Начать и кончить

Начать и кончить

Занявшись тем, что я назвал инфинитивной поэзией, и написав несколько статей по ее теории и истории (оказалось, что она вовсе не начинается с блоковского “Грешить бесстыдно, непробудно…”, а уходит на пару с лишним веков вглубь нашей литературной традиции и как минимум вдвое глубже в европейской), я вскоре с удивлением осознал, что наибольшее удовольствие получаю не столько от научного ее осмысления, сколько от коллекционирования – обнаружения каждого очередного ее образца, будь то русско – или иноязычного. И понял, что естественным плодом моих занятий были бы не научные статьи, а антология, пусть основательно аннотированная, но именно антология – академический продукт, наиболее близкий к коллекции.

Где публиковать такую антологию, не представлялось мне биномом Ньютона. Ясно, что в новой, зеленой, серии Библиотеки поэта, редакционная коллегия которой состояла почти сплошь из знакомых коллег.

Поэтому, оказавшись летом в Москве (думаю, что речь идет о 2003 годе), я немедленно поделился этой идеей с Андреем Зориным, которому ранее уже рассказывал о своем открытии. Зорин вроде бы поддержал идею, но выразил опасение, что ее не одобрит М. Л. Гаспаров, от которого, конечно, зависит многое.

– С Гаспаровым я поговорю, но вы-то не возражаете? (Тогда мы были еще на “вы”.)

– Нет.

Заручившись согласием Зорина, я приготовился говорить с Гаспаровым. На его поддержку я мог рассчитывать потому, что он был первым, кому я за несколько лет до этого радостно (звонком из Санта-Моники в Москву) доложил о возможности распространить близкую ему концепцию семантических ореолов с ритмики на поэтический синтаксис и встретил полное понимание. Действительно, услышав о проекте антологии и его одобрении Зориным, Гаспаров отнесся к нему положительно. Но он усомнился в его практической реализуемости.

– Шефнер будет против, – сказал он.

Насколько я знал, Вадим Шефнер незадолго до того умер, причем в крайне преклонном возрасте, да и при жизни к Библиотеке поэта отношения вроде бы не имел. Спорить с Михаилом Леоновичем о литературных фактах, датах и других числовых показателях было делом рискованным, но я все-таки осмелился.

– По-моему, Шефнер умер.

– Ах, извините, Кушнер, Александр Кушнер. Кушнер будет против.

– Кушнера я вскоре увижу в Петербурге. Могу я сказать ему, что вы за?

– Да-да, но он будет против. А главное, не согласится реальный коммерческий директор серии Игорь Немировский, владелец “Академического проекта”.

– Поговорю и с ним.

Приехав в Петербург, я встретился с Немировским, пересказал ему свои беседы с Зориным и Гаспаровым, показал свои файлы, мы обсудили оптимальные объем и тираж антологии и возможности финансирования, но окончательное решение отложили до моего визита к Кушнеру – главному редактору серии.

С Кушнером, стихи которого я люблю издавна, я познакомился лично уже в годы перестройки. Мы стали видеться и дружить домами, и тем летом я собирался к нему и Лене Невзглядовой на дачу в Вырицу вместе с Андреем Арьевым. Мы приехали днем, поели, выпили, все вчетвером погуляли по лесу, искупались в Оредеже, потом снова выпили – более основательно, уже под суп и второе… Обстановка для антологии складывалась благоприятная, но я проявлял выдержку и не торопил событий. Слово за слово, Кушнер предложил мне выпить на брудершафт, что мы и проделали, благодаря чему градус общения поднялся еще на несколько делений.

Наступало время действовать.

Слегка заплетающимся языком я изложил понятие инфинитивной поэзии и кратко подытожил суть моих переговоров с Зориным, Гаспаровым и Немировским. И вдруг наткнулся на неожиданный отпор со стороны Лены, тоже литературоведа-поэтолога.

– Алик, что вы такое говорите? Бывают инфинитивы в поэзии, но никакой особой инфинитивной поэзии нет и быть не может.

– Лена, на вашей стороне то небольшое преимущество, что Вы сравнительно трезвы, но на моей гораздо большее – я занимаюсь этой темой уже четыре года и написал несколько статей, которые буду рад, вернувшись в Москву, вам послать. И вы как честный офицер признаете, что инфинитивная поэзия очень даже может быть и бывает. Есть, есть такая поэзия, – немного по-ленински закончил я.

– Конечно, присылайте, – отозвалась гостеприимная Лена.

– И вы увидите, что немалое ее количество написано присутствующим здесь Сашей и другими современными поэтами, каковые и займут в моей антологии достойное место.

Это была сильная домашняя заготовка, и Кушнер не мог на нее не отреагировать.

– Алик, не в этом дело. В Библиотеке поэта есть правило, что стихи живых поэтов не включаются.

– А Исаковский? – выдал я напрашивавшееся банальное возражение.

– Ну, там, как вы знаете, были особые причины. Живых нельзя.

– Жив-вых, нежив-вых. С-странно с-слышать такое от п-па-эта. – Я старательно поддал в свой прононс алкогольных паров. – Сегодня, С-саша, ты ж-живой, а завтра… завтра… в-вечно живой. К тому же, как показано в моих работах, инфинитивная поэзия трактует именно о в-виртуальном ино-б-бытии…

Разговор продолжился в этом навязанном мной полувиртуальном ключе, но коснулся и возможных практических шагов; какие-то деньги Кушнер надеялся получить на это дело даже от мэрии.

Пили и болтали еще долго, на чем вернулись в город, не помню. Из Москвы я послал Лене обещанные статьи, она их почитала и вскоре разразилась собственной, так что инфинитивная поэзия, можно сказать, засуществовала вовсю. А Кушнер вскоре написал, что готов включить антологию в план – но, разумеется, из одних только классиков.

После этого мы с Немировским по телефону и электронной почте долго обсуждали практическую сторону дела и возможность выбить какой-нибудь российский грант. Потом я получил небольшой грант у себя в университете, потом Гаспаров умер, а Немировский переехал в Штаты, и Новая библиотека поэта сильно обеднела морально и материально…

Но главное – не это. Главное, что я до сих пор не довел антологию до публикабельного вида. Так что виртуальность, присущая этому проекту по самой его природе и окружающая его со всех сторон, нависает над ним до сих пор.