Глава XI

Глава XI

Барклай вел упорнейший бой с принцем Евгением. Последний, немедленно после взятия Бородина, миновал Колочу перед большим вражеским редутом. Здесь русские рассчитывали на высоты, окруженные глубокими и болотистыми оврагами, на нашу усталость, на свои укрепления, защищенные тяжелой артиллерией, и на восемьдесят орудий, размещенных на этих берегах, извергающих огонь и пламя! Но все эти силы, естественные и искусственные, были разом побеждены: их захлестнула волна знаменитого французского бешенства, русские вдруг увидели солдат генерала Морана посреди своих позиций и в беспорядке бежали.

Тысяча восемьсот солдат 30-го полка во главе с генералом Бонами только что совершили это великое усилие. Этот полк, один против всей армии, рискнул пойти на нее в штыковую атаку. Его обошли, смяли и вытеснили из редута, где он оставил треть своих солдат и своего бесстрашного генерала, получившего двадцать ран.

Именно там отличился Фавье, адъютант Мармона, прибывший днем раньше из сердца Испании; он добровольно действовал в составе пехоты и встал во главе передовой группы стрелков, как будто бы он пришел сюда, чтобы представлять армию Испании в рядах Великой армии; он с воодушевлением и без страха вступил в соревнование за славу, которое создает героев.

Он пал раненым на этом знаменитом редуте. Триумф был кратковременным, атаку следовало поддержать. Части поддержки должны были пройти через овраг, глубина которого была защитой от вражеского огня. Наши войска остановились. Моран был один перед несколькими русскими линиями. Часы показывали десять утра. Фриан, который находился справа от него, еще не начал атаку на Семеновское, а слева дивизии Жерара, Бруссье и Итальянская гвардия еще не построились для наступления.

Русские, оправившись после первого испуга, сбежались со всех сторон. Кутайсов и Ермолов повели их с решительностью, соответствовавшей великому моменту. Русские, ободренные этим успехом, не ограничились только защитой; они стали нападать. И тогда на одном этом пункте объединились все старания, искусство и свирепость, какие только могут заключаться в войне. Французы держались в течение четырех часов на склоне этого вулкана, под свинцовым и железным дождем. Но для этого надо было обладать стойкостью и ловкостью принца Евгения. Для людей же, привыкших издавна побеждать, конечно, была невыносима мысль признать себя побежденными!

Каждая дивизия несколько раз переменила своих генералов. Евгений переходил от одной дивизии к другой, смешивая просьбу с упреками и напоминая о прежних победах. Он уведомил императора о своем критическом положении, но Наполеон отвечал, что ничего не может сделать! Это его дело побеждать, и от этого зависит успех всего сражения! Принц соединил все свои силы, чтобы двинуться в общую атаку, когда вдруг со стороны левого фланга раздались яростные крики, которые и отвлекли его внимание.

Уваров, два кавалерийских полка и несколько тысяч казаков обрушились на его резерв. Возник беспорядок. Принц Евгений бросился туда и с помощью генералов Дельзона и Орнано прогнал это более шумное, чем опасное войско. Но он тотчас же вернулся и встал во главе решительной атаки.

Как раз в этот момент Мюрат, вынужденный бездействовать на равнине, где он господствовал, в четвертый раз послал к Наполеону с жалобой на потери, которые терпит его кавалерия от русских, опирающихся на редуты, противостоящие принцу Евгению. Мюрат просил помощи гвардии. Поддерживаемый ею, он сделает обход этих укрепленных высот и заставит их пасть вместе с армией, которая их защищает.

Император, по-видимому, согласился. Он послал за Бессьером, начальником гвардейской кавалерии. К несчастью, маршала этого не нашли, так как он, по приказу императора, отправился наблюдать битву с более близкого расстояния. Император ждал его около часа, не выражая никакого нетерпения и не возобновляя своего приказания. Когда же маршал наконец вернулся, то он встретил его с довольным видом, выслушал спокойно его донесение и позволил ему подвинуться вперед так далеко, как он это найдет нужным.

Но было уже поздно! Нечего было думать о том, чтобы захватить русскую армию, а может быть, даже и всю Россию, оставалось только завладеть полем битвы. Кутузову дали время осмотреться. Он укрепился на остававшихся у него малодоступных пунктах и покрыл равнину своей кавалерией.

Русские, таким образом, в третий раз перестроили свой левый фланг перед Неем и Мюратом. Мюрат призвал кавалерию Монбрена. Но Монбрен был убит, и его заменил Коленкур. При виде адъютантов несчастного Монбрена, оплакивающих своего генерала, он закричал им: «Идите за мной! Не оплакивайте его, а отомстите за него!..»

Мюрат показал ему на новый фланг неприятеля: надо прорвать его.

«Вы меня увидите там тотчас же, живого или мертвого!» — воскликнул Коленкур. Он бросился туда, повергая на своем пути всё, что сопротивлялось, затем быстро повернул налево со своими кирасирами и проник первым в окровавленный редут. Там его настигла пуля и уложила на месте. Его победа стала его могилой!

Императору тотчас же донесли об этой победе и об этой потере. Обер-шталмейстер, брат несчастного генерала, слышал это. Сначала он был сражен горем, но потом поборол себя, и если б не слезы, которые тихо стекали по его лицу, то можно было подумать, что он отнесся к этому безучастно. Император сказал ему: «Вы слышали? Хотите уйти?» При этом у него вырвалось восклицание глубокого огорчения. Но в этот момент мы уже двигались на врага. Коленкур ничего не ответил императору, но не ушел, а только чуть-чуть приподнял шляпу в знак благодарности и отказа.

Пока происходила эта решительная атака кавалерии, Евгений уже почти настиг со своей пехотой жерло этого вулкана. И вот огонь его погас, дым рассеялся, и вершина засверкала двигающимися и блестящими медными доспехами наших кирасир. Наконец-то эти высоты, до тех пор находившиеся в руках русских, перешли к французам! Вице-король поспешил разделить эту победу, закончить ее и укрепиться на этой позиции.

Но русские всё же не отказались от нее. Они продолжали упорствовать и сражались ожесточенно, смыкаясь перед нашими рядами с большой настойчивостью. Побежденные, они снова возвращались, приводимые обратно своими генералами, и умирали у подножия воздвигнутых ими укреплений.

К счастью, их атакующая колонна явилась к Семеновскому и Большому редуту без артиллерии. По всей вероятности, ее задержали овраги. Бельяр имел только время собрать тридцать пушек против этой пехоты, и когда она подошла к ним, то пушки разгромили ее так быстро, что она даже не успела развернуться и в сильном замешательстве тотчас же отступила. Мюрат и Бельяр говорили, что если б у них в этот момент были в распоряжении 10 тысяч пехотинцев резерва, то их победа была бы решительной, но, вынужденные ограничиваться только действиями своей кавалерии, они почли себя счастливыми, что сохранили поле битвы.

Со своей стороны и Груши многократными кровопролитными атаками на левый фланг Большого редута утвердил победу и очистил равнину. Но он не мог преследовать остатки русских. Новые овраги, а за ними вооруженные редуты прикрывали отступление русских. Они яростно защищались до наступления темноты, прикрывая таким образом большую дорогу в Москву, их священный город, их склад, их убежище.

Только около трех с половиной часов была одержана, наконец, последняя победа. В этот день было несколько таких побед. Каждый корпус последовательно побеждал то сопротивление, которое находилось перед ним, не извлекая пользы из своего успеха для решения судьбы битвы, потому что, не получая вовремя поддержки, каждый останавливался, истощив свои силы. Неприятель остановился и укрепился в новой позиции. День уже склонялся к вечеру, наши боевые припасы были истощены, и битва была кончена.

Тогда Бельяр в третий раз вернулся к императору. Страдания Наполеона, по-видимому, усилились. Он с трудом сел на лошадь и медленно направился к высотам Семеновского. Там он нашел поле битвы, не совсем еще отнятое у неприятеля, оспаривавшего его и засыпавшего своими ядрами и пулями.

Но даже среди этих боевых звуков и в присутствии Мюрата и Нея, воинственный пыл которых еще не успел остыть, Наполеон оставался таким же, голос у него был слабый и поступь вялая. Увидев русских и услышав их продолжавшуюся стрельбу, он, кажется, вновь испытал подъем; император направился, чтобы взглянуть на их последнюю позицию, и даже вознамерился выбить их оттуда. Но Мюрат, указывая на остатки своих войск, заявил, что для завершения дела необходима гвардия; в ответ Бессьер продолжал настаивать, как он обычно делал, на важности этого элитного корпуса: император здесь слишком далеко от своих подкреплений, между ним и Францией находится Европа, и необходимо сохранить по крайней мере это небольшое количество солдат для обеспечения его безопасности. Шел пятый час дня, и Бертье добавил: теперь слишком поздно; враг укрепляется на позиции, и потеря еще нескольких тысяч солдат не даст нужного результата. После этого Наполеон лишь советовал победителям быть благоразумными. Затем он поехал назад, всё время шагом, к своим палаткам, разбитым позади батареи, взятой два дня тому назад, возле которой он с утра оставался почти неподвижным свидетелем всех превратностей этого ужасного дня.

Он побрел туда и позвал Мортье, которому приказал сохранить это поле битвы! А через час он снова повторил свое приказание не двигаться вперед и не отступать, что бы ни случилось!