«ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ», ИЛИ «СОРОК ПЯТЬ»
«ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ», ИЛИ «СОРОК ПЯТЬ»
Виктор, Алексей и Олег непрерывно репетировали дома, то у одного, то у другого, в той из квартир, где в этот момент отсутствовали родители. В результате упорного труда к осени 1981 года была готова идеально отработанная сорокаминутная программа.
Олег Валинский: «Название “Гарин и Гиперболоиды” родилось от Гребенщикова. Цой уже был с ним знаком. Когда всё началось, Цой обратился к Гребенщикову: мол, хотим играть, как назваться? Боб сказал: “Ну, назовитесь Тарин и Гиперболоиды’”. И всё, больше мы об этом не думали»[65].
Алексей Рыбин: «Нам ужасно нравилось то, что мы делали. Когда мы начинали играть втроем, то нам действительно казалось, что мы — лучшая группа Ленинграда. Говорят, что артист всегда должен быть недоволен своей работой, если это, конечно, настоящий артист. Видимо, мы были ненастоящими, потому что нам как раз очень нравилась наша музыка, и чем больше мы торчали от собственной игры, тем лучше всё получалось. Это сейчас вокруг Цоя создана легенда и он воспринимается всеми как “Ах, какой загадочный и Богом отмеченный…”. А он был совершенно обычным, неоригинальным и заурядным парнем. Который просто вдруг начал писать хорошие песни. Всё. На этом, как говорится, “точка, конец предложения”. Ничего сверхъестественного в нем не было вообще»[66].
Павел Крусанов: «Где-то с августа 1981-го Цой, одолжив у меня бонги, цилиндры которых были покрыты ярким малахитовым пластиком, вместе с Рыбой и Валинским усердно репетировал акустическую программу. “КИНО” в ту пору еще не родилось — группа называлась “Гарин и Гиперболоиды”. Носитель редкого мелодического дара, Цой, разумеется, царил здесь безраздельно. Секрет заключался в эксклюзивной формуле вокала. Цой вел основную партию, а Рыба с Валинским заворачивали этот добротный продукт в такую, что ли, неподражаемо звучащую обертку. У Валинского был чистый, сильный, красивый голос, кроме того, он довольно долго и вполне профессионально пел в хоре — таким голосовым раскладкам, какие он расписывал для “Гарина…”, позавидовали бы даже Саймон и Гарфункель. Цоевский “Бездельник” (“Гуляю, я один гуляю…”), под две гитары и перкуссию, грамотно разложенный на три голоса, был бесподобен. Возможно, это вообще была его, Цоя, непревзойденная вершина. Я не шучу — тот, кто слышал “Гарина…” тогда вживую, скажет вам то же самое (тропилловская запись альбома “45”, составленного из песен той поры, делалась, увы, уже без Валинского, пусть и с участием практически всего “Аквариума”)»[67].
Конечно же, ни о какой концертной деятельности ребята пока мечтать не могли, всё музицирование сводилось к исполнению песен в компании знакомых и друзей.
Помимо сочинения музыки, компания отдыхала, оттягивалась всеми возможными способами. Например, Олег Валинский вспоминал, что на ура шла игра в бывшую тогда популярной «Монополию», в которую все готовы были играть днями, а Игорь Покровский рассказывал, что любимым времяпрепровождением компании было ничегонеделание. Ребята покупали себе пару нарезных батонов, горчицу, копченой сардинеллы и трехлитровую банку томатного сока, намазывали куски батона горчицей и жевали их вместе с рыбой, запивая соком, после чего валялись на диване, слушая западную музыку. А Цой постоянно что-то рисовал. Сначала это были просто рисунки в тетрадках, потом Виктор наловчился рисовать плакаты, которые продавал на толчке по пятерке за штуку. У родителей Виктора сохранилось много его работ, в том числе и несколько нарисованных им плакатов с рок-звездами того времени.
Шло время, и однажды на дне рождения Игоря Покровского, Пиночета (подругой версии, Алексея Рыбина, поскольку дни рождения Игоря и Алексея практически совпадают), появился Борис Гребенщиков, и, как рассказывал потом он сам, самым существенным событием мероприятия стало то, что глубокой ночью Цой вместе с Рыбиным стали петь свои песни.
Уехал же Гребенщиков оттуда с мыслью о том, что нужно немедленно поднимать Тропилло, и пока вот это чудо функционирует, его записывать.
Борис Гребенщиков: «Тогда как танком прокатило, я и подумать не мог, что такой величины автор вырос в Купчине и доселе никому не известен. На следующий день стал звонить друзьям-звукорежиссерам, уговаривая их немедленно записать песни Цоя, пока ребятам еще хочется играть. Я очень счастлив, что оказался в нужном месте в нужное время»[68].
Тем временем к началу 1980-х годов в СССР сформировалось полноценное рок-движение, которое власть даже поддерживала, не желая провоцировать протестную стихию. Так, по государственной инициативе в 1981 году был открыт ставший настоящей легендой первый в Союзе Ленинградский рок-клуб.
Разумеется, Цой, Рыбин и Валинский решили вступить в рок-клуб, членство в котором давало хоть какие-то возможности более или менее официально выступать перед публикой, и 26 сентября 1981 года подали заявку на вступление.
Отрепетировав всю программу еще раз, группа довольно успешно показала себя перед приемной комиссией совета Ленинградского клуба любителей рок-музыки и, ответив на ряд идеологических и других вопросов, 30 января 1982 года была в него принята.
Дмитрий Защеринский: «Рок-клуб того времени представлял собой крайне удивительное творческое сообщество. Такого института ни в каком другом городе не было. Для меня он стал целым миром, в который я погрузился, после посещения первого концерта… Достаточно регулярно проходили концерты в самом рок-клубе, по адресу Рубинштейна, 13 — раз в месяц или два. Потом раз в год рок-клуб устраивал рок-фестивали… Так как у рок-клуба было много поклонников и они были плохо организованы, в недрах организации родилась идея упорядочить фанатов (тогда такого слова не было) и был создан клуб “Фонограф” при Ленинградском дворце молодежи, который тоже представлял в то время культовое место. Клуб “Фонограф” проводил лекции по воскресеньям, на которых приглашались участники групп, слушались фонограммы (клипов тогда не было). Вел эти лекции, как правило, президент рок-клуба Николай Михайлов. Так же, что не маловажно, “Фонограф” распространял информацию о концертах, иногда помогал с билетами на концерты. Надо заметить, что практически всегда на все концерты в зал набивалось в 2–3 раза больше народа, чем было кресел. Просачивались под любым предлогом. По спискам от артистов, администраторов, обманывая билетерш и охрану, переодеваясь бригадами “Скорой помощи” и просто приходя в здание за несколько часов до начала концерта и прячась по разным углам… С этим боролись, но сделать ничего не могли. Опытные тусовщики вообще считали “моветоном” ходить по билетам… Музыканты практически не зарабатывали денег, а билеты так же практически ничего не стоили… Позже, когда за популярностью пришел кассовый успех, многое потерялось… Но тогда, в начале восьмидесятых, этого еще не было…»[69]
Федор Лавров: «В рок-тусовке было явственное расслоение даже по возрасту. Люди, которые были всего на несколько лет старше, хипповали. А для панков хиппи были вчерашним днем. Для нас “Аквариум”, заявлявший, что они играли панк на фестивале в Тбилиси, был унылой хиппанской музыкой. Удивительно, что когда “КИНО” вступило в рок-клуб, хотя Рыба и Цой были панками, к ним тоже стали относиться с ревностью»[70].
Алексей Рыбин: «В Ленинграде теперешние “лучшие друзья” Цоя нас вообще не воспринимали! Кроме “Аквариума” и “Зоопарка”, нас все считали гопниками. И в рок-клубе мы были какими-то отщепенцами. Нам устроили всего два концерта, в порядке общей очереди. И вся околомузыкальная тусовка нас презирала»[71].
Владимир Рекшан, музыкант: «Весной 1982 года, когда я пришел в рок-клуб на концерт, о будущих потрясениях и речи не шло. Зал Дома народного творчества предназначался для театральных постановок, и отличались клубные концерты отвратительным звуком. Половину концертов народ проводил в буфете, где продавались пиво, кофе и мелкая закуска. Я обычно приходил на Рубинштейна, чтобы встретить знакомых и поболтать, проявив таким образом причастность к определенной социальной группе. Постоянно появлялись новые люди, и если ты планировал продолжать сценическую деятельность, следовало держать нос по ветру. Никого не встретив в буфете, я отправился в зал и сел в партере, услышал, как объявили дебютантов: “Группа ‘КИНО’!” Несколько человек в зале вяло захлопали в ладоши. На сцене появился сухопарый монгол в рубахе с жабо, сделал сердитое лицо и заголосил. Монгол оказался Цоем. Рядом с ним на тонких ножках дергался славянин, и оказался он Алексеем Рыбиным, Рыбой. Откуда-то из-под сцены периодически вылезал БГ с большим тактовым барабаном и исчезал обратно. “И что они этим хотели сказать?” — несколько надменно подумал я, забыв, что и сам двенадцать лет назад выбегал на университетские подмостки босиком…»[72]
Олега Валинского вскоре забрали в армию, и Цой с Рыбиным остались вдвоем. Валинский сначала был направлен в учебку в Павловск, а через полгода — на дружескую Кубу, и всё общение друзей свелось к редкому обмену письмами, которое впоследствии практически сошло на нет.
Цой постоянно что-то сочинял, пел, занимался шлифовкой своих песен. Как вспоминал впоследствии Алексей Рыбин, некоторые песни рождались у Виктора очень быстро, но над большей частью того, что было написано им с 1980 по 1983 год, он работал подолгу, меняя местами слова, проговаривая вслух строчки, прислушиваясь к сочетаниям звуков, отбрасывая лишние и дописывая новые куплеты… Так же ответственно Цой относился и к музыкальной гармонии, он всегда добивался того, чтобы новая песня полностью удовлетворяла бы его, и в ранних его песнях практически нет сомнительных мест, изменить в них ничего невозможно.
Алексей Рыбин: «Выражаясь фигурально, Цой был гениальным фотографом — схватывал ситуацию, а потом показывал ее нам в песне в том свете, при котором она была сфотографирована, ничего не прибавляя и не отнимая»[73].
Виктор Цой: «Первый концерт в рок-клубе, в восемьдесят первом году, мы играли в таком составе: я и Рыба, барабаны — звучала фонограмма электрической ударной установки, Миша Васильев (из “Аквариума”) играл бас, а Дюша (Андрей Романов, также “Аквариум”) — клавишные. Концерт прошел ровно, понравился и нам, и публике»[74].
После бурной встречи Нового, 1982 года и довольно удачных концертов в Москве, устроенных московским музыкантом Сергеем Рыженко, о которых можно прочесть в многочисленных воспоминаниях и рассказах очевидцев, Виктор с Алексеем, с подачи БГ, решили записать свой первый альбом.
Алексей Рыбин: «После поездки в Москву к Троицкому и Липницкому о наших удачных гастролях в Питер дошли слухи, на Цоя стали обращать внимание. Так что столица нас оценила первой… Мы искали какие-то пути… Все записывали свою музыку дома на магнитофон, по счастливому стечению обстоятельств мы познакомились с БГ и группой “Аквариум”… И по-моему, именно Борис инициировал эту запись, убедил Тропилло и убедил своих друзей»[75].
Решено было и сменить название группы, поскольку старое — «Гарин и Гиперболоиды», — как этого и следовало ожидать, перестало устраивать музыкантов, тем более что применительно к дуэту (Цой — Рыбин) оно звучало довольно странно. «Вы же новые романтики — вот и исходите из этого», — отечески наставлял их Гребенщиков.
С рождением названия «КИНО» связано много разнообразных легенд. К примеру, Алексей Ди-дуров утверждал, что такое название закрепилось за группой после новогодних гастролей в Москве. Кто-то из гостей, увидев, как молодые, разогретые красным вином Алексей и Виктор плещутся в ванной голышом, произнес в восхищении: «Ну, вы даете, ребята, просто кино какое-то!»
Сам же Алексей Рыбин вспоминал, что название «КИНО» пришло после того, как они с Цоем провели целый день за перебиранием всевозможных слов. Толкового на ум ничего не приходило (рассматривались даже «Ярило» и «Пионеры»).
В итоге — внимание ребят, шагавших по Московскому проспекту, привлекла надпись «Кино», одиноко светившаяся на крыше кинотеатра «Космонавт», и именно в тот момент изможденный Цой произнес сакраментальную фразу: «Хрен с ним, пусть будет “КИНО”».
Так группа обрела новое имя, под которым и вошла в историю русского рок-н-ролла. «Во всяком случае, ничем не хуже, чем “Аквариум”», — решили Цой с Рыбиным.
Борис Гребенщиков, услышав песни акустического дуэта Виктор Цой — Алексей Рыбин, проникся симпатией к молодой группе и загорелся желанием помочь «КИНО» записать первый альбом. Поскольку потенциал цоевских песен был виден невооруженным глазом, Гребенщиков решил рискнуть. Как только «Аквариум» завершил запись «Треугольника», он договорился с Андреем Тропилло и пригласил «КИНО» в Дом юного техника на первые студийные пробы. Тропилло, отнюдь не лишенный здорового авантюризма и уже имевший счастье принимать поздравления и наблюдать выступление Цоя с Рыбиным на безумной панк-вечеринке в кафе, согласился записывать «КИНО» даже без предварительного прослушивания.
Борис Гребенщиков: «Я примерил рубашку продюсера в первом альбоме “КИНО”. По необходимости пришлось это делать, потому что не было никого другого — Тропилло группа “КИНО” не интересовала, их запись была целиком моей инициативой»[76].
В марте и апреле 1982 года группа «КИНО» с помощью музыкантов группы «Аквариум» записывала альбом в студии Андрея Тропилло.
Хочется немного рассказать об этом человеке и его вкладе в русскую рок-музыку.
В 1979 году талантливый звукорежиссер Тропилло, при технической и организационной поддержке Владимира Васильевича Кашинского, одного из руководителей и организаторов Дома пионеров и школьников Красногвардейского района, организовал в этом Доме пионеров кружок звукозаписи, в котором использовалась аппаратура, списанная фирмой «Мелодия». В конце 1970-х и начале 1980-х в своей неофициальной студии, названной им «Антроп», Тропилло записывал альбомы таких групп, как «Машина времени», «Аквариум», «Зоопарк», «КИНО», «Алиса», «Ноль», и даже организовывал концерты. Иногда Андрей выступал в качестве музыканта и бэк-вокалиста на записываемых им альбомах. Как правило, всё происходило без какой-либо оплаты, то есть и Тропилло не платил музыкантам, и музыканты не платили ему за запись в его студии.
Дмитрий Левковский: «Тогда всё было на жопя-ном пару — от техники до методов продвижения. Это же был “совок”, не надо забывать. Копимаши-ны были все под идентификационными номерами…
И так далее. Поэтому любой реальный технический прибамбас использовался на полную. Оттуда и появилась подпольная студия Тропилло, к примеру…»[77]
Юрий Каспарян: «Была одна студия доступная, находилась она в Доме пионеров и школьников, учебная студия звукозаписи, которой руководил Тропилло… Там был фейс-контроль, и кого Тропилло хотел, того и писал. Это была единственная студия, похожая на настоящую. То есть там были и магнитофон, и какие-то приборы. Всё остальное было в кустарных домашних условиях…»[78]
Как вспоминал Алексей Рыбин, в те годы 99 процентов аппаратуры, что использовали ленинградские рок-группы на концертах и в домашних полу-подпольных студиях, были самодельными — ибо у советской фабричной техники, на которую рокеры могли наскрести денег, не хватало необходимой мощности, а та, у которой хватало, была очень дорогой и практически недоступной бойцам рок-н-ролла. Потому и использовали что придется, всякое музыкальное барахло. Мало того что такую аппаратуру приходилось постоянно ремонтировать, звук в залах, как правило, был просто ужасный. Хрипели и дребезжали динамики, барабаны звучали где-то вдали, голосов вокалистов вообще не было слышно, не хватало микрофонов и усилителей для подзвучки.
Доморощенных рокеров выручали лишь рок-музыканты из стран так называемого социалистического лагеря. Иногда, приезжая в СССР на гастроли, они оставляли в дар или продавали советским рокерам электрогитары и прочую незамысловатую, по их меркам, аппаратуру.
Алексей Рыбин: «Музыканты эти сами, как я сейчас понимаю, были не особенными богатеями… Во что они потом вкладывали полученные рубли, я не знаю, но наши рокеры вкладывали в эти рубли годы упорного труда и экономили на обедах и ужинах. Годы нищеты ушли на то, чтобы получить возможность купить эти красивые штучки…»[79]
Кстати, по воспоминаниям многих музыкантов того времени, некоторые команды потеряли себя как творцы, когда на первый план поставили собирательство хорошей аппаратуры, ее количество. Горький, но неоспоримый факт.
Как бы там ни было, но группы «КИНО» это не коснулось. Цой играл на обычной гитаре производства Ленинградского завода щипковых инструментов, и мысли его в то время были заняты качеством сочиняемых им песен и возможностью их исполнения, поскольку КГБ и прочие органы не дремали и за исполнение какого-нибудь вполне безобидного на первый взгляд текста можно было получить массу проблем.
Алексей Рыбин: «Отпечатанные аккуратно на машинке тексты песен рокеры приносили в один из кабинетов Дома народного творчества, где базировался рок-клуб, и, дрожа телом и трепеща душой, отдавали их на рассмотрение неким рок-цензорам. Трудно, даже невозможно определить сейчас, пользуясь какой логикой данный текст могли залитовать или не залитовать, то есть разрешить автору петь его или не разрешить. Исполнение неразрешенных, не-залитованных произведений грозило исключением из рок-клуба, что создавало ряд трудностей в дальнейшем существовании группы и вызывало еще более пристальное внимание КГБ…»[80]
Первый, полуакустический альбом группы «КИНО» записывался на обычный четырехдорожечный «Тембр», на котором постоянно приходи-лось переключать скорости. В какой-то момент Борис Гребенщиков, находившийся за пультом, забыл переключить скорость, и одна из песен, «Восьмиклассница», случайно оказалась записанной на девятой скорости.
Пустынной улицей вдвоем
С тобой куда-то мы идем,
И я курю, а ты конфеты ешь.
И светят фонари давно,
Ты говоришь: «Пойдем в кино»,
А я тебя зову в кабак, конечно.
У-у, восьмиклассница,
У-у, восьмиклассница.
Итак, музыканты «Аквариума» помогли молодой группе осуществить задуманное, и сам Андрей Тропилло сыграл чудесное соло на флейте в песне «Дерево».
Правда, запись осложнялась тем, что Тропилло мешали бесконечные проверки роно, отвлекали пионеры из секции звукозаписи и всевозможные ученики, которые хотели научиться звукорежиссу-ре, а также периодические общественные нагрузки и поручения, которые необходимо было выполнять.
Алексей Рыбин: «Запись альбома продолжалась с переменным успехом. То у Тропилло в студии была какая-нибудь комиссия, то мы не могли отпроситься со своих табельных мест, то еще что-нибудь мешало. Однажды Витьке пришлось даже съездить на овощебазу вместо Тропилло, а Андрей в это время записывал мои гитарные соло, Севину виолончель и Дюшину флейту на песню “Мои друзья”[81]. Попав в настоящую студию, мы слушали Тропил-ло, как Бога Отца, и Гребенщикова, как Бога Сына. Мы выглядели послушными и боязливыми и были счастливы уже оттого, что у нас есть возможность записываться»[82].
Всеволод Гаккель: «Во всех записях, в которых мне доводилось принимать участие, был момент интриги. В то время для нас это было достаточно привычное времяпрепровождение. Всё зависело только от того, насколько виолончель вообще уместна в контексте рок-музыки. И насколько мобильно ты мог с лета ухватить характер песни и придумать, что ты можешь в ней сыграть. Мне нравится, как я сыграл в песне “Мои друзья”. Но всё-таки это была сессия, мы специально для этого приехали в студию»[83].
Алексей Рыбин: «Одна из песен была придумана нами непосредственно в студии в процессе настройки инструментов. Незавершенные наброски текста к композиции “Асфальт” у Цоя уже были. Мы попытались играть какие-то немыслимые ходы, а Гребенщиков начал махать руками из аппаратной и кричать: “Это надо писать! Это надо писать! Это новая песня!” Она вся была построена на одном риффе, и в ней не было даже рефрена»[84].
Пару лет «Асфальт» регулярно исполнялся на акустических концертах, поскольку это была самая тяжелая и мощная вещь из всего репертуара «КИНО». Именно с нее весной 1982 года группа начала свое первое выступление в рок-клубе. В программу входили еще три рок-н-ролльных номера: гипнотический бит «Когда-то ты был битником», пивной марш-бросок «Мои друзья» и монотонная «Электричка», ритмически выдержанная в русле композиции Игги Попа «Passenger» и сыгранная позднее в жестком хард-роковом ключе в альбоме «Последний герой». «Электричка везет меня туда, куда я не хочу», — пел Цой низким голосом под энергичный аккомпанемент двух акустических гитар… Но реноме «КИНО» составили не вышеупомянутый рок-н-ролльный блок и не ироничная псевдоиндийская стилизация «Ситар играл», а по-мальчишески угловатые и романтичные «Восьмиклассница», «Бездельник», «Время есть, а денег нет», а также абсурдистский хит «Алюминиевые огурцы», написанный Цоем по следам осенних сельскохозяйственных работ[85].
В итоге вся студийная запись четырнадцати песен группы «КИНО» заняла полтора месяца. Завершив работу, молодые музыканты, горящие желанием сделать что-то принципиально новое, в духе «новых романтиков», занялись оформлением своего первого альбома. Поскольку время записи (вместе с песней «Асфальт», впоследствии выпавшей) составляло ровно 45 минут, то именно это число и увековечилось в названии — «Сорок пять» («45»).
Виктор Цой: «Первый альбом, который предшествовал нашему концертному выступлению, назывался “Сорок пять”. Назывался он так потому, что по времени звучания он длился 45 минут в первоначальной версии, с песней “Асфальт”. Потом мне показалось, что это неудачная песня, мы ее убрали оттуда, а название сохранили[86]. Записали мы его в принципе быстро, но между днями записи были большие паузы. Она не дописана, вышла без наложений, голый костяк, такой “бардовский вариант”. Я успел только в три песни наложить бас, и то сам накладывал. Мы бы, конечно, доделали, но вышла какая-то лажа со студией, и мы выпустили пленку. Слушать ее мне было стыдно, но уже сейчас, задним умом, понимаю — Борис был прав, пленка сделала свое дело. На мое удивление, она очень быстро и хорошо разошлась. Последовали приглашения на концерты из разных мест страны, мы начали ездить в Москву, были там много и часто, в Ленинграде с выступлениями было сложней, играли часто на квартирах. Как правило, играли акустический вариант.
Вечер наступает медленнее, чем всегда,
Утром ночь затухает, как звезда.
Я начинаю день и кончаю ночь.
24 круга прочь, 24 круга прочь,
Я — асфальт…»[87]
Алексей Вишня: «Впервые я мельком увидел Цоя летом 1982 года. В тот день ко мне заехал звукооператор “Аквариума”, Слава Егоров, мы собирали временную студию для записи его песен и хотели сложить наше оборудование в один сетап и приступить к работе. Решив, что нам для этого необходимо, мы направились к Андрею Тропилло, в студию Дома пионеров, на соседнюю улицу. Пришли мы не очень вовремя: стены Дома пионеров наполнял странный гул: у-ууу-уу… аа-оаааа… ууууу-ууууу. В студии шла запись… На минутку выскочил Борис, приветствовал нас. Его лицо выражало восторг и озабоченность одновременно: “Идем, послушаем дубль, ломовая группа, ‘КИНО’ называется!” Борис поставил “Бездельника”. Цой смущенно стоял поодаль…»[88]
Именно с этой встречи Алексея Вишни и Виктора Цоя, произошедшей в коридоре студии Андрея Тропилло, позже начнется сотрудничество «КИНО» со студией «Яншива Шела», на которой будет записан не один хит «КИНО». А пока Вишня, находясь под впечатлением творчества Цоя, терзал слух родителей на слух подобранным «Бездельником» и фотографировал Виктора и Алексея, беспрестанно зазывая их в гости…
Изначально Виктор с Алексеем планировали сделать несколько фотографий в «новоромантическом виде» (с пистолетами в руках и в рубашках с жабо), чтобы использовать их в оформлении обложки альбома, но впоследствии от этой идеи отказались. Решено было взять за основу принцип оформления альбомов «Аквариума», обложки к которым делал Андрей (Вилли) Усов.
Алексей Вишня: «Когда “45” был полностью готов, я снял с оригинала пару копий, с них у меня переписал альбом весь двор. Захотелось обложку для пленки, подобную тем, какие Вилли Усов творил для “Аквариума”. Созвонились, решили посни-маться. За домом Рыбы на проспекте Космонавтов росла высокая трава, выше человеческого роста. Несколько снимков мы сделали дома, затем отправились к этой траве. Марьяна тонким пером рисовала обратную сторону пленки — названия песен, выходные данные. Я сфотографировал обложку с руки, при солнечном свете…»[89]
Фотографии, сделанные Вишней, вышли вполне приемлемыми, и с их помощью ребята качественно оформили обратную сторону обложки, красиво написав названия песен и выходные данные. И вот альбом «родился»…
Даже несмотря на то что альбом был акустическим, он стал довольно популярным в узких кругах любителей рок-музыки, хотя его выход совершенно не рекламировался и не освещался по телевидению.
В интервью журналу «Рокси» Цой называет песни «45» «бардовским вариантом» и признаётся, что был против выпуска этого альбома, поскольку запись, с его точки зрения, получилась сырой. Не менее скептически оценивал альбом и Рыбин, правда, спустя много лет: «Единственное, что в “45” есть хорошего, — это трогательная непосредственность песен. Сами же песни представлены на альбоме очень наивно, а аранжировки отсутствуют как класс»[90].
«Я думаю, что Цою хотелось, вероятно, не совсем того, что получилось, — вспоминал Гребенщиков. — Скорее всего, ему хотелось рок-н-ролльного звука — звука “КИНО”, который возник на их альбомах впоследствии. Но из-за нехватки людей, из-за моего неумения сделать то, чего они хотят, и их неумения объяснить, чего именно они хотят, получилось “45 ”»[91].
Показательно, что ленинградская рок-тусовка альбом поначалу вообще не заметила, а московский подпольный журнал «Ухо» назвал песни «КИНО» «расслабленным бряцаньем по струнам», в котором «серной кислотой вытравлены всякий смысл и содержание». В тот момент сложно было поверить, что всего через несколько лет бблыиая часть композиций из «45» будет звучать чуть ли не в каждом дворе под приблизительный аккомпанемент ненастроенных шестиструнных гитар…
Алексей Вишня: «Как музыканты они были тогда на уровне нулевом. Ничего не контролировалось на записи, как получалось, так и получалось… Цой умел играть на гитаре, но при этом его называли бряцалыциком, хоть он и умел извлекать из гитары звук. Пускай это был и бряцающий звук, но это был хороший бряцающий звук, хороший чес»[92].
Запись альбома тяжело далась Виктору и Алексею. Правда, и звукорежиссеру, и участникам группы «Аквариум» тоже. Виктор, в то время учившийся в художественном училище, отлынивал от занятий, выкраивая время на запись в студии, а Алексей, трудившийся монтажником сцены ТЮЗа, умудрялся получать мифические больничные, чтобы хоть как-то оправдать свое отсутствие на рабочем месте. Родные, конечно же, ни о чем не догадывались — ну, бренчат ребята на гитарах и пусть себе бренчат. Мало кто понимал, что за всем этим стоит…
Валентина Васильевна Цой: «Работу над альбомом “45” Витя засекретил: ходил таинственный, ни о чем не рассказывал. Как-то вечером принес мне плейер: “Мама, послушай!” Мне понравилось. “Во всяком случае, не хуже, чем у других!” — решила я. Дала ему десять рублей, чтобы как-то стимулировать. Думала, он сладкого себе купит, а он вернулся с бутылкой водки. Ну, думаю, обычный парень вырос»[93].
Виктор Цой: «А из старых альбомов мне больше всего нравится первый альбом, “45”, потому что… Ну, я не знаю почему, но нравится. Другое дело, что я из него немножко как бы вырос уже»[94].
Алексей Рыбин: «Альбом “45” все хаяли. Говорили, что это самодеятельность ниже плинтуса. Нас поддержал Борис Гребенщиков и вся его группа, Майк Науменко привечал, остальные травили»[95].
Запись альбома дала «КИНО» определенный статус. Группа заявила о себе и была услышана. Как сказал в одном из интервью Виктор Цой: «У нас появилась некоторая репутация, даже авторитет, мы уже сами могли выходить на какие-то студии»[96].
Можно согласиться с Александром Кушниром, сказавшим, что, не умея толком играть на музыкальных инструментах, музыканты «КИНО» записали песни, которые с удивительной точностью передавали атмосферу городской романтики того времени с ее вечным безденежьем, бездельем и океаном нереализованных планов и ночных мечтаний. «Сигареты», «ночь», «телефон», «солнечные дни» — как бы там ни было, а «45» получился одним из самых светлых и лиричных альбомов за всю историю русского рока[97].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.