Глава IV

Глава IV

Эта панарская катастрофа была тем постыднее, что ее легко было предвидеть и еще легче избежать, так как можно было обойти этот холм сбоку. Но все-таки наши повозки задержали казаков.

Пока они были заняты своей добычей, Ней, во главе нескольких сотен французов и баварцев, осуществлял отход. Поскольку это было его последнее усилие, то мы должны описать его метод отступления, который он применял в течение тридцати семи дней и тридцати семи ночей, или с тех пор как покинул Вязьму 3 ноября.

Каждый день, в пять часов вечера, он занимал позицию, останавливал русских, давал своим солдатам возможность поесть и немного отдохнуть и возобновлял движение в 10 часов. В течение всей ночи он гнал перед собой массу отставших с помощью криков, просьб и ударов. С рассветом, или около 7 часов, он останавливался, вновь занимал позицию, давал солдатам отдохнуть до 10 часов с оружием в руках и сохраняя бдительность; после этого появлялся враг, и он вынужден был сражаться до вечера, стараясь при этом оставить за собой как можно больше пространства сзади. Это зависело вначале от общего порядка движения, а затем от обстоятельств.

В течение длительного времени этот арьергард состоял не более чем из двух тысяч, позднее из одной тысячи, затем из пятисот солдат и, наконец, из шестидесяти бойцов. При этом Бертье не менял своих инструкций. Они всегда были адресованы командиру корпуса численностью тридцать пять тысяч человек; в них он хладнокровно называл все позиции, которые следовало занять и оборонять до следующего дня, при этом упоминая дивизии и полки, которые более не существовали.

На одном из бивуаков Ней и Вреде обнаружили, что все их солдаты дезертировали, оставив оружие у костров.

К счастью, крепкий мороз, окончательно лишивший наших солдат мужества, оглушил и неприятеля. Ней с трудом догнал свою колонну, которая теперь представляла собой лишь группу беглецов; несколько казаков гнали их перед собой, не пытаясь, однако, взять в плен или убить, — то ли из сострадания, то ли потому, что масштаб наших невзгод ужаснул даже русских, или пресытившись трофеями, или просто потому, что они не поняли в темноте, что имеют дело с невооруженными людьми.

Зима, эта ужасная союзница русских, дорого потребовала за свою помощь. Беспорядок у них равнялся нашему. Мы видели пленников, которые несколько раз вырывались из их рук и скрывались из виду. Сначала они шли среди тащившейся колонны врагов, и их не замечали. Тогда, улучив удобный момент, они осмеливались напасть на некоторых отдельно шедших русских солдат, отнимали у них провизию, мундиры, даже оружие — и переряжались во всё это. Потом они смешивались со своими победителями — такова была дезорганизация, отупение, в которое впала русская армия; эти пленники шли целый месяц посреди нее, и их не узнали. Сто двадцать тысяч человек у Кутузова сократились до тридцати пяти тысяч!

Из 50 тысяч русских у Витгенштейна осталось едва 15 тысяч. Вильсон уверяет, что из подкрепления в 10 тысяч человек, вышедшего из центра России со всеми предосторожностями, какие там умеют принимать против зимы, в Вильну пришли только семьсот человек!

Мы прошли Ковно, последний город Российской империи. Наконец 13 декабря, пройдя под ужасным ярмом сорок шесть дней, мы увидели по ту сторону Немана дружественную землю!

Теперь Неман — только длинная масса льдин, спаянных друг с другом суровой зимой. На месте трех французских мостов, принесенных за пятьсот лье и переброшенных с такой смелой быстротой, стоит только один русский. Вместо четырехсот тысяч солдат, с такой радостью и гордостью устремившихся в землю русских, из этой бледной и обледенелой пустыни выходит только тысяча вооруженных пехотинцев и кавалеристов, девять пушек и двадцать тысяч несчастных, в рубищах, с опущенными головами, с потухшими глазами, землистыми и багровыми лицами, длинными и взъерошенными от холода бородами; одни молча боролись за узкий проход по мосту, который, несмотря на их малое количество, был недостаточен для поспешного бегства; другие бежали там и сям по льдинам, громоздившимся на реке, с трудом перебираясь с одной на другую. И это вся Великая армия!

Два короля, один принц, восемь маршалов с несколькими офицерами, пешие генералы, шедшие без всякого порядка и свиты, наконец, несколько сот человек еще вооруженной Старой гвардии составляли остатки ее: они одни ее представляли!..

Или, вернее, она вся еще дышала в маршале Нее. Товарищи! Союзники! Враги! Обращаюсь к вашему свидетельству: воздадим памяти несчастного героя тот почет, которого он заслуживает; фактов достаточно. Все бежали; и даже Мюрат, проходя через Ковно, как и через Вильну, давал, а потом брал назад приказ собраться в Тильзите и, наконец, остановился на Гумбиннене. А Ней вошел в Ковно один со своими адъютантами, потому что все вокруг него отступили или пали. С Вязьмы это был четвертый арьергард, которым он руководил и который таял в его руках. В четвертый раз он остался один перед неприятелем и, всё еще непоколебимый, искал себе пятый арьергард.

Этот маршал нашел в Ковно отряд артиллерии, триста немцев, составлявших местный гарнизон, и генерала Маршала с четырьмястами солдатами; он взял командование над ними. Сначала он обошел город, чтобы ознакомиться с позицией и увеличить свои силы, но нашел только раненых, которые, плача, пробовали следовать за ними.

Четырнадцатого на рассвете началась атака русских.

В то время как одна из их колонн внезапно появилась на Виленской дороге, другая перешла Неман по льду выше города, вступила на прусскую землю и, гордясь тем, что первой перешла русскую границу, пошла на ковенский мост, чтобы закрыть Нею этот выход и отрезать всякое отступление.

Первые выстрелы в Ковно раздались у Виленских ворот. Ней поспешил туда, он хотел прогнать пушки Платова своими, но нашел свои орудия уже заклепанными, артиллеристы же бежали! Взбешенный, он с шашкой в руке бросился на командовавшего ими офицера и убил бы его, если бы не его адъютант, который отклонил удар и помог этому несчастному бежать.

Тогда Ней призвал свою пехоту; но из двух славных батальонов, составлявших ее, только один взялся за оружие: это были триста немцев гарнизона. Он разместил их, ободрил и, когда неприятель приблизился, хотел уже приказать открыть огонь, как вдруг русское ядро, уничтожив палисад, раздробило бедро их командиру. Этот офицер упал и, не колеблясь, чувствуя, что смерть неизбежна, хладнокровно взял пистолет и прямо перед войском прострелил себе голову. При виде такого отчаяния солдаты его пришли в ужас и смятение, все бросили оружие и обратились в беспорядочное бегство!

Ней, которого все покинули, не оставил своего поста. После бесполезных попыток остановить этих беглецов он подобрал их еще заряженное оружие, превратился в солдата и выступил против тысяч русских. Его отвага остановила их; она заставила покраснеть нескольких артиллеристов, которые последовали примеру своего маршала, и дала время адъютанту Эйме и Жерару собрать тридцать солдат, вывезти вперед два-три легких орудия, а генералам Ледрю и Маршану — собрать оставшийся у них батальон.

Но в этот момент началась вторая атака русских, за Неманом, около ковенского моста; было полтретьего.

Ней послал Ледрю и Маршана с четырьмястами солдатами отнять и сохранить этот мост. Сам же он, не отступая ни на шаг, не беспокоясь более о том, что творится сзади него, продержался во главе тридцати человек до ночи около ворот, ведущих в Вильну. Тогда он прошел через Ковно и Неман, продолжая сражаться, отступая, а не убегая, идя позади всех, до последнего момента поддерживая честь нашего оружия, и в пятый раз за сорок дней и сорок ночей жертвуя своей жизнью и свободой, чтобы спасти еще несколько французов! Он, наконец, последним из Великой армии вышел из гибельной России, показав миру ничтожество Счастья перед великой Отвагой, доказав, что Героя всё ведет к славе, даже самые великие поражения!

Было восемь часов вечера, когда он достиг берега союзников. Тогда, видя, что катастрофа завершилась, так как Маршан оттеснен к самому мосту, а Вильковишская дорога, по которой следовал Мюрат, вся покрыта неприятелем, он кинулся вправо, углубился в леса и исчез!