Начало войны
Начало войны
22 июня 1941 года вдруг нестерпимо громко задребезжал радиорепродуктор. Я мгновенно вскочила и уже потянулась к выключателю, как рука невольно опустилась и я замерла на месте…
«Внимание, внимание. Слушайте экстренное сообщение…» Так необычно и тревожно зазвучал голос диктора, что у меня, привыкшей к стандартно-монотонным радиотрансляциям, испуганно вздрогнуло сердце… Никакие внутренние события, как бы они ужасны ни были, никакие международные не заставляли так энергично дребезжать репродуктор.
«Сегодня, 22-го июня, на рассвете, в 3:30 утра группа немецких бомбардировщиков, прорвавшись на советскую территорию, сбросила бомбы на следующие города: Житомир, Киев, Севастополь, Каунас, румынскую и финскую территории.
22 июня на рассвете, регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части от Балтийского до Черного моря. Встретив сильное сопротивление наших пограничных войск, после неравной схватки, перешли границу вглубь страны, на некоторых участках до 21 км.
Германский посол в Москве граф Фридрих Вернер Шуленбург в пять часов тридцать минут утра от имени своего правительства сделал заявление, что Германия решила выступить против СССР в связи с сосредоточиванием частей Красной армии у восточногерманской границы».
Война — какое страшное слово! Мама, застыв у дверей, беззвучно плакала. В комнату через балконную дверь вошла соседка, растрепанная, вместо халата на плечи наброшено пальто. Глаза полны слез:
— Вы слышали? Война… мальчики, мои мальчики, о, это ведь ужасно, — твердила она растерянно, как будто ища у нас защиты.
И в эту секунду я до глубины души поняла, что самое тяжелое, самое страшное горе война в первую очередь приносит матерям.
И невольно вспомнилось недавнее сообщение ТАСС от 14 июня 41 года. В нем говорилось, что еще до приезда, а особенно после приезда английского посла в СССР г-на Р. С. Криппса в Лондон, в Англии, и вообще в иностранной печати, стали муссироваться слухи о «близости войны между Германией и СССР».
Советская печать на это уверенно ответила: «Несмотря на очевидную бессмыслицу этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении войны.
Эта очередная ложь и клевета иностранной печати, — утверждало опровержение ТАСС, — пущена с целью подорвать несокрушимую дружбу двух великих держав».
Тогда еще, читая это опровержение, всем показалось, что ТАСС в слишком мягкой форме выразил свое «возмущение».
«Нет дыма, без огня» — говорил в ответ на это народ.
И в это ласковое, солнечное утро как будто все в доме изменилось, захотелось увидеть людей спокойных, уверенных. Мы быстро вышли на улицу, там царило оживление, несмотря на этот ранний час. На лицах у всех были страх и растерянность. Каждый отчетливо представлял себе ту страшную действительность, которая ожидает его впереди. Все бросились в продуктовые магазины, вокруг которых образовались очереди. Тащили из магазинов все — мыло, крупу, соль, спички. Торопливо мимо меня пробежала соседка: «Нина Ивановна, пойдемте и мы, а то к вечеру ничего не достанем в магазинах».
До этого дня обычно очереди выстраивались возле универсальных магазинов. Люди нуждались в одежде, в обуви, в мебели, брали все с боем, с великим терпением выстаивая по пять-шесть часов, иногда впустую. А теперь все бросились за хлебом и сухарями, спичками и солью.
Это чувство людей, старающихся запастись продуктами, как перед голодом, делало мысли все мрачнее и мрачнее.
К нам зашли друзья, но все угрюмо сидели у обеденного стола перед давно остывшей пищей.
Наконец все решили пойти в Парк культуры и отдыха им. Горького. На Калужской площади мы попали в огромную толпу. Люди с тревожно вытянутыми лицами слушали радио. У микрофона был В. М. Молотов.
— Эта война навязана нам не германским народом, рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков и другие народы… На поход Наполеона в Россию народ ответил отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение… Мы также ответим отечественной войной — за Родину, за честь и свободу.
Не за партию Ленина-Сталина, а за Родину, за честь и свободу, — говорил Молотов.
Эти слова были непривычны. Все слушавшие знали, что Сталин последние годы топил родину в крови собственного народа, а честь и свободу душил в тюрьмах, лагерях и подвалах НКВД.
Молотов призывал народ к порядку, к самодисциплине:
— Не поддавайтесь панике.
Народ в панике бросался покупать продукты, хлеб, соль и спички.
— От имени правительства заверяю, что запасов хлеба у правительства хватит на десять лет, и карточки введены не будут, — уверял всех Молотов.
Но не прошло и трех недель, как были введены карточки, а все магазины были совершенно пусты.
На следующее утро по Московским улицам потянулись колонны новобранцев в гражданской одежде, с узелками за плечами.
Женщины и дети бежали по тротуарам, стараясь запомнить образ дорогих и близких людей, которых, быть может, они видели в последний раз. Было больно смотреть на вытянутые и исхудавшие за ночь, заплаканные женские лица. Они старались что-то сказать, дать совет, на который идущий в колонне не имел возможность ответить.
Это было в начале, потом и эти проводы прекратились.
Шли молодые, вновь призванные на отечественную войну, запевая бодрые комсомольские песни:
«Нас не трогай — мы не тронем.
А затронешь — спуску не дадим…»
Припев подхватывала вся колонна, но заканчивали тихими, приглушенными, редкими голосами. Пение с еще большей силой передавало душевное состояние людей. Все смотрели на уходящих с жалостью, со слезами на глазах. За мной стояла мать с ребенком на руках:
— Помаши дяденькам ручкой, скажи «до свидания», — обратилась она к девочке, тихонько утирая слезы.
Путь солдат был усеян не цветами, а слезами и горечью за прошлое, настоящее и будущее.
Народ расходился от репродукторов молча.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.