Глава IX

Глава IX

В самом деле, уже с самого Витебска Наполеон дважды поручал своим агентам разведать настроения местных жителей. Надо было привлечь их на сторону свободы и вызвать общее восстание. Но можно было воздействовать только на нескольких отдельных туповатых крестьян, быть может, оставленных русскими нарочно, чтобы шпионить за нами.

Впрочем, и самому Наполеону этот план был не по душе, так как его натура склоняла его больше на сторону королей, нежели на сторону народов, поэтому он и выполнял его довольно небрежно. Позднее, уже в Москве, он получил несколько писем от различных отцов семейств, где они жаловались, что помещики обращаются с людьми, как со скотом, который можно продавать и обменивать, если пожелаешь. Они просили Наполеона объявить отмену рабства и предлагали себя в качестве предводителей нескольких локальных восстаний, которые обещали сделать вскоре всеобщими.

Предложения эти были отвергнуты. Бывали уже примеры варварской свободы у варварского народа — она превращалась у них в безудержную разнузданность! Мы уже видели несколько примеров этого. Русские дворяне погибли бы, как колонисты в Сан-Доминго. Боязнь такого развития событий взяла верх над другими соображениями и заставила Наполеона отказаться от того, что он не в состоянии был бы контролировать.

Впрочем, и сами господа не доверяли своим рабам. Из всех опасностей, окружавших их, эта была самая грозная. Они постарались воздействовать на умы своих крепостных, отупевших от долгого рабства. Священники, которым они привыкли верить, вводили их в заблуждение лживыми речами. Крестьян уверяли, что мы представляем легионы демонов под командой антихриста, что мы — адские духи, один вид которых внушает ужас, а прикосновение оскверняет.

Но мы приближались, и в нашем присутствии должны были рассеяться все эти грубые сказки. Между тем русские дворяне отступали вместе со своими крепостными внутрь страны, прячась от нас, словно от страшной заразы. Имущество, жилища, всё, что должно было бы удержать их на месте и могло бы нам служить, приносилось ими в жертву, и между собою и нами они воздвигали преграду из голода, пожаров и запустения. Это великое решение было направлено столько же против Наполеона, сколько и против их собственных крепостных. Таким образом, война королей превращалась в классовую войну, в партийную, религиозную, национальную — словом, это была не одна, а несколько войн сразу.

Тогда-то император и постиг всю громадность своего предприятия. Чем дальше он продвигался, тем больше оно разрасталось перед ним. Пока он встречал только королей, их поражение было для него забавой, так как он был более велик, чем все они. Но короли уже были побеждены, и теперь он имел дело с народами. Это была для него вторая Испания, только более отдаленная, бесплодная и беспредельная. Пораженный, он почувствовал нерешительность и остановился.

Каково бы ни было решение, принятое Наполеоном в Витебске, ему все-таки нужен был Смоленск, нужен во что бы то ни стало. Он как будто отложил до Смоленска окончательное решение. Вот почему он был смущен, и это замешательство тем более усугублялось, чем хуже становилось положение вокруг: пожары, эпидемии, жертвы… Охваченный лихорадкой нерешительности, он попеременно обращал взоры на Киев, Петербург и Москву.

В Киеве он мог окружить Чичагова и его армию. Он освободил бы правый фланг и тыл своей армии, занял бы польские провинции, наиболее населенные, богатые продовольствием и лошадьми. Укрепленные же квартиры войск в Могилеве, Смоленске, Витебске, Полоцке, Динабурге и Риге стали бы защищать с севера и востока. За этой укрепленной линией, в течение зимы, он мог бы поднять и организовать всю старую Польшу, чтобы весной обратить ее на Россию и, противопоставив одной нации другую, сделать войну равной.

Между тем в Смоленске он оказался как раз у самого узла дорог на Петербург и Москву. От одной из этих столиц его отделяли двадцать девять переходов, от другой — пятнадцать. Петербург — это правительственный центр, узел, в котором сходятся все нити администрации, мозг России, место, где находятся ее морские и военные арсеналы, и единственный пункт сообщения между Россией и Англией. Победа при Полоцке, о которой он узнал, как будто толкала его в этом направлении. Идя на Петербург, он окружил бы Витгенштейна и заставил Ригу пасть перед Макдональдом.

С другой стороны, в Москве он мог атаковать дворянство в его собственных владениях, затронуть его древнюю честь. Дорога к этой столице была более короткая, представляла меньше препятствий и больше ресурсов. Великая русская армия, которую он должен был истребить во что бы то ни стало, тоже находилась там, там были и все шансы выиграть сражение, и надежда потрясти нацию, поразив ее в самое сердце в этой национальной войне.

Из этих проектов наиболее возможным представлялся ему последний, несмотря на позднее время года. Между тем история Карла XII постоянно находилась у него перед глазами. Но не та, которую написал Вольтер и которую Наполеон отбросил с досадой, считая ее романтичной и неверной, а дневник Адлерфельда. Его он читал постоянно, но и это чтение не остановило его. Сравнивая обе экспедиции, он находил тысячу различий. Никто не может быть судьей в своем собственном деле! И чему может служить пример прошлого, когда в этом мире никогда не встречается ни двух людей, ни двух вещей, ни двух совершенно одинаковых положений?

В то время имя Карла XII часто слетало с его уст.