавкорпуса генерала Гусева. Он скакал откуда-то из глубины прорыва в Малую Вишеру. За километра два до Теремца его конь сломал на лежневке ногу. Коня лейтенант пристрелил и, взвалив седло на спину, двинул дальше пешком. С наступлением темноты решил переночевать, чтобы утром продолжить путь на попутных машинах. Поиски ночлега и привели его к нашему шалашу.

Фронтовая солдатская гостиница готова, собираем валежник для костра… И вдруг наше внимание привлекло нечто такое, с чем мы столкнулись впервые.

С окраины нашего же леса, примерно в полукилометре правее лыжбатовского бивуака, в небо взвилось несколько десятков хвостатых ракет. Спустя секунду-две послышалось ритмичное стрекотание — в непостижимо быстром темпе, металлически-звонкое. Ракеты плавно описали не очень крутую параболу и дружно устремились к земле. Туда, где мы наблюдали огни обычных ракет и трассирующих пуль. Над местом приземления вспыхнуло багровое зарево, пульсирующее, играющее огненными сполохами. И когда угасло зарево, мы услышали приглушенные расстоянием звуки разрывов. В отличие от выстрелов, в очередности разрывов никакой ритмичности не улавливалось. Они поражали цепь обвально-хаотически, как горный камнепад.

Спустя, быть может, минуты две-три грянул еще один такой залп хвостатых ракет — и все повторилось в той же последовательности. Никто, даже такой бывалый фронтовик, как политрук Гилев, не мог объяснить, что это за штука. Консультантом выступил кавалерист.

— Это наши новые минометы. Бесствольные. Страшно засекреченные. Возят их на быстроходных машинах, под брезентом. Во время стрельбы другие рода войск близко не подпускаются. Дадут два-три залпа и быстренько переезжают на новые позиции. Называют эти минометы «Раисами», «Раечками». Потому что у них реактивные снаряды: эр-эс. Больше ничего не знаю. А если бы и знал, то не имел бы права разглашать военную тайну.

Рассказ лейтенанта очень заинтриговал, но ни в малейшей мере не удовлетворил нас. Бесствольные минометы? Как это может быть? Что за нелепица!

В ту пору, за пятнадцать лет до начала космической эры, о принципах реактивного полета широкие массы имели весьма смутное представление. Поэтому недоуменных вопросов и разноречивых мнений было хоть отбавляй. Дескать, миномет без ствола — это такая же диковинка, как винтовка или автомат без дула.

Обсудили эту проблему я и Фунин. Попробовали представить себе конструктивные особенности загадочного миномета. Принцип полета реактивного снаряда нам был понятен. Но как же без дула направить его по заданной траектории? Судили-рядили и так и эдак. Но не сообразили, что полет снаряда может направлять не только цилиндрическая труба, но и обычный рельс.

Итак, в ночь с 7 на 8 февраля 1942 года я впервые познакомился со знаменитой «Катюшей». Это была она! Имя «Раиса», «Раечка» не привилось. Солдаты, народ очень скоро перенарекли ее.

Минометный сабантуй

Поужинали мы горячим, попили настоящего чаю. Вода замечательная — та самая, которую нацедили артиллерийской гильзой на развалинах мясноборской водонапорки. Пресная «снеговуха» быстро научила нас понимать и ценить вкус настоящей воды.

Ребята повеселели. Даже шутки послышались.

— Слышь, Итальянец! А почему ты в Италию, к своему князю Сан-Донато доси не перебрался? — укладываясь рядом с Пьянковым, балагурит ротный запевала Семен Белых.

— А чего мне там делать?! — принимая игру, сердито огрызается Итальянец.

— Как — чего? Макароны в оливковом масле уплетал бы, в гондолах разъезжал бы, с итальянками шуры-муры разводил. Там, поди, теплынь сейчас — не то, что наша рассейская холодрыга…

Этот диалог перебил заглянувший в наш «еловый чум» политрук Гилев. Как всегда порывистый, подвижный, окинул быстрым взглядом обстановку и присел к догорающему костру.

— Как, ребята, устроились?

— Получше, чем в две шеренги вдоль железной дороги или в подвале Аракчеевской казармы.

— Ну, отдыхайте, орлы! Предстоит трудный день. Даже очень трудный! Лыжи никто не сломал?

— Пока нет…

— Так спокойной ночи, ребята!

— Спокойной ночи, товарищ лейтенант.

К сожалению, ночь оказалась даже очень неспокойной.

Только наш «еловый чум» погрузился в сон, как где-то совсем рядом раздалась серия разрывов. Со сна мы поначалу не разобрались: что это — бомбежка, артиллерийский или минометный обстрел? Наступила пауза. От шалаша к шалашу передали голосом команду из штаба батальона:

— Потушить костры! Прижаться к земле!

Прижались еще до команды. Это получилось само собой, инстинктивно. Напряженно прислушиваемся: что же будет дальше? Вдруг на фоне отдаленной артиллерийской канонады и более близкой пулеметно-ружейной перестрелки послышались звуки иного рода — мягкие, но вместе с тем четкие: пам… пам… пам…

Будто некий великан выбивает исполинских размеров ковер. Потянулись томительные, тревожные секунды… Послышалось пронзительное завывание, и в расположении батальона опять с резким металлически-стеклянным звоном разорвалось несколько мин.

Не знаю, почему я сообразил, что это именно мины. Ведь под минометным обстрелом оказался впервые. Видимо, кое-что осталось в памяти от прочитанного в книгах, от рассказов старшины Борули.

Минометный обстрел в лесу еще более опасен, чем на открытой местности. Стальное веретено от соприкосновения даже с тонкой веткой прыскает во все стороны сотнями осколков и обдает сверху смертоносным душем.

Резко запахло порохом и гремучей ртутью. В расположении первой роты слышны крики раненых, зовут санитаров.

И опять: пам… пам… пам… пам… Теперь-то мы знаем, что предвещают эти, для неопытного уха как будто совершенно безобидные, звуки! Теперь уж они нам кажутся зловещими, как шипение змеи, за которым последует резкий бросок на жертву.

Батарея полковых минометов успела дать семь-восемь залпов. И сразу же замолкла, когда за нас вступились неведомые нам артиллеристы. Снаряды с легким шорохом летели откуда-то со стороны Мясного Бора, над нашими головами.

Последняя серия мин разорвалась с недолетом: на снежной равнине, по соседству с нашим шалашом. Толстый полог снега значительно приглушил разрывы. Осколки резанули по вершинам елей, под которыми хоронился наш взвод. Сверху посыпались отсеченные ветви, потек снег.

Я высунулся из шалаша и навострил уши: или это последний залп, или вдалеке опять прозвучит коварное «пам-пам»? Вдруг слышу: что-то летит ко мне с басовитым жужжанием, вроде майского жука. «Февральский жук» стукнулся о мое плечо и шмякнулся у ног. Пошарив рукой, я нащупал на утоптанном снегу еще теплый осколок. Довольно большой: величиной с мизинец, с полусогнутой первой фалангой.

«Как же так? — удивился я. — Каким образом этот осколок намного отстал от своей разбойничьей компании? Чтобы долететь от места разрыва до нашего шалаша, требуются доли секунды. А этот где-то странствовал по крайней мере секунд семь-восемь и достиг моего плеча уже на излете.

Видимо, все дело в необычной форме осколка, — выдвинул я гипотезу. — Уж очень похож на бумеранг. Взвился вверх, описал огромную петлю и, совершенно ослабленный, вернулся примерно туда, откуда начал полет…»

Так это или не так, полностью ручаться не могу. Повторяю: гипотеза для себя. Больше таких случаев в моей фронтовой практике не было.

Обстрел прекратился, но обстановка неясная. Почему нас обстреляли немцы? То ли палили наугад, по площади? То ли заметили над лесом дымы от наших костров? Или на освобожденной территории оставлены немецкие радисты, шпионы, которые следят за передвижением наших частей?

Хочется узнать подробности о наших потерях. Впечатление такое, будто ужас сколько народу погибло!

И еще один вопрос: остаемся здесь ночевать или надо перебираться на новое место?

У нашего гостя особое мнение. Он уверен, что под минометный обстрел мы попали случайно. Дескать, этот лес немцы обстреляли лишь потому, что отсюда дали залпы «Раисы». Но «Раисы» уже далеко отсюда, и очень маловероятно, чтобы они вернулись на эти же позиции сегодняшней ночью. Это понимают и немцы. А поэтому целесообразнее никуда не трогаться с места.

Науменко и Гилев повели кавалериста в штаб батальона, чтобы он изложил свои соображения комбату и комиссару.

Комроты и политрук скоро вернулись с такими новостями. Остаемся на месте. Из роты в роту, из шалаша в шалаш за новостями не бродить. Спать! Отбой! Много ли убитых и раненых? Немного, тех и других по нескольку человек. В первой роте. Подробности — после подъема. Прекратить разговоры!

Постепенно угомонились… Но кто когда уснул и как каждому из нас после такой нервной встряски спалось — это уже другой вопрос. Кавалерист оказался прав: немец нас больше не потревожил.

Утром проводили в последний путь убитых. Их оказалось пять. Семерых раненых еще ночью отправили в тыл. Возможно, они попали в уже знакомый нам госпиталь в Селищенском Поселке.

Итак, на пути к фронту у 172-го ОЛБ выросла вторая братская могила. Первую мы оставили в Малой Вишере.

В эту ночь неожиданно для всех «прорезался» скрытый талант Саши Вахонина. Он по своей инициативе оказался рядом с ранеными, умело помогал медикам, собирал по шалашам остатки кипяченой воды. Когда раненых уложили в двое розвальней, Вахонина назначили в число провожающих.

Конечно, в каждой роте уже имелись санитары. Их подобрали еще в запасном. Однако само собой подразумевалось, что санитар прежде всего должен быть дюжим парнем, а все остальное приложится. Это, мол, должен быть крепыш, который сможет вытащить раненого из любого места, а если потребуется, то и пронести на своем горбу пяти-шестипудового детину. Своим поведением Вахонин навел на мысль: «Для хорошего санитара одной физической силы совершенно недостаточно. Прежде всего у него должна быть душевная склонность к этому делу».

После этого Вахоню включили в группу санитаров.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.