Глава 13. Единственная женщина
Глава 13. Единственная женщина
Все чаще вспоминается мне начало нашей совместной жизни с Ильичем. Наверное, это из-за переживаний, которые все больше заполняют мою душу. И, видимо, пытаясь уберечь меня, моя голова все больше погружает меня в прошлое. Возвращает назад, когда Ильича ни с кем не нужно было делить.
Надо сказать, что идеями социальной справедливости и необходимости просвещения простого народа я, увлеклась еще в гимназии, куда меня определили родители. Благородные замыслы повлияли на присутствие в моей жизни любовных интриг, долгих встреч при луне, и страстных поцелуев. Я спокойно относилась к тому, что молодые юнкера замечали моих подружек, а не меня. Мне было совершенно не до этого. Я искала себя в ином.
В 21 год я прочла «Капитал» Маркса, начала посещать марксистский кружок студента Классона в Петербурге. Здесь я впервые и увидела своего будущего мужа – Владимира Ульянова. И его уверенный и категоричный тон, язвительность по отношению к присутствующим псевдо-революционерам, собиравшимся спасти родное отечество в комитете грамотности, все это меня потрясло до глубины души. Слушая его, я окончательно убедилась, что революция близка мне и возможна в действительности. А любовь к мужчине и революции соединились для меня в одном человеке – Владимире. Так началось мое погружение в стихию под названием революция.
Через некоторое время меня за революционную деятельность сослали на три года в Уфу. А тут приходит мне химическое письмо от Ленина из Шушенского. Он просит приехать к нему и стать его женой. Вот так впоследствии и вышло, мы посмеялись и повенчались. И стали мы мужем и женой, потому что хотели жить и работать вместе. Я стала, конечно, просить отправить меня в Шушенское Минусинского уезда, где уже находился вроде как мой жених, и, добившись разрешения полицейских чинов, вместе с матерью мы поехали к Ильичу.
Но властями мне было поставлено, по мнению Ленина, трагикомичное условие: если я по приезду немедленно не вступлю в брак, то меня отправят назад в Уфу.
Итак, денег не хватало, а тут еще и свадьба. Помню, как Ильич писал матери:
«С Н. К. пришли мне, пожалуйста, побольше финансов: а если уже выехала, то отправь на имя Елиз. Вас. Расходы могут предстоять изрядные»… Правда, отмечу, что дешевизна в этом Шушенском была поразительная. Например, Владимир Ильич за свое жалованье – восьмирублевое пособие – имел чистую комнату, кормежку, стирку и чинку белья… Так что, жить можно было!
В село Шушенское, где жил Владимир Ильич, мы приехали в сумерки; (7 мая 1898) Владимир Ильич был на охоте. Комната Владимира Ильича была невелика. Нам с мамой хозяева уступили остальную часть избы.
Наконец, вернулся с охоты Владимир Ильич. Удивился, что в его комнате горит свет. Хозяин сказал, что это один из знакомых его пришел пьяный, и все книги у него разбросал. Ильич быстро взбежал на крыльцо. И вдруг увидел меня! Лицо его просияло, он обнял меня, сказал:
– Здравствуй, Надюша!
– Володя, я так рада видеть тебя! Ты просто себе и представить не можешь! – отозвалась я.
Но тут он услышал голос моей мамы, которая весело звала его из комнаты:
– Идите-ка, идите сюда и показывайтесь, какой же вы здесь стали, Володя!
Мама не оставила меня в ссылке – поехала со мной. Это, считаю, был героический поступок с ее стороны. Ведь она как бы отвечала со мной вместе только за мои по тому времени «анитиполитические» взгляды. И как же я была ей благодарна! Столько хлопот и обязанностей она взяла на себя в ссылке.
Я приехала в Шушенское невестой Ильича. Нужно было торопиться ни он, ни я не хотели разлучаться. Венчание было назначено, а ведь для него нужны были кольца. А где их взять-то? Выковал нам их Оскар Энгберг. Этот мужчина был скорее уголовник, чем «политик». Он сам нам признавался, что его в Шу-Шу выслали за то, что на первомайских праздниках он выбил зубы «одному худому человеку». На что Ленин всегда смеялся и замечал: – «Ну и сколько же зубов? Надо было сразу всю челюсть!». Но благодаря всем историям, которые сопровождали поиск колец, мы еще больше сблизились с Володей. И чем больше препон нам чинили – тем ценнее они для меня были. Я потом всю жизнь их берегла.
Мама настояла, чтобы брак был заключен без промедления, причем «по православной форме». Но не все было так просто.
В июне 1898 года Ленин писал матери:
«Насчет нашей свадьбы дело несколько затянулось. Прошение о высылке необходимых документов я подал почти месяц назад и в Минусе сам ходил справляться к исправнику о причинах волокиты. Оказалось, что в Минусе нет до сих пор моего статейного списка, – хотя я уже второй год в ссылке! (Статейным списком называется документ о ссыльном; без этого документа исправник не знает обо мне ничего и не может выдать мне удостоверения.)»
Началась долгая волокита с бумагами, разрешающим наш брак: без этого мне с матерью никак нельзя было жить вместе с Володей, и время поджимало. Запутанная система мешала нам как могла. Разрешения на свадьбу не давали без вида на жительство, который, в свою очередь, невозможно было получить без брака… Заколдованный круг…
Мы отправляли в Минусинск и Красноярск множество жалоб на произвол властей, которые не давали нам разрешений. И вот, наконец, к лету 1898 года мне разрешили стать его женой. Венчание происходило в Петропавловской церкви, на невесте были белая блузка и черная юбка, на женихе – обычный, весьма потертый коричневый костюм. Эх… следующий свой костюм мы сможем пошить Владимиру только в Европе…
10 июля 1898 года состоялась наша скромная свадьба, на которой свидетелями были простые крестьяне из Шушенского. Красиво-то как там было в этой церкви! Я чувствовала, несмотря ни на что торжественность этого прекрасного момента. Революция, ссылка, но в душе каждая женщина-то все равно девочка! И каждой хочется запомнить этот главный в жизни момент. И я помню все и до сих пор. Иногда мне кажется, это было вчера…
Ильич пригласил на нашу свадьбу Кржижановского, Старкова и многих друзей из ссыльных. На свадьбе веселились и пели так громко, что хозяева избы, где мы жили, заходили просить быть тише и сдержаннее… Но как же нам хотелось тогда веселья в этой далекой стороне, где было холодно и совсем все по-другому, не так, как в больших городах.
Зажили мы, действительно, по-семейному.
Мужем Володя оказался очень заботливым. В первые же послесвадебные дни нанял для меня молодую тринадцатилетнюю девочку-помощницу: управляться с русской печью и ухватом я, горожанка, понятное дело, не умела. А кулинарные мои способности как молодой супруги у всех только отбивали аппетит. Поэтому помощь мамы и девочки-помощницы была как нельзя кстати. Помню, как мы с мамой воевали с русской печкой. Вначале случалось, что я опрокидывала ухватом суп с клецками, которые рассыпались по исподу. И тут как раз появилась эта помощница, тринадцатилетняя Паша, худущая, с острыми локтями, живо прибравшая к рукам все хозяйство.
Обед и ужин был простоват – одну неделю для Владимира Ильича убивали барана, которым кормили его изо дня в день, пока не съест; покупали на неделю мяса, работница во дворе в корыте, где корм скоту заготовляли, рубила купленное мясо на котлеты для Владимира Ильича, тоже на целую неделю. Но молока и шанег было вдоволь. Нам нравилось вместе все: бывало, Ильич за конторкой сидит, а я за столом, и оба работаем и кажется даже сил больше вдвоем, чем поодиночке. Отдыхали тоже неразлучно. То в лес пойдем и часами гуляем, то на бережку Шуши сидим, друг другу идеи революционные рассказываем, а можем и далеко к Енисею уйти и просто молчать и все равно хорошо нам. Потому что знаем, что и молчим мы об одном и том же. Хоть и трудно в ссылке, но молодоженам хорошо везде, ибо молодыми мы были и влюбленными. Хотя меня по тем-то временам считали уже не молодой – почти тридцать лет для незамужней девушки – это плохо очень. Под венец-то шли с шестнадцати – семнадцати лет.
Но мне тогда было на это наплевать – все опять эти предрассудки общественные.
Кстати, в отличие от прошлой своей ссылки, эта, можно сказать, для Ильича пошла впрок. Поздоровел и посвежел он здесь. Я писала Марии Ульяновой:
«…исполняю свое обещание – написать, как выглядит Володя. По-моему, он ужасно поздоровел, и вид у него – блестящий, сравнительно с тем, какой был в Питере. Ну да, кормят нас хорошо, молоком поят вволю, и все мы тут процветаем. Я все еще не привыкла к теперешнему здоровому виду Володи».
Сам Ильич тоже писал матери:
«Про меня Елизавета Васильевна (моя мама) сказала: «Эк Вас разнесло!» – отзыв, как видишь, такой, что лучше и не надо!».
В селе Шушенском, где мы были в ссылке, нашим начальником был «заседатель», местный богатый крестьянин; он должен был смотреть, как бы мы не убежали оттуда, и т. п. Так как бежать мы явно не собирались, никаких восстаний не устраивали, то он смотрел на нас спокойно: мы могли ездить куда хотели, к нам мог приезжать, кто хотел, он продавал нам телятину и т. д. Вот помню тоже нашу жизнь, как писала я тогда своим близким, чтобы не волновались лишний раз: «едим отлично, настаиваем наливку на малине, солим огурцы – все как следует быть, как в России. Покупали как-то арбузы… Володя собирается денька на два съездить в тайгу, посмотреть, что за тайга такая, пособирать ягод, шишек, поохотится за таежными рябчиками. Да даже зимой волноваться не приходилось. У нас в каждой комнате – печь, очень холодно-то не будет. Даже развлечения были и на Новый год, и так просто – каток. Володя катается отлично… Оскар катается плохо и очень неосторожно, так что падает без конца, я вовсе кататься не умею; для меня соорудили кресло, около которого я и стараюсь…».
Новый год справляли в Минусе. Отлично встряхнулись надолго. Над нашим здоровым деревенским видом все охали и ахали, а некоторые даже заявили, что я гораздо толще стала.
Мы решили лихо отпраздновать и Масленицу и пригласили к себе всех горожан (6 человек). Время проводили самым праздничным образом, и 5 дней прошли совсем незаметно. Помню, как вечером мы с Ильичем как-то никак не могли заснуть, мечтали о мощных рабочих демонстрациях, в которых мы когда-нибудь примем участие…
Хорошее было времечко… А сейчас мне остались только эти воспоминания. Ильич все больше увлекается Инессой. Он постоянно очаровывается людьми – мужчинами, женщинами… Но к мужчинам я, понятное дело, его не ревную, с ними его связывают только общие идеи да разговоры. А вот с женщинами… Все же среди революционерок есть весьма недурственные кадры. Его никогда не интересовали просто красивые женщины. Володя любит, когда женщина умна, а если она еще и хороша при этом, то он обязательно обратит на такую внимание.
Инесса – умна и красива. Но мне кажется, она все же поверхностна в своей любви к революции. Уж слишком пламенны ее речи… Но она вполне образована и начитана, чтобы по всякому вопросу иметь свое мнение и отстаивать свою точку зрения. И есть в ней то, что оценит по достоинству любой мужчина, – взгляд. Ох уж этот взгляд, когда она смотрит на мужчин так, словно видит божество. Она именно так смотрит сейчас на Ильича: он для нее – идол! А это любого мужчину в восторг приведет. Каждое слово его ловит и смотрит, смотрит на него, приравнивая его к высшей силе!
Конечно, это не может не нравиться. Когда она только появилась, я думала, что Инесса быстро разочаруется в политике и в партии, но нет!.. Ее энергия настолько заразительна, и то, как она преподносит дело большевиков, заставляет новых людей присоединяться к нам. И если не считать того, что у нас образовался любовный треугольник, а со стороны кажется именно так, то все было бы очень хорошо. Инесса умеет быть внимательной и обходительной. Она и в хозяйстве мне помогала, и с работой Володе. Но она претендовала на его сердце, и мне хотелось, чтобы она исчезла из нашей с ним жизни. Я много перевидала женщин, которые приходили и уходили из-за своего поверхностного отношения к делу партии. Они быстро разочаровывали Ленина. Но Инесса и правда была другой…
И я хотела уйти. Хотела несколько раз, но Володя остановил. Сказал, что не сможет без меня. И я ему поверила и осталась. А как было по-другому? Я не представляла себе жизни без нашего общего дела и без мужа, конечно, тоже. А он в свою очередь не мог отказаться сейчас от Инессы. Я знала, что в некоторых партийных делах он доверял Инессе больше, чем всем остальным. И это можно было понять – ведь Инесса оказалась более опытной революционеркой, чем большинство наших товарищей, за ее плечами были тюрьмы и ссылка за Полярным кругом. К тому же, она оказывала неоценимую помощь в разных делах благодаря своему знанию иностранных языков.
И еще если говорить откровенно то за годы, проведенные вместе я изучила и узнала о Ильиче все. Примирилась с его несносным характером, привыкла ко всем его недостаткам. И я думаю ни одна женщина, которая хотела бы остаться рядом с Володей вместо меня, не смогла бы справится с тем, с чем ей бы пришлось бы столкнуться в быту! Они просто себе не представляли, какой Ильич сложный человек. И как много он работает.
И я знаю, что Володя поэтому тоже меня ценил и превозносил гораздо выше всех других женщин, которые иногда появлялись в нашей жизни. Потому я и осталась рядом с ним: я верила в его слова, что я для него – единственная женщина.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.