В Виленском военном училище

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

В Виленском военном училище

Виленское пехотное юнкерское училище, размещавшееся в предместье города Погулянка, к августу 1909 года имело за своими плечами 45-летнюю военную историю. Его воспитанники в мундирах из тёмно-зелёного сукна, синие погоны, воротники и обшлага которых украшали золотые галуны, выпускались в армейскую жизнь полноправными офицерами, а не скромными подпрапорщиками, как ещё несколько лет назад.

Сдавая 22 мая учебное заведение полковнику Б.-К. В. Крейчману, его начальник Н. А. Хамин дал блестящую рекомендацию ближайшему подчинённому на освободившуюся высокую должность. Бывший «виленец» и выпускник Академии генерального штаба (по 1-му разряду), известный авторитет в военной педагогике Крейчман был душой училища, дослужившись в нём от штабс-капитана до полковника и орденов Св. Станислава и Св. Анны вторых степеней. Всей своей деятельностью инспектор классов подготовил 3-х классное юнкерское училище к переходу в новое качество и переименованию его в военное. Успешно справился Болеслав-Казимир Валерианович и с задачей очередного выпуска офицеров за время исполнения им в течение двух с половиной месяцев новых обязанностей.

Но 9 августа персоналу училища был представлен, к всеобщему недоумению, новый начальник в лице… бывшего командира батальона Киевского военного училища полковника Б. В. Адамовича (не имеющего, напомним, высшего военного образования)!

Согласимся с необычайностью ситуации. К счастью, неординарные «соперники», уважая друг друга, сумели найти общие точки соприкосновения, несмотря на разницу в возрасте и уровне военных знаний. В дальнейшем тесном сотрудничестве оба офицера почти одновременно удостоились в апреле 1913 года производства в генерал-майоры.

Из воспоминаний генерал-лейтенанта П. С. Махрова[739], в 1909–12 годах штаб-офицера Виленского военного округа:

…Выше среднего роста, с аскетичным лицом и проницательными умными глазами полковник Адамович был всегда одет с иголочки, с блеском многочисленных значков и жетонов на мундире. Никогда не улыбаясь и всегда серьёзный, он казался постоянно озабоченным какой-то мыслью. Все его движения и манеры были рассчитаны на определённый эффект, как у опытного актёра.

Один из верноподданнейших монархистов, он сохранил блеск военного мундира и любовь к красоте военного строя. Плац-парадная сторона службы занимала видное место его жизни. «Муштру» доводил до акробатизма, вызывая восторг великого князя Константина Константиновича. Будучи тщеславен, любил, чтобы его труды были замечены и отмечены. Умел обратить внимание начальства на свои достижения и как администратор выражать благодарность отличившемуся персоналу.

На смотрах, парадах, балах приводил в восхищение всех красотой, совершенством и блеском строя своих подопечных, убранством училища, благовоспитанностью юнкеров. Стены и потолок парадного зала по его указанию были расписаны знаменитыми изречениями[740], в том числе и его собственными афоризмами («К высокому и светлому знай верный путь», «Виленец — один в поле и тот — Воин»), выгравированными в 1910 году на наградных училищных жетонах. Эти знаки поощрения воспитанники носили, прикрепляя к верхней пуговице мундира на специальной цепочке. Позже появились и четверостишия гвардии капитана П. Барышева в их честь:

К высокому знай верный путь,

Иди прямой дорогой к свету.

Как рыцарь безупречным будь

И верен данному обету.

В дни юности и дни седин

Будь Родины своей достоин.

И твёрдо помни, что один

И тот на ратном поле — Воин!

Никто не уделял столько времени юнкерам, как Адамович. Знал каждого из 400 индивидуально! Свои советы и поучения к ним выражал краткими цитатами, которые лучше сохранялись в памяти воспитанников. Справедливый и сердечный, помогал юнкерам в учёбе и развлечениях.

Наряду с тем в течение двух лет беспощадно отчислял нерадивый и неподходящий к военной службе контингент, беря на себя всю ответственность за последствия подобной меры воспитания (выпуск 1912 года составил всего лишь 30 % от числа поступивших).

В 1914 году, пользуясь расположением великого князя, добился учреждения нагрудного знака в честь 50-летия училища, что по существующему положению дозволялось только к 100-летним юбилеям как военных, так и гражданских ведомственных структур…

Из воспоминаний Виленца:

…Почти не было случая, чтобы мы не видели своего начальника по несколько раз в день. Его можно было встретить в лазарете, дортуарах, гимнастическом зале, в классах, на плацу, в столовой, на кухне. Везде и всюду проникал его зоркий глаз. Стараниями Адамовича отводились даже отдельные вагоны в поездах для уезжающих на каникулы юнкеров, и к отъезду он приезжал проститься со своими питомцами. Регулярно навещал и больных тифом в военном госпитале, расположенном на противоположной окраине города…

Новый начальник, совмещая в себе, казалось бы, противоположные качества, сумел добиться очень многого на занимаемом посту. Продолженное им интенсивное внедрение в учебный процесс новых программ позволило училищу уже с 1 сентября 1910 года стать военным с пожалованием нового знамени, новых погон и соответствующей формы обмундирования юнкеров, включая… белые замшевые перчатки! Для торжественных мероприятий был введён училищный встречный марш на сонет поэта К. Р.:

Наш полк. Заветное чарующее слово

Для тех, кто смолоду и всей душой в строю.

Другим оно старо, для нас — всё так же ново

И знаменует нам и братство и семью…

Постепенно все педагогические должности заняли преподаватели по гвардейской пехоте, а строевые (в трёх ротах из четырёх) — офицеры гвардейских полков! Для обучения юнкеров верховой езде к училищу были прикомандированы 30 всадников с инструкторами.

Но не менее важными для Бориса Викторовича оставались и вопросы изучения… русского языка и литературы на примерах классических произведений военной тематики. Сочинения будущих командиров, по его мнению, должны буквально прорастать из статей и книг о воспитании офицера и генерала.

Хорошо зная по опыту значение воинских традиций в формировании личности защитника престола и отечества, одним из первых приказов полковник Адамович официально распорядился об учреждении… музея училища, который и был открыт 1 ноября 1909 года.

Хватило его и на интенсивную организаторскую работу в качестве делопроизводителя в комиссии по подготовке юбилейных мероприятий к 200-летию родного полка. Сами торжества состоялись в Варшаве 29 мая — 1 июня в день полкового праздника — тезоименитства его основателя Петра Великого.

На площади перед церковью вокруг памятника Петру под сенью своих 20 старых знамён был выстроен парад, на правом фланге которого стояли трубачи с серебряными трубами за взятие Берлина в 1760 году. Полк во главе со своим командиром, преклонив колени, принял новое Георгиевское знамя с гвардейским орлом, ликом Спаса Нерукотворного и вензелем Государя, шитыми серебром по синему полю. Углы полотнища дополнительно украшали шитые шёлком Российские гербы.

Как военный историк Борис Викторович издал в С.-Петербурге к славной дате главный труд всей своей жизни — 3-томный «Сборник военно-исторических материалов лейб-гвардии Кексгольмского Императора Австрийского полка» и журнальную статью «Хроника, отличия и боевой формуляр лейб-гвардии Кексгольмского полка». Одновременно в Варшаве вышло в свет и третье издание его брошюры «Кексгольмская слава».

За заслуги перед армией Б. В. Адамович жалуется «Юбилейным нагрудным знаком полка» — копией с распятия Св. Андрея Первозванного, украшавшего грудь Петра во время Полтавского боя, а 6 декабря 1910 года и императорским орденом Св. Владимира 4-й степени.

Из писем Георгия Адамовича к брату Борису в Вильно:

Н. Петергоф, 12 августа 1909 года.

…Прости, милый, за молчание. Хочу поблагодарить тебя за лето, одно из моих лучших воспоминаний. И оно мне дороже, чем Киевское, где я тебя мало видел. Ты, вероятно, знаешь — твоё мнение и признание мне очень дороги. Я был убеждён — ты считаешь меня дураком, и оттого не хотел показывать, что у меня внутри. В сущности, ты совершенно прав, так как я часто говорю глупости да и держусь глупо.

Кроме того, так хорошо жить и говорить с человеком, который на всё имеет своё мнение, не поддающееся чужому влиянию. Это моё первое к тебе письмо не о погоде. Ты поймёшь, что оно искреннее. Ведь так легко узнать неискреннее письмо?

Новостей нет. Мама здорова и очень поправилась с приезда. Дневник готов! Предсказания не оправдались?..[741]

СПб. 25 декабря 1910 года.

…Я люблю вспоминать это лето в Вильне и всегда радуюсь, когда думаю, что может быть и будущее лето будет таким же милым. Я так люблю бывать у тебя. Здесь же не свободно, не интересно, затхлым пахнет. У тебя своего рода отдых.

Ты мне ужасно дорог именно тем, что в тебе так много свободного, устойчивого, здорового, что у тебя есть что-то ясное и твёрдое, во что ты веришь и чему учишь. Но знаешь, под впечатлением твоих дневников я часто думаю, что ты в себе что-то подавил или может быть победил, не знаю… И мне почему-то кажется, что это и есть в тебе самое глубокое, самое твоё, дорогое тебе.

В дневниках ты совершенно не военный. Там столько затаённой стыдливой тоски по другой жизни. Ты прости, милый, что я это пишу. Неделикатно это, вероятно, и бестактно.

И мне непонятно, как можешь ты теперь так убеждённо, страстно учить тому, чему учишь? Но я сам путаюсь. Не всё ли это равно. Ведь сам ты, конечно, веришь. Ведь без этого нельзя. Я ужасно люблю в тебе эту веру. Так это хорошо идти прямой, ясной дорогой. И столько в тебе сильного. Герои Ибсена такие, не знаю, читал ли ты его. У тебя с ними много общего. Во мне этого нет.

Пишу ночью и сейчас запечатаю письмо, потому что завтра, если прочту, то, наверное, разорву его. Ты прости, Боря, то, что я написал. Боюсь тебе будет неприятно. Конечно, есть темы, которых нельзя касаться…

В праздник, может быть, напишу тебе ещё. У меня много нового — университет и другое… Всё это интересно. Я вообще очень непостоянный, часто меняюсь совершенно. Не знаю, свойство ли это моего возраста или я всегда буду такой. До свидания, мой милый. Целующий тебя крепко Жоржик[742].

СПб. 5 января 1911 года.

Пишу по поручению Вовы. Он скоро уезжает и хочет иметь печать с гербом рода Адамовичей. Мне кажется, у тебя она есть. Пришли хоть пустой конверт с этой печатью. Все тебя целуют. Твой Жоржик.[743]

СПб. 19 февраля 1911 года.

Дорогой Боря!

Прости, что не так скоро отсылаю дворянский герб рода Адамовичей и то, что так мало пишу. Искренне рад твоему письму и очень за него благодарю. У нас уже пахнет весной, и я жду лета. Целую тебя крепко. Жоржик[744].

СПб. 17 ноября 1912 года.

Боря, милый, прости, что не пишу. Я люблю лето с тобой. Рад чувствовать в тебе человека, в отношениях к которому можно иногда и не делать того, что надо. Мне было бы обидно знать, что ты сердишься на меня. Приезжай на радость. Я занят и университетской работой, и уроками…[745]

СПб. 27 октября 1913 года.

Дорогой Боря!

У меня к тебе просьба. Довольно близкие мне люди издают новый журнал «Глобус», в котором я, вероятно, приму участие. Подписчиков и денег пока ещё мало и приходится журнал рекламировать. Подпишись поскорее. Цена — 4 рубля в год. Приедешь ли в декабре? Не сердись за вымаливание денег. Твой Жоржик[746].

Между тем девизы Виленцев и зародившиеся здесь знаменитые «Заповеди товарищества», сформулированные Б. В. Адамовичем в 1910 году и разосланные во все кадетские корпуса и военно-учебные заведения, проникали в военную среду.

Товарищество — добрые взаимные отношения людей живущих или работающих вместе, основанные на доверии и самопожертвовании.

Военное товарищество доверяет душу, жертвует жизнью.

На службе дружба желательна, товарищество обязательно.

Долг дружбы преклоняется перед долгом товарищества.

Долг товарищества преклоняется перед долгом службы.

Честь непреклонна. Бесчестие во имя товарищества остаётся бесчестным.

Подчинённость не исключает взаимного товарищества.

Подвод товарища под ответственность за свои поступки — измена товариществу.

Товарищество прав собственности не уменьшает.

Отношение товарищей должно выражать их взаимное уважение.

Честь товарищей нераздельна.

Оскорбление своего товарища — оскорбление товарищества.

В самом училище стали нормой новаторские для того времени приёмы военной педагогики: тактические ночные полевые учения; право на отпуск через экзамен; месячные (два раза в неделю) практические занятия старших юнкеров с солдатами-новобранцами пехотных полков; участие совместно с армейскими подразделениями в подвижных сборах. В этих случаях будущие офицеры распределялись по 2–4 человека на отделение и полностью подчинялись их командирам; двухнедельные походы с отработкой приёмов достижения намеченных целей, при этом командовали отделениями, взводами и ротами выпускники училища по очереди; разбор учений с докладчиками-юнкерами.

В походах будущие военачальники знакомились с памятными местами воинской славы, с фортификацией (на примерах крепости Ковно и новостроящихся морских укреплений в Либаве), совершали пробные плавания на военных кораблях.

Неоднократно в полевом лагере близ станции «Ораны» Гродненской губернии юнкера оказывались в блиндажах под батареей для ощущения на себе действий орудийного огня и представления о его возможностях. Приходилось присутствовать на учениях сапёрных и понтонных батальонов. «Тяжело в училище — легко в полку» — напоминал воспитанникам их начальник.

Наряду с обучением значительное место в деятельности Бориса Викторовича занимали и вопросы быта подопечных. Была произведена перепланировка части внутренних помещений здания, оснащение их новой мебелью, заново воссоздан спортивный зал с гимнастическими снарядами. Появилась собственная электростанция, была расширена метеостанция для возможности дежурства в ней юнкеров старшего курса.

Еженедельно за обедом в зале играл серьёзную музыку оркестр 108-го пехотного Саратовского полка. Для особых случаев каждому юнкеру был пошит по индивидуальным меркам парадный комплект формы, включая и сапоги. При производстве в офицеры выпускнику вручалась нательная серебряная иконка Святых Косьмы и Дамиана — небесных покровителей училища. 3–4 раза в год учебное заведение устраивало балы в своих стенах. Воспитанники посещали вечера Гарнизонного Собрания, женского института и гимназий, совершали экскурсии.

Многократно бывая в Вильно с инспекционными проверками, его шеф оставлял в дежурном журнале такие записи:

…Провёл в училище под кровом его начальника одно воскресенье и два будничных дня и увожу о Виленцах самые лучшие воспоминания…

…Отрадно отметить отеческое, полное любви заботливое отношение начальника к вверенной ему молодёжи…

Но предполагал ли генерал-инспектор, что Б. В. Адамович не отказывал в помощи и молодым офицерам из своих бывших подопечных по Киеву и Вильно? В фондах РГВИА имеется достаточно тому свидетельств.

Сам полковник-педагог своё внутреннее состояние этого периода жизни очень точно выразил в письме к другу-офицеру К. П. Гарнишевскому (1910 г.):

…Я невольник чести. Только ли психоз увлечения, выполнение ли призвания или идеальное сознание долга, но я весь отдался службе. Груда писем (200–300 в год) от старых учеников…[747]

Из письма юнкера третьей роты Киевского военного училища А. Я. Степанова от 6 июня 1909 года:

…В день Вашего отъезда в Вильно ротный командир услышал мою фразу, сказанную в кругу товарищей: Какая нелепость этот учебный шаг, к чему он? — Я получил 30 суток ареста и был переведён во 2-й разряд выпускных (на остатки вакансий). Боюсь, что попаду в резервный батальон, а мечтал о Владивостоке. Помогите, Борис Викторович, составить рапорт о распределении на Дальний Восток…

Из письма подпоручика 11-го Восточно-Сибирского Её Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны полка А. Я. Степанова от 13 ноября 1909 года:

Дорогой Борис Викторович, поздравляю заранее с Новым годом! По гроб благодарный ученик. Владивосток[748].

Полковнику Адамовичу из Варшавы от 17 февраля 1912 года:

Дорогой наставник. С особым удовольствием (и прискорбием) вспоминаю короткие минуты пребывания под Вашей опекой, где родительское око зорко следило за юнкерами, заботясь на каждом шагу о том, чтобы только всё хорошее прививалось нам — будущим воспитателям русского воинства.

Познания и взгляды, которые каждый из нас воспринял и вынес из родного училища, навек останутся в наших сердцах. Смею просить на память Вашу фотографию. Горячо Вас любящий 9-го сапёрного батальона Мих. Филатов[749].

Из письма выпускника Виленского училища Тютикова от 15 ноября 1912 года:

…Помните, дорогой Борис Викторович, когда Вы сказали Его Высочеству, что, несмотря на моё шалопайство, любите меня за то, что у меня хватает гражданского мужества высказать своё мнение? Великому князю благоугодно было лишь ответить, чтобы я писал ему, когда стану офицером.

Ехал я сюда, помня афоризмы на стене училищной библиотеки… А вот вопросы, которые предлагались на смотру начальником дивизии: «…Когда Бог был на земле? Когда Христос стоял на одной ноге? Что делает Государыня? Куда и сколько раз ранен? Что такое Дух? Что означает каждый палец, когда крестишься?..»

Увидев образ Николая Чудотворца, генерал задал вопрос: «Когда он сосал правую грудь матери?» Никто из офицеров не ответил.

И тогда нам было прочитано «Житие Николая Чудотворца…»

С. Раздольное, Приморск, обл.[750].

Из писем подпоручика 87-го Нейшлотского пехотного полка А. В. Овчинникова от 7 октября и 24 декабря 1913 года:

…Месяц я в полку. Связь с Вами не прерывается с окончанием училища. Вот и сейчас лежат на столе перед глазами Ваши «Руководящие приказы», дорогой учитель…

… Вскрыл письмо не без некоторого волнения. Я знал и не ошибся, что Вы меня поймёте… Аракчеевские казармы, Новгород[751].

Подобные примеры поддержки и помощи со стороны Бориса Викторовича приводили и родственники да и просто знакомые. Из письма двоюродного брата ротмистра Е. А. Адамовича в Вильно от 17 декабря 1909 года:

Дорогой Боря!

Вернулся из Петербурга с похорон бывшего командира полка. Был и у генерала от артиллерии сенатора Ф. Н. Платонова — товарища твоего папы по корпусу и моего — по юридической академии. Ходатайствует об офицере, мечтающем попасть преподавателем в училище. Просит совета. Любящий тебя брат Евгений. Сумский полк[752].

Из письма к Б. В. Адамовичу в Вильно от 11 марта 1910 года из Плоцка Варшавского Воеводства:

…Если Вы всё тот же симпатичный и отзывчивый человек, которого я знала 20 лет назад, когда была счастливой женой Вашего брата Дмитрия, отзовитесь на моё письмо. Утопающий хватается за соломинку. Простите мою навязчивость, но ради старой дружбы и спасения Вашей племянницы Нины — помогите.

Я хочу служить в гимназии классной дамой, но нужна протекция (права я имею). Вы служили в Варшаве и, если сохранили связи, то сможете мне помочь. Ни от чего не откажусь, готова работать и машинисткой, лишь бы быть вместе с дочерью. Несколько месяцев прожила она у отца, но врозь нам тяжко.

Приехала сюда в надежде, что жизнь здесь дешевле, чем в Тифлисе, и можно получить место. Но оказалось — одни слова. И пособие от Вашего брата для нас двоих недостаточно… Н. Лухманова. Мой адрес: Пекорская ул., дом Соневича[753].

Из телеграммы к Б. В. Адамовичу от О. Ф. Вейнберг, 4 ноября 1910 года:

МИЛЫЙ БОРЯ! ОЧЕНЬ БЫ ЖЕЛАЛА ВАС ВИДЕТЬ, ЕСЛИ ЭТО БУДЕТ ВОЗМОЖНО. БУДЕМ В ВИЛЬНО ВО ВТОРНИК ВЕЧЕРОМ ИЗ ВЕНЫ ОКОЛО ДЕВЯТИ. УЖЕ ДВА МЕСЯЦА. КАК МЫ С ТАНЕЙ ВЫЕХАЛИ ИЗ ПЕТЕРБУРГА. ЦЕЛУЮ И НАДЕЮСЬ СВИДЕТЬСЯ[754].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.