Немного о поэзии

Немного о поэзии

Аллах ли там среди пустыни

Застывших волн воздвиг твердыни.

Притоны ангелам своим…

М. Ю. Лермонтов

Вид гор из степей Козлова

А где же вы оперируете? — спросил я военврача и тут же сообразил: — Ах, да! Видимо, в той комнате, где горит яркий электрический свет?

— Да. Мы приспособили для этой цели бывшую гарнизонную церковь. Вам свет показался ярким, а нас, хирургов, он не удовлетворяет. Ни движок, ни аккумуляторы не дают нужного накала.

— Операционная — в гарнизонной церкви Аракчеевской казармы… Ну и ну! — воскликнул я. — А какое назначение в казарме имел такой гигантский зал? Ведь побольше любого университетского актового зала.

Хирург усмехнулся.

— Это не зал, а крытый манеж. Между прочим, более ста лет назад на этом манеже упражнялся в верховой езде гвардейский корнет Михаил Лермонтов.

— Вот как! — удивился я. — Это для меня новость! Военную службу Лермонтова я привык связывать только с Кавказом.

— Я тоже не ахти какой лермонтовед. Но меня просвещает хозяин, у которого вместе с товарищем снимаем комнатку. Очень грамотный старичок, краевед. Так вот, оказывается, в феврале 1838 года, после кавказской ссылки, Лермонтова перевели в Новгородскую губернию, в лейб-гвардии гусарский Гродненский полк. Здесь, в Селищенских казармах, он жил в доме для холостых офицеров. Здесь же написал вольный перевод сонета Адама Мицкевича «Вид гор из степей Козлова…»

От Волхова с натужным завыванием моторов подымаются в гору несколько грузовиков. Они следуют один за другим, колонну замыкает крытая санитарная машина. Вот ведущий грузовик поравнялся с нами, из кабины высунулась голова шофера.

— Где тут раненых принимают?

— Проезжайте немного вперед и за углом поверните влево, — ответил мой собеседник. — Остановитесь против высоких колонн. Издалека ли едете?

— Даже очень издалека — из самой Новой Керести. А до нее раненых и обмороженных на лошадях подвозят…

Вернувшись в «подземное царство», я уснул не сразу. Пытался представить себе, что происходит сейчас далеко-далеко, западнее неведомой мне Новой Керести. И еще думал о том, что происходило наверху, в манеже, сто с лишним лет назад.

А когда уснул, мне приснился невероятный винегрет. Будто лежу на операционном столе, надо мной висит церковное паникадило. Свет от него слабый, и я знаю почему: аккумуляторы не обеспечивают нужного накала. Врач — тот самый, который только что рассказывал о Лермонтове, — готовится ампутировать мои отмороженные ноги. Ему ассистирует другой врач, Григорий Петрович — коллега моей жены по Могилевской психолечебнице. Вокруг горят свечи, пахнет ладаном. Власатый, брадатый и горластый поп размахивает кадилом и, сотрясая своды церкви, скорбно выводит: «Со святыми упокой!» А в полуоткрытую дверь операционной видно, как на манеже по дорожке-эллипсу гуськом гарцует группа гвардейских офицеров. На киверах у них высокие плюмажи величиной с городошную биту. Впереди — лейб-гвардии корнет Лермонтов…

Проснувшись, я почувствовал, что ноги мои действительно онемели. Ими вместо подушки воспользовался Муса Нургалиев.