ГЛАВА VI

ГЛАВА VI

Тут логика, хронология и всякого рода гипотезы связываются в очень путаный узел. Биографы Ватто неизменно говорят об Одране только хорошее, превознося его мастерство, безупречный вкус и добрый нрав. Рассказывают, однако, и другое. Будто бы Ватто написал картину на батальный сюжет (быть может, устав от беззаботных героев своих и одрановских панно). И что Одран всячески отговаривал ученика от неверного и недоходного дела, то есть от писания картин, тем более на подобную тему. Что и говорить, для Одрана такая тема была совершенно чужой. Так или иначе, после этого Ватто уехал в Валансьен.

Другие сообщают, что основной причиной отъезда в Валансьен послужила неудача Ватто в конкурсе на Римскую премию и что, следовательно, дело было вовсе не в неурядицах между Ватто и Одраном.

Немногие даты (не говоря уже о фактах) нам известны. Он конкурировал на Римскую премию летом 1709 года. Результаты конкурса датированы 31 августа. Уехал он в Валансьен почти сразу же, а вернулся либо в 1710-м, либо в 1711 году. Больше ничего нельзя утверждать с уверенностью.

И здесь же непонятная история с появлением картины на военную тему. Либо какая-то неведомая случайная причина, либо же, действительно, усталость от легковесных идиллий Одрана толкнула его писать солдат.

В самом деле. Ватто живет в Париже. Работает с Одраном, проводит дни в роскошных особняках, где пишет изящнейшие арабески. Любуется нежной листвой и прелестью запущенных, но все же геометрически четких аллей и клумб Люксембургского сада. Изучает Рубенса, рассматривает Пуссена. Ходит в театры. При чем здесь война? Где в Париже или в Версале можно увидеть солдат? Вместе с парижанами Ватто любуется королевскими мушкетерами, воспетыми через полтора столетия Александром Дюма: элегантные всадники в красных мундирах, в голубых с алым подбоем и шитыми серебром крестами плащах, первая рота на серых, вторая на вороных конях. Он видит кавалеристов Королевской конной гвардии в лазоревых кафтанах, швейцарцев в высоких шапках с красными и белыми перьями… Есть среди них лихие рубаки, отменные храбрецы, есть бретеры и надменные выскочки, высокородные вельможи и полные честолюбивых мечтаний кадеты, но ведь это не армия, не те полки, что воюют и умирают из года в год на бесконечной войне.

Но если обращение Ватто к военной теме загадка, то участие его в конкурсе на Римскую премию дело вполне объяснимое.

1709 год. Ватто в Париже — уже не менее восьми лет, все еще ходит в подмастерьях, все еще не получил признания. Круг его знакомств, однако, ширился, пример живописи Рубенса подогревал его воображение, а возможно и тщеславие, которого он в молодости не был полностью лишен. Он побывал в салоне, понимал, что собственное мастерство его уже может сравниться с мастерством современников. И рискнул обратиться в Королевскую Академию живописи и скульптуры.

Порядок приема кандидатов на Римскую премию был несложен. Нужно было представить рекомендацию одного из членов Академии и эскиз — разумеется, на библейский или мифологический сюжет. Академики отбирали те, которые считали достойными. Вслед за тем соискатели получали сюжет уже из уст академиков, сюжет, близкий к представленному ими, но несколько иной. После этого им предоставлялись мастерские, где они работали. Кто был покровителем Ватто, неизвестно, как неизвестен и эскиз. Мы знаем лишь, что Ватто вместе с четырьмя другими живописцами должен был изобразить возвращение Давида после победы над Голиафом.

Можно только удивляться тому, что Ватто ухитрился получить вторую премию. Первую получил канувший в совершенную безвестность месье Гризон. Но каково было корпеть над подобной картиной нашему Ватто, отродясь не писавшему ничего подобного. Бесконечно жаль, что картина не сохранилась, — вероятно, это было бы удивительное свидетельство бессмысленно растрачиваемых сил и таланта. Не стоит гадать, на что был похож этот холст. Важно лишь, что первую премию, а следовательно и права на поездку в Рим, Ватто не получил. Способность Ватто впадать в мизантропию и тоску нам известна. Ему было двадцать пять лет — возраст, когда жизненная неудача так часто оборачивается в глазах молодого человека последним актом жизненной драмы. Луи Давид в аналогичной ситуации пытался уморить себя голодом. Ватто не стал пробовать ни этот, ни другие способы покончить счеты с жизнью. Но он оказался на перепутье, в растерянности и, конечно, в прескверном состоянии духа; и уехал в Валансьен.