Глава 9 ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. АТАМАНЫ

Глава 9

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. АТАМАНЫ

В Новочеркасске я остановился в отеле против Александровского сада и пошел представляться Войсковому атаману генералу от кавалерии Алексею Максимовичу Каледину.

Это было время, когда Временное правительство потребовало приезда генерала Каледина в Петроград на совещание с намерением арестовать его и на Дон не отпускать. Казаки ответили, что «с Дона выдачи нет» и генерал Каледин в Петроград не приедет. Тогда Временное правительство двинуло свои войска на казаков – началась Гражданская война.

Придя во дворец, я просил адъютанта доложить атаману, что я прибыл с фронта и хочу ему представиться. Адъютант ответил, что атаман никого не принимает. «Все равно я прошу доложить ему о моем прибытии». Сейчас же сошел ко мне брат атамана генерал Каледин-младший¹¹⁶ и, хотя мы не были с ним знакомы, расцеловал меня и повел к атаману. Расспрашивали меня о фронте, о войне, о настроениях и тому подобном. Генерал Каледин-младший раньше командовал 12-м полком и спрашивал об офицерах, урядниках, всем интересовался. Меня оставили обедать.

Атаман сказал, что я должен в Новочеркасске подождать пулеметную команду из Петрограда и тогда уже везти бригаду на фронт, а пока разобраться с претензиями в двух своих полках, расположенных в станицах недалеко от Новочеркасска. Со мной поехал по полкам назначенный атаманом сотник, фамилию которого я, к сожалению, забыл.

На одном полустанке, недалеко от реки Маныч, мне пришлось долго ждать поезда. Начальник этого полустанка рассказал, что через полустанок проезжал эшелон революционных солдат. «Я был на охоте. Они потребовали, чтобы мой помощник «немедленно» отправил их эшелон дальше. Он ответил, что путь несвободен, надо подождать. «Не хотим ждать – немедленно отправляй». – «Не могу, это будет с моей стороны преступлением по службе, может произойти крушение». – «Отправляй, тебе говорят, без разговоров». – «Вот видите этот жезл, когда он опустится, путь будет свободен и я вас сейчас же отправлю». Солдаты избили этого помощника начальника станции, выволокли за станцию и потребовали, чтобы их отправил телеграфист. Телеграфист ответил, что он, кроме своего аппарата, ничего не знает и, взглянув в окно, сказал: «Да вон идет начальник станции». Солдаты толпой бросились навстречу к начальнику станции, схватили его, крича: «Твоего помощника убили и тебя убьем, если сейчас же не отправишь нас». Начальник полустанка вошел на станцию, в это время жезл опустился, и он сказал: «Садитесь в вагоны – сейчас отправлю». – «Врешь?» – «Не вру, скорей садитесь». – «Ребята, вот это наш человек, возьмем его с собой, он на каждой станции будет нас немедленно отправлять». С большим трудом удалось уговорить солдат не брать его с собой... «Такое у меня зло на этих солдат, – продолжал рассказ начальник полустанка, – что хочется устроить искусственное крушение и пустить эшелон в реку Маныч, пускай бы искупались и отрезвились».

Во время моего объезда полков из Саратова приехала в Новочеркасск моя жена с дочерьми. Оставив вещи в моем номере, она пошла по городу искать квартиру. В одном доме их спрашивают: «А вы чьи такие будете?» – «Балабины». – «А не Ивана Ивановича и Ольги Адриановны?» – «Да, это родители моего мужа». – «Так я же вам тетенька, я вас сейчас кофеечком угощу». Но квартиру нашли в другом месте.

Пулеметной команды я не дождался, да и не время еще было везти бригаду на фронт.

Генерал Каледин командировал меня в Петроград за секретными картами Области войска Донского для борьбы с большевиками. В двухместном купе 1-го класса с незнакомым интеллигентным старичком я выехал из Новочеркасска. Не помню, на какой станции, в центре России, в наш вагон вошли человек двадцать разнузданных солдат и стали внедряться во все купе. В свое купе я их не пустил, сказав, что здесь оба места заняты, оплачены и больше места нет. Они хотели войти силой, но я захлопнул дверь и держал ручку, чтобы ее не смог по требованию солдат открыть и кондуктор. У нашей двери поднялся крик и раздалась страшная непристойная брань. Стучали прикладами в дверь, грозили расправиться. Мой старичок испугался: «Что вы наделали? Теперь и меня убьют вместе с вами». Я ничего не мог ему ответить. Когда поезд остановился, я боялся, что солдаты полезут в окно, но поезд сейчас же отошел. Солдаты ругались не переставая, грозили и требовали, чтобы их пустили в купе. Но, слава богу, на следующей станции они все сошли с поезда, и мы вздохнула свободно.

В Петрограде я остановился в меблированных комнатах А.П. Бармасова¹¹⁷ , бывшего моего компаньона по охоте во время службы в лейб-гвардии Казачьем Его Величества полку. Через день по моем приезде в Петроград там началась революция. Солдаты и просто хулиганы убивали на улицах офицеров и чиновников в форме и за ноги стаскивали в Неву или в Фонтанку. Младший мой брат, Филипп, имел квартиру на Миллионной улице в штабе Гвардейского корпуса. С ним жил молодой прапорщик, родственник его жены. По телефону ему сообщают, что брат арестован, и спрашивают, сам ли он явится, или прислать за ним конвой, что будет безопаснее, так как могут схватить на улице и убить. Брат ответил, что явится сам. Прапорщик пошел его провожать. Дошли благополучно. «А это кто?» – «Это мой родственник». – «Ну и он пусть будет арестован». В маленькую комнату внедрили 30 человек. Было так тесно, что нельзя было даже сесть на пол. Через сутки всех выпустили, приказав продолжать заниматься своей службой.

В Главном штабе мне удалось получить все карты, за которыми меня послал атаман Каледин. Встретил я в Петрограде сотника Козлова, бывшего моего вахмистра сотни Его Величества, и предложил ему ехать со мной на Дон. Заказали купе 1-го класса, но, когда явились на вокзал, революционная полиция потребовала от нас разрешение ехать вооруженными шашками. На наши протесты, что офицер не смеет на улице быть без шашки, они ответили, что теперь все наоборот – надо в Смольном взять разрешение на провоз шашек. Отложили отъезд на сутки, чтобы взять это разрешение, и на станции просили дать купе на следующий день. Утром Козлов выхлопотал требуемое разрешение, и мы благополучно уехали. Приехали в Новочеркасск 20 октября. Проезжая по России, видели, что на всех станциях пусто и голодно. Переехавши границу Области войска Донского, как будто попали в другой мир – обилие всего и на вокзалах, и у торговок перед поездом.

Генерал Каледин благодарил меня за привезенные карты и вскоре назначил комендантом Макеевки и командующим войсками Макеевского района.

В октябре я получил приказ о производстве меня в генерал-майоры со старшинством со дня подвига – 11 июля.

В Макеевку я прибыл 14 ноября 1917 года. Жил там в отеле, а обедать пригласила меня симпатичная семья инженера Тостивена¹¹⁸ . Инженер Тостивен командирован из Франции для работы у нас в России на оборону.

Работа для меня в Макеевке была очень тяжелая. Пришлось мне познакомиться и с добычей угля, и с отношениями инженеров и рабочих, и со многим другим. Я мог спать только четыре часа в сутки. Несколько раз говорил по прямому проводу с атаманом Калединым, так как Макеевка не была связана телефоном с Новочеркасском. Посылал атаману телеграммы в 300 слов. Ко мне присоединился Кубанского войска сотник Греков¹¹⁹ , по прозвищу «Белый дьявол-альбинос». Он энергично исполнял все мои поручения. Рабочие бурлили и волновались, и надо было много такта, чтобы не началось форменное восстание. В моем распоряжении была сотня казаков, но не особенно надежных. Этой сотней раньше командовал знаменитый партизан есаул Чернецов¹²⁰ . Когда он раз повел свою сотню на площадь города усмирять волнующихся рабочих, казаки ему заявили, что никого усмирять не будут. Чернецов им ответил: «Я буду усмирять, а вы стойте и смотрите». Оставив сотню в ста шагах от волнующейся толпы, Чернецов один подъехал к толпе и сказал: «Прошу всех разойтись и идти на работу, иначе казаки всех вас разнесут и изувечат». Толпа разошлась.

Как-то я возвращался с телеграфа после разговора с атаманом и узнал, что на Макеевку наступает неприятельская кавалерия. Я один в отеле и в полной беспомощности. Из окна вижу, что передние дозоры противника уже вошли в Макеевку, через пять минут будут возле отеля, и меня арестуют. Вдруг вбегает сотник Греков и говорит: «Реквизировал для вас сани, скорей садитесь, а то нас захватят большевики». Под рев и улюлюканье рабочего населения я поехал к казарме, где на противоположном конце Макеевки была расположена сотня казаков. Я в санях, сотник Греков и его вольноопределяющийся верхом. Наступила ночь. Я выслал в сторону противника разъезд, но сейчас же пулей из винтовки был ранен начальник разъезда, вахмистр, и разъезд возвратился. Сотня самовольно исчезла. Надо было и мне уезжать к станции Ханжонково.

Ночь. Тьма. Дорогу не знаем. Ямщик-немец говорит, что дорогу хорошо знает. Поехали. Встречаем в поле случайного казака, спрашивает: «Куда едете?» – «В Ханжонково». – «Да это совсем не Ханжонково, в полуверсте рудник, и там сейчас митинг большевиков, я вас провожу в Ханжонково». Еще раз спас Господь от смерти. Немец извиняется, говорит, что заблудился. Вероятно, хотел выслужиться и сдать нас большевикам.

Утром, в Ханжонково, я поговорил с казаками, пристыдил их за бегство из Макеевки, выставил из них охранение и послал дозоры в местечко. Сам поселился в отдельном вагоне – салон и одно купе. Вскоре пришли дозорные казаки и докладывают, что поймали шпиона. «Почему вы думаете, что это шпион? Вы с ним разговаривали?» – «Никак нет, и так видать, что он шпион». – «Введите его ко мне в вагон». Здоровый, сильный парень. «Ты что за человек, и почему ты ночью ходишь по местечку?» – «Я с того рудника (где был противник) и послан узнать, сколько казаков и где они расположены». – «Значит, ты шпион?» – «Да, шпион». Шпиона арестовали. Какой ужас – Гражданская война. Какие сильные люди погибают из-за своих заблуждений.

Прислали мне в помощь подполковника Генерального штаба (забыл фамилию) и два орудия.

На следующий день мы построили казаков против рудника, который решили атаковать. Со стороны противника страшная стрельба из винтовок, пулеметов и орудий. Наша артиллерия тоже сделала несколько выстрелов, чтобы показать, что и у нас есть артиллерия. Казаков невозможно было поднять для атаки – прилипли к земле и боятся встать. Я говорю им: «Ведь перед нами не войска, а сволочь. Смотрите: все их выстрелы идут выше нас, и даже в меня, стоящего во весь рост, не могут попасть. Мы в три минуты добежим до них, а тогда вскочим и побежим, они испугаются и стрелять перестанут. А не хотите атаковать – я один пойду на них» – и пошел. Но не прошел я и десяти шагов, как все вскочили и побежали. Большевики в панике бежали. Мы захватили их орудия и пулеметы и в этот же день возвратились в Макеевку. Большевики отступили верст на пятьдесят. Во всех большевистских газетах меня поносили как врага народа, прорвавшего их фронт.

Инженер Тостивен рассказывал, что его хотели расстрелять за то, что принимал меня и кормил обедами. Его ставили к стенке лицом и сзади щелкали затворами винтовок. Он сказал, что если придется нам еще уходить, то и он поедет с нами.

Из Новочеркасска прислали мне ружейные патроны. На станции Кутейниково рабочие задержали эти патроны. Сотник Греков взялся привезти их в Макеевку.

На станции он взял паровоз и один товарный вагон, в дверях которого поставил для устрашения пулемет... Сам управляя паровозом, неожиданно доехал со своим вольноопределяющимся до станции Кутейниково, вбежал на станцию, наполненную народом, разыскал ящики с патронами, поставил их в товарный вагон, дал задний ход своему поезду, и, только когда поезд тронулся, по нему открыли безрезультатную стрельбу... Патроны привез благополучно.

Через несколько дней Греков на станции Макеевка проверял документы едущих в Донскую область. Между приходом поездов он решил заснуть в свободном вагоне. Большевики хотели его схватить. Одни стали у дверей, другие вошли в вагон. Греков выскочил в окно и побежал, в него стреляли из винтовок, но ни одна пуля его не задела.

Через день он опять был на станции со своим вольноопределяющимся и встретил того большевика, который в него стрелял. Страшно избил его и спросил: «Знаешь, за что я тебя бью?» – «Знаю, за то, что хотел вас убить». – «Нет, за то, что стрелял на десять шагов и не попал. Не умеешь стрелять, так и не стреляй».

Положение в Макеевке было очень тревожное, рабочие митинговали и не хотели работать. В мое распоряжение прислали полк казаков под командой полковника Михаила Евграфовича Власова¹²¹ , нашего лейб-казака и моего товарища по кадетскому корпусу и по военному училищу. Власов высылал сотни казаков к заводам, и рабочие, видя большое число казаков, не решались выступать открыто. Высланные полковником Власовым разъезды на Юзовку и Харцызск донесли, что на Макеевку движутся большие силы большевиков из трех родов войск. Пришлось из Макеевки отойти на более удобную позицию у станции Кутейниково. Из Новочеркасска прибыл начальник дивизии генерал И.Д. Юрлов командовать всем отрядом. Он приехал ко мне и сказал: «Буду жить в вагоне на станции Успенская. Вы распоряжайтесь, как и раньше, я вам мешать не буду, но вы сообщайте мне о ваших распоряжениях». Я посылал донесения ему и, как полагается, копии атаману Каледину. Недели через две приезжает ко мне Иван Давыдович и просит: «Поезжайте в Новочеркасск и сообщите атаману Каледину о нашем здесь положении, а то он не верит моим донесениям». – «А что вы ему доносите?» – «Да ваши же донесения, только немножко их переделываю». – «Можно в Новочеркасске прожить мне сутки?» – «Нет, пожалуйста, сейчас же возвращайтесь». – «Может со мной ехать мой начальник штаба, он очень просится». – «Нет, ни в коем случае, его оставьте мне».

Выехавшие со мной супруги Тостивен проехали в Царицын и оттуда через Россию во Францию. Они писали мне, что из газет узнали о моем назначении министром Донского войска.

Генерал Каледин благодарил меня за работу в Макеевке и разрешил пробыть несколько дней в Новочеркасске. Но вечером в тот же день неожиданно приехал генерал Юрлов. «Что случилось?» – «Когда вы уехали, мой вагон прицепили к поезду и, не говоря мне ни слова, быстро, не останавливаясь на станциях, помчали к Таганрогу. Не доезжая до Таганрога, на станции Кошкино, поезд остановился. Я вышел из вагона, меня окружили казаки и сообщили, что больше не желают держать фронт, а чтобы мне не попало за это от атамана, предложили считать, что они меня арестовали и везут силой. Я, – сказал дальше Иван Давыдович, – доложил об этом атаману и подал рапорт об уходе в отставку. Моя отставка принята – вы назначены начальником 9-й Донской Казачьей дивизии». Это было 6 января 1918 года. В этой дивизии было 6 полков, которые стояли в разных станицах далеко от города.

Войско болело. Казаки, возвратившись с фронта и не видевши свои семьи по четыре и больше лет, разошлись по домам. А большевики наступали и с севера, и с запада. Задерживали их только партизаны – кадеты, гимназисты, юнкера, совсем дети, под командой Чернецова и Семилетова¹²² . Каждый день можно было видеть в соборе целый ряд гробов этих детей, погибших за Россию и родной Дон. Каждый день можно было слышать в городе похоронные марши оркестра, сопровождавшего похоронную процессию.

В Новочеркасске никаких войск не было. Дети не могли удержать полчища большевиков, приближающихся к Новочеркасску. Знаменитый партизан Чернецов погиб. Наступила катастрофа.

Атаман Каледин, видя, что положение становится безнадежным, застрелился. Этот выстрел всколыхнул казаков, и в разных станицах начали образовываться группы для борьбы с большевиками. К Новочеркасску уже подходила революционная дивизия Голубова¹²³ . Чтобы спасти офицеров от гибели, а войск в Новочеркасске не было, решили под командой Походного атамана генерала Петра Харитоновича Попова отправить всех офицеров в степи Сальского округа, чтобы, избегая встреч с большевиками, выждать, пока переболеют казаки и поднимутся для защиты Дона. Я тоже предполагал ехать с П.Х. Поповым в Сальские степи, но мои лошади стояли в пулеметной команде, и надо было идти туда. Вестовым у меня был пленный немец – казакам я не верил. Я переоделся в солдата и пошел к пулеметной команде, чтобы верхом присоединиться к П.Х. Попову. Казаки-пулеметчики меня не знали, а вестовой немец был в городе, и чужому человеку казаки лошадь не дали бы. Я сказал, что у меня есть дело к этому немцу и я его подожду. Вскоре пришел из города один пулеметчик и, увидев меня, спросил: «А это кто?» – «Да человек ждет немца, а что в городе?» – «Голубов вошел с полком, занимает выходы из города, ловит и арестовывает офицерье». Я понял, что мне не уйти, но и от пулеметчиков нельзя было сразу уйти, чтобы не заподозрили. Просидел я у них еще минут 15, которые мне показались вечностью, и сказал: «Не могу больше ждать, приду завтра, скажите немцу». Не прошел я от пулеметчиков и ста шагов, как встретил полусотню казаков, идущих занимать последний выход из города. На меня не обратили внимания (в полушубке, в солдатской папахе, с мешком на плече). У заднего спросил: «Что за войско?» – «Казаки-голубовцы, занимаем заставу».

Зашел я в штаб дивизии. Там застал своего бывшего начальника дивизии И.Д. Юрлова. И он, и никто из штабных меня не узнали, пока я не снял папаху. Иван Давыдович заволновался: «Почему вы не ушли? Вам нельзя оставаться, вас убьют». Попрощавшись с Иваном Давыдовичем и со штабом, я вышел. Домой идти нельзя. Куда идти – не знаю, в Новочеркасске всего несколько дней. Решил спросить совета у знакомой дамы, месяца два назад приехавшей из Петрограда. Постучал в окно. «Вы почему не уехали?» – «Не смог, посоветуйте, куда мне идти?» – «Ваши дочери у меня. Александра Вячеславовна, зная, что к ней явятся искать вас, привезла детей ко мне, но вам у меня остаться нельзя, рядом со мной ярая коммунистка. Идите на такую-то улицу, дом номер такой-то, в третьем дворе налево спросите студента Володю». Пошел. Ночь, темно, нашел двор, стучу. Голос за закрытой дверью: «Кто там?» – «Можно видеть студента Володю?» – «А вы кто?» – «Меня прислала к вам такая-то, я генерал Балабин, не успел уехать». Совершенно незнакомый мне Володя открыл дверь и бросился меня целовать. «Приходите к нам – мы вас сохраним». А обо мне все слышали, так как несколько раз выпускали экстренные телеграммы и мальчишки продавали их по городу с криком: «Победа генерала Балабина...» Мне дали комнату рядом с комнатой Володи и его супруги, которые совсем недавно поженились. Забавно было слышать их интимные разговоры: «А у нашего маленького будут такие же зубы, как у тебя?» – и тому подобное.

В город я выходил только вечером и, подражая «товарищам», с полными карманами семечек. Один раз я по Московской улице дошел почти до Платовского проспекта, и на меня так подозрительно посмотрели встретившиеся три матроса, что у меня мороз пробежал по спине. Долго я вспоминал этот взгляд, и больше уже к Платовскому не ходил.

К жене приходили в тот же вечер с требованием сообщить, где я. Жена отвечала незнанием, и, когда три матроса прикоснулись к ней штыками с разных сторон, она сказала: «Если бы и знала, не сказала бы. Какая жена была бы жена, если бы вздумала предавать своего мужа?» На страшную брань она заплакала. Тогда один матрос сказал: «Ну, жена не отвечает за поступки мужа. Давайте оружие, какое у вас есть». Жена отдала им штуцер, только что мне подаренный инженером Тостивеном, а охотничье ружье скрыла, зная, как я им дорожу. С ним я охотился и в Чехословакии, его отобрали у меня немцы, а когда немцы велели возвратить его мне, чехи сказали, что ружье утеряно...

Голубов со своими революционными казаками господствовал недолго. В Новочеркасск прибыл командарм Смирнов, бывший вахмистр лейб-гвардии Казачьего полка, и он всем распоряжался. Когда разнесся слух, что я арестован, жена пошла в отель к Смирнову просить заступиться за меня. Смирнов ей ответил: «Я для того и состою командармом, чтобы заступаться и сохранить офицеров, особенно лейб-казаков. Об аресте Евгения Ивановича слухи не верны – его нигде не нашли». И действительно, из лейб-казаков никто не пострадал. И вообще, поведение Смирнова было выше похвал.

Между прочим, Смирнов собрал директоров всех учебных заведений и говорил им речь, и говорил так хорошо и разумно, что все приняли его за офицера Генерального штаба, а в действительности его образование было только Полковая учебная команда. В полк же он поступил почти безграмотным.

Вскоре ночью из ближайшей к Новочеркасску станицы Кривянской явились казаки – кто с оружием, кто с вилами – и освободили Новочеркасск. Большевики бежали к Ростову. Но защитить Новочеркасск небольшая группа казаков, да еще без оружия, конечно, не могла. На Новочеркасск наступали большие силы большевиков. С горки Александровского сада я посмотрел на наступающие цепи противника и убедился, что через час-два город будет ими взят. Оставшиеся в городе офицеры, и я в том числе, пошли пешком через станицу Кривянскую в станицу Заплавскую. Когда мы шли полем к первой из них, нас из города из ружей и пулеметов обстреляли местные коммунисты, у нас были раненые.

Образовавшееся временное Донское правительство тоже переехало в станицу Заплавскую. Командующим армией был назначен Генерального штаба полковник Денисов¹²⁴ , и там, в Заплавах, началась лихорадочная работа по формированию армии из прибывающих казаков. А Новочеркасск заняли большевики.

Выстрел атамана Каледина всколыхнул казаков. Каждая станица начала формировать свои отряды и изгонять большевиков, которые вздумали наводить в станицах свои порядки.

Вскоре большевики повели наступление из Новочеркасска на станицу Заплавскую. Меня просили защитить станицу. С небольшой группой казаков, около сотни, без орудий и пулеметов, я встретил наступающие цепи, разбил их и обратил в бегство. Был убит их предводитель, которого на следующий день в Новочеркасске торжественно хоронили в красном гробу.

А еще через несколько дней, на второй день Пасхи, под колокольный звон церквей, мы заняли Новочеркасск. Город ликовал. Меня встретила жена – на улице недалеко от нашей квартиры.

На следующий день меня назначили регистрировать всех офицеров, находящихся в городе, и распределять их по частям. Пришли регистрироваться и пожилые воспитатели Донского кадетского корпуса. Некоторые из них были воспитателями в корпусе, когда я был там кадетом. Я их, конечно, никуда не зачислил, а отпустил с Богом.

В этот же день в Новочеркасск вошел Дроздовский полк¹²⁵ , прибывший на Дон из Румынии, и в этот же день приехал из Константиновской станицы генерал-майор Петр Николаевич Краснов. Образовавшийся «Круг Спасения Дона» единогласно избрал П.Н. Краснова Войсковым атаманом.

На следующий день генерал Краснов пригласил всех генералов во дворец, познакомился с нами и отпустил, а меня просил остаться. Он предложил мне быть членом Донского правительства и управляющим отделом коневодства и ремонтирования армии. Я отказался, не желая бросать строевую службу, но Краснов настаивал, говоря: «Безвыходное положение, вы коннозаводчик, больше некого назначить, а если вам эта работа не понравится, я через четыре месяца дам вам любую дивизию».

Я согласился. В Управлении коневодства я нашел полный штат служащих и опытного секретаря Смазнова.

Для армии нужны были лошади. Я сейчас же образовал три комиссии и назначил им районы для сбора лошадей в армию по известной шкале. На автомобиле я объезжал эти районы и руководил приемом лошадей.

Председателем одной из этих комиссий был полковник И.А. Клевцов, бывший мой помощник командира 12-го Донского полка. А моим помощником в управлении стал бывший командир лейб-гвардии Казачьего полка полковник А.А. Мишарев.

Генерал Краснов энергично принялся за работу. Образовал правительство, сформировал новую дивизию, первым полком которой стал наш лейб-гвардии Казачий полк. Вторым – лейб-гвардии Атаманский полк. Командиром лейб-казаков был назначен полковник Василий Аврамьевич Дьяков¹²⁶ . Начальником дивизии – опытный генерал Генерального штаба генерал-лейтенант Федор Федорович Абрамов. Работала дивизия не покладая рук и вскоре встала образцовой дивизией.

На заседаниях правительства быстро решались все вопросы. П.Н. Краснов удивлял всех знанием по всем отделам управления. День свой Петр Николаевич начинал с 6 часов утра. От 6 до 8 он ездил верхом. Его всегда сопровождала супруга, которая говорила, что это единственное время, когда она может поговорить с мужем. С 8 до позднего вечера Краснов занят делами. С 8 часов утра начинается прием посетителей. Управляющие отделами входили без очереди. Меня Петр Николаевич просил всегда входить в его кабинет без доклада, не обращая внимания, что у него кто-то есть. Он всегда говорил: «Как я люблю ваши доклады – все понятно, все интересно, все дорого для меня». Генерал Краснов любил лошадь, и во всех его романах всегда есть кое-что о лошадях.

Донская армия продвигалась на север, тесня красных, и вскоре вся Донская область была освобождена от большевиков. Донской армией и управляющим военным отделом был полковник Денисов, вскоре произведенный в генералы. Начальником штаба войска Донского был назначен полковник Поляков¹²⁷ , тоже потом произведенный в генералы. Генерал-майора Краснова Большой Войсковой Круг произвел в генералы от кавалерии, минуя чин генерал-лейтенанта.

К сожалению, начались разногласия с главным командованием, которое не понимало казаков, не знало казачьего быта и истории казачества. Я, заведуя коннозаводством и ремонтированием армии, не имел отношения к этому разногласию, но болел душой, видя, что это разногласие идет во вред общему делу борьбы с большевиками... Случайно я разговорился с господином Х. из окружения Главнокомандующего. Он возмущался самостоятельностью казаков и говорил, что эту самостоятельность надо немедленно прекратить. «Да ведь донские казаки все поголовно поднялись для защиты Дона и России. Чем больше будет таких образований с организованными армиями против большевиков, тем скорее мы победим. Я бы приветствовал, например, царство Казанское, которое сформировало бы армию против большевиков». – «Кто бы это мог быть царем казанским, кроме меня?» – «Отлично, будьте вы царем, формируйте армию, бейте большевиков. А когда явится Царь-батюшка, все устроит по-своему, опять будет великая единая могучая Россия, и никаких царств казанских не будет, а пока надо принимать все меры, чтобы победить большевиков». – «Нет, с этим я не согласен, и сейчас должно быть объединение полное во всем». – «Да ведь в оперативном отношении казаки, Донская армия, подчинены главному командованию, – что же еще надо? А в неверности Престолу и России казаков упрекнуть нельзя. Более преданных Царю вы не найдете. Все Императоры верили казакам и свою охрану, Конвой Его Величества, имели из казаков, а не из крестьян Центральной России».

Встретил я еще одного господина – монархиста. Он говорит: «Вот уничтожим большевиков – будем Царя выбирать». – «Как выбирать? Мы не смеем выбирать. Царь выбран еще в 1613 году, Михаил Федорович Романов, и наши предки дали клятву Господу Богу и за нас, и за наших потомков, что Царем Российским будет всегда старший в роде Романовых. Сейчас таковым является Его Императорское Высочество Великий князь Владимир Кириллович[47], и никто больше не смеет претендовать на Всероссийский Престол, кроме него. Свергнем коммунизм, прекратим «бунт» большевиков, и явится Великий князь в Москву, как единственный законный Император Российский... Даже страшно слышать слово «выбирать». Найдутся ведь господа, которые захотят выбрать кого-либо вроде покойного Милюкова или Керенского. Спаси, Господи, и сохрани Россию от такого несчастья. Никаких выборов не может быть.

Вспомните, что было в 1613 году. Мать Михаила инокиня Марфа ни за что не соглашалась отпустить сына на царство. Московскому посольству, во главе с архиепископом Феодоритом, келарием Авраамием Палицыным и боярином Шереметевым она перечисляла все измены бояр: «Когда умер Борис – клялись быть верными его сыну и предались расстриге – убийцу его детей. Когда был убит расстрига, клялись Василию и поехали к Тушинскому вору. Как же я, после таких клятвопреступлений, могу отпустить 16-летнего мальчика на царство?» Но посольство отвечало: «Каемся в своих грехах и хотим кровь пролить и головы сложить за сына твоего на царство». И когда Марфа и Михаил все-таки не соглашались, архиепископ Феодорит взял образ Владимирской Божией Матери, а Авраамий Палицын образ московских чудотворцев, подошли к инокине Марфе и отроку Михаилу, а послы, воины, народ – все упали на колени и вопили о пощаде и согласии, а матери положили детей своих на землю и присоединили свой вопль к общей мольбе – Феодорит сказал: «Перед святыми образами говорю тебе, Михаил, что отныне на тебя падет бедствие Отчизны и ты, инокиня, будешь отвечать перед судом Божиим за кровь и слезы христиан». Марфа упала на колени перед образами и, обливаясь слезами, изъявила согласие. Разве это не воля Божия? Разве не Господь избрал Михаила Федоровича?

Великим Московским Земским и Церковным Собором 21 февраля 1613 года заповедано, чтобы ИЗБРАННИК БОЖИЙ Михаил Федорович Романов был родоначальником правителей на Руси из рода в род, с ответственностью в своих делах перед Единым Небесным Царем, а кто же пойдет против сего Соборного Постановления – Царь ли, Патриах ли и всяк человек, да ПРОКЛЯНЕТСЯ такой в сем веке и в будущем и отлучен будет от Святой Троицы».

Мы не смеем нарушить данную за нас клятву Господу Богу, и Царем Русским будет Великий князь Владимир Кириллович»[48].

Депутаты Большого Войскового Круга (парламент), неопытные и не понимающие дела, настроенные недобросовестными людьми, считали своей обязанностью не работать, не помогать, а все критиковать. Однажды на заседании Круга они вынесли недоверие командующему армией генералу Денисову, и генерал Краснов заявил, что недоверие генералу Денисову он принимает на свой счет. Недоверие Денисову – это недоверие ему, так как они работают вместе. Он положил пернач[49] на стол и покинул зал заседаний.

Войсковым атаманом был избран генерал-лейтенант Богаевский. Командующим армией стал генерал Сидорин¹²⁹ .

Почти все время я был в разъездах. Несколько раз я побывал на своем бывшем зимовнике и иногда урывками охотился. Один раз, проезжая вдоль Манацких лиманов, я остановил автомобиль и спросил шофера: «Что это за темная полоса на воде у камыша?» – «Водоросли?» – «Нет». – «Это грязная отмель?» – «Нет». – «Так что же это?» – «Это сидит птица – утки, кулики, чибисы и прочее». – «Не может быть». – «Ну, поедем дальше». По мере нашего приближения птица разлеталась и, покружившись, опять опускалась сзади нас. Шофер был поражен и говорил, что никогда ничего подобного не видел.

20 июля 1919 года приказом Донскому войску я произведен в генерал-лейтенанты.

В гирлах (рукавах – Ред.) Дона были заповедные воды. Никому там не разрешалось ловить рыбу сетями. Весной эта рыба расплывалась по всему Дону и его притокам. Сотня казаков под начальством офицера охраняла в гирлах эту рыбу. В распоряжении заведующего охраной гирл Дона был паровой катер.

Военный министр генерал Куропаткин¹³⁰ во время посещения им Донской области, покончив с делами, просил угостить его рыбной ловлей. От Ростова на катере повезли его в гирлы и, бросив якорь в одном месте, предложили начать рыбную ловлю. Через минуту генерал Куропаткин вытащил огромного сазана (карпа), потом сейчас же другого, и в самое короткое время карпами наполнился весь катер. Потом, в Петербурге, делая доклад о своей поездке, Куропаткин написал, что рыбы в Дону так много, что этой рыбой с Дона можно было бы прокормить всю Европейскую Россию.

Во время Гражданской войны заведующим охраной гирл Дона был М.М. Алфераки, мой компаньон по охоте в гирлах Терека. Он рассказывал, что иногда какая-либо станица подавала прошение на Высочайшее имя, чтобы закинуть «один раз» невод в гирлах Дона на построение храма в станице. Во время Гражданской войны такое прошение было подано Войсковому атаману при М.М. Алфераки. Разрешение было дано. В газетах объявили торги на этот невод. Было много желающих. Устроили аукцион и продали невод за огромную сумму, к сожалению, не помню какую. Купивший невод пригнал в Елизаветинскую станицу несколько барж и заручился продажей рыбы в нескольких магазинах Ростова, Нахичевани, Таганрога и других мест. Ко дню ловли, объявленному в газетах, съехались много любопытных. М.М. Алфераки, как заведующий всем, стал на лучшем месте, где рыба с невода будет течь в подставленную баржу. Он вооружился сачком, чтобы поймать более интересный экземпляр. Наконец страшная лавина рыб потекла с невода в баржу. Алфераки хотел схватить что-то мелькнувшее белое, но его сачок так потянуло этой лавиной вниз, что он едва удержал его в руках, конечно, без рыбы. Наполнили одну баржу, другую, третью... Не помню, сколько было барж.

Конечно, были в гирлах и браконьеры. Ведь один удачный невод обогащал семью на всю жизнь. По браконьерам всегда стреляли без предупреждения – были и раненые, и убитые.

Хотя наша Донская армия, продвигаясь на север после больших сражений, очистила донскую землю от большевиков, но чувствовалось, что нам не удержаться и все-таки придется эвакуироваться за границу. Ведь на Дон навалилась вся Россия. А из Петрограда и Центральной России многие, спасаясь от большевиков, прибыли в Новочеркасск. Между прочими приехал знаменитый профессор – зубной врач. К сожалению, не помню его фамилию. Друзья и знакомые начали меня уговаривать, чтобы я воспользовался приездом в Новочеркасск знаменитого зубодера и вырвал будто бы совершенно ненужные мне зубы мудрости. «Зачем же их вырывать, если они не болят?» – «Будут болеть, непременно вырвите, ведь все будет безболезненно, и вы будете спокойны, что не пропустили удобный случай». Я долго не соглашался, но на меня была такая дружная атака, что я, наконец, сдался. Профессор спрашивает: «Почему вы хотите вырвать зубы, когда они целы и не болят?» – «Меня уверяют, что будут болеть». – «Ну хорошо, вырву». – «Только, пожалуйста, доктор, без боли». – «Да, да, конечно». И он начал рвать. Долго дергал и тянул зуб, но не мог вырвать обыкновенным способом. Тогда он зажимал мою голову между локтем и своим туловищем и старался расшатать зуб – ничего не выходило. Наконец он сказал: «Я не могу вырвать зуб, я распилю его и вырву по половине». Распилил. Страшными усилиями и с ужасной болью он вытащил одну половину. «Я вас измучил и сам измучился и не могу сейчас вытащить вторую половину – идите домой, отдохните, успокойтесь, а через недельку придите, и я вытащу вторую половину». – «Сколько я вам должен?» – «Я не могу брать деньги, если я не окончил лечение. Когда все окончу, тогда заплатите». – «Доктор, я очень прошу вас взять деньги – я больше к вам не приду». – «Это невозможно, у вас будут такие боли, что вам придется вырвать все зубы и вставлять челюсть». – «Доктор, прошу вас, примите деньги – никогда ни к одному дантисту больше не приду». – «Боли пройдут, успокоитесь и придете». А я от боли и от всего пережитого не мог даже рот закрыть и сидел с открытым ртом.

К вечеру боль прошла, а еще через несколько дней я был командирован в Макеевку. Я никогда в жизни никому не был должен, и этот долг доктору просто меня мучил. Успокаивал себя тем, что, вероятно, доктор знает, что я в Макеевке, об этом писали в газетах. По городу бегали мальчишки с экстренными телеграммами, крича: «Победа генерала Балабина». Должен знать доктор, что я не в Новочеркасске.

Когда я попал опять в Новочеркасск, я встретил доктора на улице, обрадовался и сразу вытащил бумажник, чтобы расплатиться с ним, но он ни за что не захотел взять деньги и настаивал, чтобы я к нему зашел. «Что вы, что вы, на улице платить, это невозможно, да и никаких денег не надо – я ничего не сделал».

В 1920 году я был в Константинополе, о чем буду писать ниже. В комиссии, в которой я был председателем, работал чиновник Министерства финансов Роберт Матвеевич Вебер. Он страдал зубной болью. Как-то он опоздал на работу по подсчету ценностей и, придя, сказал: «Извиняюсь за опоздание, был у замечательного зубного врача, просил вырвать больной зуб. Доктор что-то делал у меня во рту, не переставая болтал, и, наконец, я сказал ему: «Доктор, я опаздываю на работу, скорее тащите зуб». – «Да он давно вырван, вот лежит перед вами». Я даже не заметил, когда он его вырвал – идеальный доктор». Я решил к нему пойти, чтобы вырвать вторую половинку зуба мудрости. Рассказал ему подробно, как мучил меня профессор в Новочеркасске и что я пришел к нему сейчас, после восторженного о нем рассказа г-на Вебера. Доктор осмотрел мои зубы, провел по ним, как по клавиатуре, каким-то металлическим предметом со словами: «Вот зубы так зубы, такие редко встретишь. Думаю, что профессор, мучивший вас, просто сапожник». И начал тянуть. Мучился, нервничал, также зажимал мою голову между локтем и своим туловищем, стараясь расшатать зуб, и наконец сказал: «Не могу вырвать, напрасно осудил новочеркасского профессора, устал, измучился, придите в другой раз». Денег с меня не взял. Я, конечно, больше к нему не зашел, и так и живу с половинкой зуба вот уже сорок лет, и зубы не болят.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.