Отдан последний волосок…

Отдан последний волосок…

С грустью проводила Полтава поезд с детьми. Как много было связано у семьи Короленко с этими жизнями, которые так легко могли погаснуть, но не погасли!

Короленко рассказали, что перед отъездом дети пели хором сочиненную ими песню:

Прощай, колония родная,

Прощайте, все мои друзья,

Прощайте, нивы золотые

И голубые небеса!..

Старый писатель заплакал — это были слезы радости.

Все на свете имеет конец, даже неимоверно тяжелые страдания военных лет. Кончалась гражданская война. Кончался 1920 год. Пришла весть о разгроме Врангеля.

Весною 1921 года страшная, непоправимая утрата постигла семью Короленко: при трагических обстоятельствах умер от сыпного тифа Константин Иванович Ляхович, которого Владимир Галактионович любил сильно и нежно. После этой смерти писатель уже не сумел оправиться.

Тело дряхлело, а ум горел ярким пламенем. Отказали ноги, почти потерян слух, с окружающими приходится переписываться, но не прекращается напряженная работа над «Историей моего современника». Закончен З-й том, писатель словно вновь совершает путь из иркутской тюрьмы в Якутию. Якутск. Амга. Ее обитатели. Яммалахский утес…

Когда становится лучше, Короленко начинает надеяться, что успеет рассказать не только о поре ссыльных скитаний, но и о нижегородской жизни: оживают планы незаконченных беллетристических работ, старые наброски, воскрешаются прочно позабытые сюжеты. Вот в старой-престарой, еще якутской записной книжке несколько строк. Тема для рассказа. У неведомого зверя пушистый золотой хвост. По шерстинке, по волоску добрый зверь раздает свое сокровище, часть его самого. Вот остается несколько волосков, но просят и их, а зверь, не привыкший никому ни в чем отказывать, лишившись их, умирает. Наталья Владимировна, которая после смерти мужа помогала отцу разбирать архив, сказала, что отец ей очень напоминает этого зверя.

А тот спор, который Короленко начал с коммунистами, продолжался. И писатель вынужден был признать, что советская власть одерживает одну победу за другой. Он никогда не ждал ничего хорошего ни от интервентов, ни от генералов, которые уходят в историю далеко не почетным образом.

Писатель убедился, что во время войны большевики одолели своих врагов не только на полях сражений. Они одержали над ними и нравственную победу. Они великолепно умели занимать города, разом прекращали анархию и устанавливали революционный порядок.

Теперь Ленин нацеливает страну на мирный, восстановительный труд, и в его мероприятиях Короленко нередко видит сходство с тем, что сам он признает необходимым для страны.

Ленин, коммунисты без посторонней помощи справились с интервентами, петлюровцами, генералами, поляками. Теперь перед страной новые врага — рост цен, засуха, голод, разруха. Но он верит, что большевистское правительство найдет пути, чтобы вывести страну из нынешнего тяжелого состояния — кроме него, это не под силу никому. В этом он согласен с Гербертом Уэллсом, книгу которого «Россия во мгле» он прочел с большим вниманием, и поспешил поделиться этими своими мыслями с Горьким.

Тимирязев благословил коммунистов. В его лице большевики одержали еще одну крупную победу. Газеты напечатали письмо, в котором ученый, приветствуя героическую победоносную Красную Армию, звал всех «работать, работать, работать!». Перед смертью он сказал: «Я всегда старался служить человечеству, я рад, что в эти серьезные для меня минуты вижу представителя той партии, которая действительно служит человечеству. Большевики, проводящие ленинизм, я верю и убежден, работают для счастья народа и приведут его к счастью… Передайте Владимиру Ильичу мое восхищение его гениальным разрешением мировых вопросов в теории и в деле… Я преклоняюсь перед ним и хочу, чтобы об этом все знали…»

Короленко убежден, что Тимирязев был человек глубоко честный и искренний, и поэтому приход его к большевикам стал настоящим знамением времени. А в Петрограде Кони, старый, больной, на костылях ходит в другой конец города, чтобы читать лекции революционным солдатам и матросам.

В городе проводятся трудовые недели, воскресники. Молодежь охотно работает на них. Весною 1921 года на субботнике в городском саду рабочие-табачники с увлечением окапывали яблони. «Кому достанутся плоды этой работы?» — сомневался Короленко.

Но вот воскресник — началом нового дня — пришел прямо к нему в дом. После суровой зимы в замерзающей Полтаве, в непротопленной квартире он уже не чаял увидеть чудесную зелень городского сада, освещенные солнцем холмы и луга за Ворсклой и почти свыкся с мыслью, что это его последнее лето. А теперь явились рабочие и интеллигенция, привезли дрова писателю Короленко, напилили, накололи, сложили в штабеля. И жить опять не только хочется, но еще являются надежды, и так хочется увидеть то время, когда счастье засияет над родными далями.

Кто организовал этот чудесный воскресник; исполком, какой-нибудь кооператив, сами рабочие, интеллигенция?.. Но кто бы это ни сделал — как много сил влил он в него!..

Да, старого писателя не забывают. Он должен признаться, что большевики относятся к нему лучше, чем он к ним. Они щедрее его. Он не согласен с максимализмом их требований, которые по-прежнему считает утопией. Но он не посетует, если проиграет спор: лишь бы в России, родной стране, стало счастливо житься людям.

В июле 1920 года принесли извещение губисполкома: «Идя навстречу душевной потребности широчайших кругов трудящихся, снять с В. Г. Короленко заботу об условиях его жизненного существования и в целях осуществления теперь же этого постановления начать доставлять ему продукты».

Он отказался. Он понимал, что это вполне бескорыстное предложение, но поблагодарил за заботу: он всегда был независимым писателем и никогда не принимал ни от какой власти содержания. Отказался он и от академического пайка, предложенного ему и всей семье, от пособия, предложенного Литературным фондом.

Между тем нехватки особенно остро сказывались на большой семье Короленко, так как главный источник дохода — литературный заработок Владимира Галактионовича — был невелик.

Это стало известно в городе после того, как люди на базаре увидели, что семья вынуждена ради пропитания продавать вещи.

И вот в день рождения писателя к его дому со всех концов города направились представители едва ли не всех организаций и предприятий Полтавы.

В довоенное время этот день отмечался подношением папок с адресами, ценных безделушек, теперь самым дорогим подарком оказались предметы питания и быта. Рабочие мельницы привезли муку, из кооператива доставили спички, соль и масло, прислали мыло. Был даже мармелад для Сонюшки, сало и домашняя колбаса из подгородных деревень, которые привезли крестьяне. Короленки оставили себе минимум, а остальное передали детским учреждениям.

Едва сведения об ухудшении здоровья писателя проникли в печать, из Совнаркома Украины стали поступать настойчивые просьбы отправиться лечиться на государственный счет в Крым, на Кавказ — куда пожелает писатель.

В письме Народному комиссару здравоохранения Н. А. Семашко весною 1921 года Ленин упомянул в числе других писателей и общественных деятелей имя Короленко, требуя отправки писателя за границу для лечения.

И снова, поблагодарив за заботы, отказался Владимир Галактионович — он занят работой, жить осталось недолго, и остаток дней он желает провести на Родине, а не на чужбине.

До самых последних дней не покидала старого писателя надежда, что он, оправившись, возьмется за продолжение «Истории моего современника». Торопясь, кончал он 4-й том и завершил работу в середине декабря. Повествование удалось довести до начала 1885 года — времени возвращения Короленко в Россию и поселения в Нижнем Новгороде.

Умирал Владимир Галактионович так же мужественно, как и жил. Терпеливо отдавался в руки врачей, не спорил, не раздражался. Просил семейных не плакать.

В начале ноября начавшийся грипп перешел в пневмонию. Во время редких улучшений писатель пытался работать.

Приехал из Москвы к больному другу Григорьев.

Ежедневно приходило множество людей справляться о здоровье. У дома круглые сутки дежурили добровольцы извозчики — на случай поездки в аптеку или за врачами.

С утра 25 декабря наступило некоторое улучшение. Владимир Галактионович полулежал на подушках усталый, умиротворенный — большая белая борода, ясные, чистые глаза. Он очень напоминал сейчас Льва Толстого последних лет его жизни.

У всех появился проблеск надежды на благополучный исход болезни.

Перед шестью часами вечера, когда началась агония, Владимир Галактионович забеспокоился, стал тревожно водить глазами. Говорить он уже не мог.

У его постели собрались близкие. Он медленно оглядел всех, прощаясь, — стоящую на коленях у постели Авдотью Семеновну, дочерей, близких друзей семьи.

Около половины одиннадцатого вдруг в какое-то отличное от других — последнее — мгновение наступила страшная тишина…

Короленко умер.

* * *

Летом 1918 года, когда еще не было и года со времени свершения Октябрьской революции, Горький сказал вещие слова: «Знаю, что в этой великой работе строения новой России найдет должную оценку и прекрасный труд честнейшего русского писателя В. Г. Короленко, человека с большим и сильным сердцем».

На утреннем заседании IX Всероссийского съезда Советов 27 декабря 1921 года, после доклада Г. М. Кржижановского по поводу декрета Совнаркома об электрификации страны, наступили минуты молчания. Это делегаты съезда во главе с Лениным — люди новой России — почтили вставанием погибшего борца, поборника правды, русского писателя Владимира Галактионовича Короленко.

Пришла в Полтаву телеграмма Калинина: «Президиум ВЦИК просит передать семье покойного В. Г. Короленко от имени Всероссийского съезда Советов, что все сознательные рабочие и крестьяне с глубокой скорбью узнали о кончине благородного друга и защитника угнетенных Владимира Короленко. Советская власть примет все меры к широчайшему распространению произведений покойного среди трудящихся республики».

Велика была боль утраты. Можно было, лишь оглянувшись на только что окончившуюся жизнь, подвести ей самый главный итог, — это и сделал Горький: «Всю жизнь, трудным путем героя, он шел встречу дню, и неисчислимо все, что сделано В. Г. Короленко для того, чтобы ускорить рассвет этого дня».

Хоронил писателя весь город. День 28 декабря был объявлен траурным, нерабочим. Приехали народные комиссары Украинской республики из Харькова. Вышли газеты с черными рамками, с некрологами, последними словами прощания — в Москве, и Петрограде, и Харькове, и Киеве, и Полтаве.

Была зима. Был мороз, и было солнце. За гробом писателя медленно шла зазябшая печальная трудовая Полтава.

Было на могиле много настоящей скорби. И было много веры, которую больше сорока лет Короленко старался передать людям, — веры в свои силы, в свою страну, в счастье, которого человек, созданный для счастья, должен добиться своей мозолистой рукой.